Белая Русь(Роман) - Клаз Илья Семенович

Вошел в сени — никого. Дверь в хату раскрыта. Показалось Шанене, что всхлипывает кто-то. Прислушался, заглянул не заходя. Видит, сидит Устя на лавке, уткнулась лицом в угол, закрывшись руками. Поодаль стоит Алексашка, мнет подол рубахи.

— Слышь, Устя…

Плечи Усти вздрагивают. Она еще больше закрывается руками.

— Слышь, Устя, — тихо говорит Алексашка. — Будет другой крестик. Этот бате надобен был.

Защемило сердце Шанени. Иван тихо вышел из сеней. Остановился у изгороди, пожал плечами. Раньше замечал другое: пряталась Устя от Алексашки, в хате с ним наедине не была. Нонче слез не стыдится. А может, случай такой выпал — зашел Алексашка в хату, стал уговаривать? Скорее всего так. А если полюбилась Устя Алексашке? И в том ничего дивного нет. Шаненя горд, что девка у него работящая, разумная. Правда, раньше Шаненя подумывал, что хорошо было бы отдать Устю за богатого ляха. Они все привилеи имеют. Теперь мысли такие решительно гонит прочь. Не нужны никакие привилеи. Был бы Алексашка достойный зять. Но думать сейчас об этом не время…

Шаненя нарочито громко кашлянул в кулак, окликнул Ховру, которая возилась в грядах, и, топая капцами, пошел в сени. Ногой толкнул дежку, чтоб посильнее загремела. На пороге столкнулся с Алексашкой. Тот глянул мельком на Шаненю.

— Ну, как там пан?

— Дал, — Шаненя ухмыльнулся и затеребил бороду. — Пойдем в кузню. Там и поговорим.

2

В минувших войнах, которые вела Русь с Ливонией и Речью Посполитой, Пинск не стоял на больших шляхах, по которым тянулось войско. И все же город не раз палили и свои, и чужие. Час от часу налетали сюда крымские орды за поживой и ясыром. Оттого король Польши Стефан Баторий, дед короля Сигизмунда, велел обнести город с трех сторон высоким земляным валом и дубовым частоколом в три метра высотой. С четвертой стороны, южной, город защищала река. С тех пор Пинск не считался крепостью, какими были Быхов или Слуцк, но укрепления делали город труднодоступным. Пятьдесят лет назад укрепления пострадали и были частично разрушены грозным и жестоким предводителем повстанцев Северином Наливайкой. Долгие годы вал и стены оставались разрушенными, и только двадцать лет назад король Сигизмунд III, готовясь к войне с русским царем Михаилом Романовым, начал восстанавливать укрепления. Пятьсот подвод и еще столько же мастеровых хлопов согнало панство к Пинску. Мужики валили лес, стаскивали его к городу и ставили новые, крепкие стены. Тяжело было копать ров. Болота вокруг города. Возьмешь лопатой глубже — выступает теплая ржавая вода. И все равно копали, стоя по пояс в воде.

Теперь Пинску отводилось особо важное значение. Сейм имел намерение пустить войско через эти места на Украину, в тыл схизматику Хмельницкому. Но казацкие загоны и восставшая чернь Белой Руси расстроили эти планы. Более того, стало очевидным и другое — не миновать войны с русским царем. От лазутчиков стало известно, что Посольский приказ недавно разослал тайную грамоту, в которой приказано быть начеку «стряпчим и дворянам московским и жильцом, помещиком и вотчеником муромским, нижегородским, арзамасским, саранским, темниковским, да городовым дворянам и детям боярским муромцом, нижегородцем, арзамасцом, мещеряном…». А ежели царь возьмет под свою руку черкасские земли, стрельцы царя Алексея дойдут до Пинска, и баталии здесь могут быть жаркие. Войт пинский, полковник пан Лука Ельский после разгрома отряда пана Валовича послал срочного гонца в Несвиж и просил гетмана Януша Радзивилла прислать арматы, порох и ядра. Януш Радзивилл прочел письмо, зло выругался и выставил кукиш: на плюгавый загон разбойника и схизмата Небабы не нужны арматы, и порох на него жечь — непристойно. Его порубят саблями рейтары. Вместо пушек в Пинск прибыл тайный нунциуш папы Иннокентия X монах Леон Маркони. Он имел долгую и трудную беседу с Лукой Ельским и достопочтенным ксендзом Халевским, а также с гвардианом пинским ксендзом паном Станиславом-Франциском Жолкевичем, приехавшим из Вильны. Нунциуш Леон Маркони поведал о решимости папы строго наказывать бунтарей и дал понять Луке Ельскому, что меч карающий должен падать со всей силой… Говорил еще монах Маркони о том, что Поляновский договор, по которому король Владислав отказался от своих прав на русский престол и признал за Михаилом Романовым царский титул, — страшнейшая и непоправимая ошибка. Теперь царь Алексей себя великим государем именует и настолько укрепился в политической и светской жизни Европы, что ни один спор уже не может быть разрешен без участия Москвы.

На бунт черни в Белой Руси папа Иннокентий X смотрел с тревогой не потому, что горят панские маентки. Разве впервые поднимает голову чернь? Порубят снова быдле кочаны, и на том будет конец. Сейчас решается судьба земель, которые были под властью Речи Посполитой. Потеря их — это прежде всего потеря престижа Ватикана и денег, денег, денег… Кроме того, Русь медленно, но уверенно двигается к прибалтийским землям, где интересы короны были не меньшими. Радовали сейм и все шановное панство сложные отношения Руси с Турцией и Крымом, хотя в войне с Речью Посполитой союзниками Москвы были Швеция, Турция и Крым. Но эти же державы были и соперниками Москвы в отношении Литовско-Польского наследства: свейский король претендовал на польскую Прибалтику и Литву; Турция и Крым — на Украину. Вместе с тем, борьба со свейским королем за Балтику толкала Русь к союзу с Речью Посполитой, то есть отказаться от своих претензий на Украину. А на это русский царь не согласится… Может быть, и легче было б решать все эти дела, может быть, и состоялся б тайный разговор с царем Алексеем Михайловичем, если б не хитрый, как лиса, и мудрый боярин Посольского приказа Афанасий Ордин-Нащокин, который благоволит к схизматику Хмельницкому, а черкасов называет не иначе как братьями… Правда, по другим сведениям Ордин-Нащокин мечтает о союзе с Речью Посполитой и о славе, которой покрылись бы славянские народы, если б все они объединились под главенством Руси и Речи… Но доподлинно известно, что отказ от Украины и союз с Речью Посполитой русский царь отвергает и на сие не пойдет.

Полковник Лука Ельский во всех этих сложных и запутанных отношениях разбираться не хочет. Это дело будущего короля, сейма, Януша Радзивилла, возглавлявшего посполитное рушение на Белой Руси. Он видел реальную угрозу Пинску — загон казацкого атамана Антона Небабы, хотя, со слов капрала Жабицкого, войско черкасов малочисленное и необученное. И если б Небаба не обманул пана Валовича и не зашел ему в спину — разгром схизмата был бы неминуем.

Полковник пан Лука Ельский целый день самолично осматривал ров и стены, которыми обнесен Пинск, и остался доволен. Казаки армат не имеют, следовательно, штурмовать город им нечем. Задерживаться под Пинском и вести длительную осаду они также не могут — под Несвижем стоит войско пана Мирского, под Слуцком — отряд хорунжего пана Гонсевского да еще закованные в кирасы наемные рейтары под командой немца Шварцоха.

После сражения отряда пана Валовича войт Лука Ельский дал строгий наказ: нести тайные дозоры на шляхах вблизи Пинска. Дозорцы сидели в засадах днем и ночью. Дороги были безлюдны. Изредка тянулись ленивые купеческие фурманки. Их останавливали, расспрашивали купцов, куда едут, что везут и, осмотрев товары, отпускали на все четыре стороны. Купцы одаривали вином и снедью. Час от часу торопливо катился по шляху дормез — покидали паны неспокойные места.

Теплым солнечным днем шел из Пинска пыльной дорогой монах. Дозорцы махнули было рукой: в Лещинском монастыре их проживает немало и все таскаются по селам. Осматривая согбенную фигуру, сержант подумал, что схватить его следует. Наказывал войт, что православные монахи — лазутчики и злодеи. Дозорцы выскочили из кустов, накинули на монаха веревку и приставили кинжал к груди. Тот и не побелел. Только вертел глазами и крепко держал молитвенник.

— Куда путь держишь? — с подозрением спросил сержант.

Монах не торопился с ответом. Спокойно качнул головой и разжал покрытые пылью губы.