Черный лебедь - Ева Модильяри

– А где дети? – спросила она няню, удивленная тишиной, царившей в парке.

– Анджелина увела их на озеро, – ответила та. – Эмилиано захотел порыбачить, а остальные присоединились к нему.

– Будь любезна, – обратилась Эстер к Полиссене, – посмотри, что они там делают.

Эстер мужественно противостояла своему недугу, но, когда дело касалось детей, ей всюду мерещились болезни, травмы и прочие опасности, подстерегающие их на каждом шагу. Никакая предосторожность не казалась ей излишней, никакой присмотр достаточным.

– А об обеде я позабочусь сама, – добавила она, забирая у нее корзинку с грибами.

Полиссена направилась по тропинке к озеру, а Эстеp зашагала к вилле. Хотя она ходила по лесу не так уж долго, усталость давала себя почувствовать. Войдя в дом со служебного входа, она остановилась в небольшом коридоре, чтобы перевести дух, и посмотрела на себя в зеркало, которое висело на стене в резной раме. Лицо было бледным, губы казались бесцветными, под глазами легли легкие тени.

– Бедное мое сердце, – сказала Эстер, ободряюще улыбнувшись себе.

Она провела пальцем по губам, чтобы хоть немного вернуть им яркость, но губы по-прежнему оставались бледны.

А если ее сердце вообще перестанет биться? Эта перспектива – увы, вполне реальная – вызывала у нее противоречивые чувства: с одной стороны, ей хотелось положиться на судьбу – и будь что будет, а с другой – хотелось жить, чтобы как можно дольше сопровождать детей на их жизненном пути.

Жалобные всхлипывания прервали ее мысли. Она приоткрыла кухонную дверь и увидела Джильду, которая безутешно плакала, закрыв лицо руками. Эстер поставила корзины с грибами на стол и подошла к ней.

– Что случилось, Джильда? – участливо спросила она.

Джильда попыталась прикрыть передником письмо, лежащее на коленях, и вытерла платком залитое слезами лицо.

– Ничего, синьора, – неуклюже оправдывалась она, встав со стула в знак уважения к хозяйке.

– Никто не плачет просто так, – заметила Эстер, садясь за стол и жестом приглашая повариху сделать то же самое.

– Извините меня, синьора, – ответила та. – Наверное, настроение плохое, тоска нашла. Извините, пожалуйста, – смущенно повторила она. – Уже десять, а я еще и не начинала готовить, – спохватилась она.

– Ты получила письмо из дому? Плохие вести? Разве не так? – настаивала Эстер в надежде чем-то помочь ей.

Повариха подняла на нее глаза, покрасневшие от слез.

– Дело идет о ребенке, – призналась она.

У Джильды был сын от Эдисона. Малышу исполнилось четыре года, и он жил с ее родителями в Борго Сан-Доннино, недалеко от Модены.

– Мама пишет, что у него высокая температура. Есть подозрение, что это полиомиелит. Но я в это не верю, – вздохнула она. – Ведь Фабрицио всегда носил на шее мешочек с камфарой против полиомиелита.

Эстер не стала опровергать наивные представления Джильды, но рассердилась на ее рабскую пассивность.

– Боже мой! – воскликнула она. – И ты собираешься сейчас заниматься нашим обедом? Иди переоденься, Джильда, – приказала она, резко вставая. – Микеле отвезет тебя в Борго Сан-Доннино. Твое место рядом с сыном. Твоя любовь поможет ему выздороветь. И ты больше никогда не покинешь его.

– Синьора меня увольняет? – встревожилась женщина.

– Джильда, Джильда, ну как ты можешь так думать? – успокоила ее хозяйка. – Ты привезешь своего ребенка сюда, и он будет жить с нами. И знаешь, что я тебе скажу? Я тоже поеду с тобой.

Джильда снова разрыдалась.

– Пусть бог благословит вас, синьора! – пробормотала она сквозь слезы.

– Иди собирайся, – повторила Эстер и вышла из кухни.

В кабинете мужа она набрала его телефон и без обиняков заявила Эдисону:

– Твой сын сильно болен, возможно, у него полиомиелит.

Эдисон молчал на другом конце провода.

– Джанни или Эмилиано? – после паузы спросил он.

– Фабрицио, – уточнила Эстер. – Я еду в Модену вместе с Джильдой. Если малыш выживет, мы привезем его, и он будет жить с нами. А пока я доверяю тебе наших детей, – закончила она и повесила трубку.

Глава 4

Эмилиано был страстным читателем. Несмотря на то, что ему было всего одиннадцать лет, он читал все, что попадало под руку, но больше всего любил романы.

Эстер застала мальчика в отцовском кабинете, где он важно восседал в большом кожаном кресле со стопкой рукописей на коленях и грудой других папок, которые были навалены у его ног на полу. В руках у него был последний роман Анны Гризи, который Эмилиано нашел на письменном столе. Он так погрузился в чтение, что не чувствовал холода и не замечал присутствия матери, которая смотрела на него через приоткрытую дверь.

Была середина июля, но температура в эти дни была намного ниже обычной. Уже четыре дня на улице бушевал ветер, лил дождь, и во всех комнатах затопили камины. Только кабинет Эдисона не обогревался, потому что его хозяин был в Милане.

Эстер запахнула на груди теплую шерстяную кофту и тихо кашлянула, чтобы привлечь внимание сына. Мальчик не пошевелился. Поеживаясь, она вошла в комнату и села в кресло напротив. Только тогда мальчик рассеянно взглянул на нее и снова погрузился в чтение.

– Ты забыл, что пора полдничать? – произнесла Эстер первое, что пришло ей на ум, чтобы прервать молчание.

Эмилиано вопросительно взглянул на нее, бросил на пол только что прочитанный лист и взялся за следующую страницу.

– Ты не замерз? – спросила мать.

– Думаю, да, – ответил Эмилиано, очнувшись, хотя и не придавая этому большого значения. – Особенно теперь, когда ты об этом спросила, – добавил он.

Эстер улыбнулась.

– Не хочешь пойти на кухню? Джильда приготовила печенье и горячий шоколад для всех, – предложила она.

– А нельзя принести все это сюда? Я бы хотел закончить роман. Мне осталось дочитать страниц двадцать.

– А о чем там речь? – поинтересовалась Эстер. Ее уже не удивляло, что сын не пропускал ни одной рукописи, которую отец оставлял в кабинете.

– Это история женщины, которая рассказывает о своей жизни, начиная с детства, – начал объяснять он. Наморщив лоб, Эмилиано сделался необычно серьезным для ребенка. – Там есть вещи, которые мне не очень понятны, но эта Анна Гризи умеет увлекательно писать.

Эстер немного пугалась, слыша такие рассуждения своего старшего сына. Она предпочла бы, чтобы он был легкомысленным и шумным, как его ровесники, а не таким самоуглубленным и серьезным не по возрасту. Он говорил о прочитанном романе с отрешенностью интеллектуала и проникновенностью страстного читателя.

– Мне не кажется разумным так увлекаться каким-то романом, который, скорее всего, даже не будет опубликован, – позволила себе заметить она.