Медведки - Мария Галина

И крабовые палочки. Будешь салат с крабовыми палочками?

– Буду, – сказал я.

– Еще колу купила. Диетическую.

– Не хочу, – сказал я, – спасибо.

– Боишься, что я туда что-то положила? Отраву какую-нибудь? Я видела, как ты вчера смотрел, когда я чай заваривала. Надо было в жестянках купить. Хотя, если жестянка, ее, наверное, тоже можно заправить. Проткнул шприцем и закачал чего хочешь. В крабовые палочки тоже можно отраву положить. Я читала, у Агаты Кристи, там служанка всех отравила. Или нет, это муж жену отравил. Не помню, но какой-то приправой, в огороде собрали, что ли?

– Кончай дурака валять, – сказал я, – вот вызову милицию, и пускай они разбираются, кто ты на самом деле.

Получилось неубедительно. Она так и сказала:

– Не вызовешь. А вызовешь – скажу, что ты меня на трамвайной остановке подцепил и всю ночь издевался с особым цинизмом. Кому поверят?

Я сказал:

– Не знаю.

Она тем временем делала салат, быстро и умело. Крошила зелень, резала помидоры, морщась и вытирая слезы тыльной стороной ладони, рубила лук на старой поцарапанной доске – я никогда ею не пользовался.

– Что тебе от меня нужно?

– Ничего, – сказала она, – ничего. Правда. Ты думал, я тебе соврала? Но я правду сказала. Иногда надо правду говорить. Это работает. Если не очень увлекаться, конечно.

– Ты соврала моему папе. Что я жил с твоей матерью, приставал к тебе, потом бросил вас, гад такой. Зачем?

– Папа твой зануда, если честно, – сказала она, – адрес твой не хотел давать. А когда я его про пригласительный спросила, сказал, что у них с какой-то тетей Лизой один на двоих. А тебя он ненавидит. Потому что ты холодный и неродственный. И вообще лузер. Я и подумала, так он скорее расколется. Ну и наплела ему.

– Вот спасибо!

– Ты ничего не понимаешь. Он тебя так больше уважать будет. Одно дело – сын унылое говно, другое дело – бабник и сексуальный маньяк.

Она скрутила голову у бутыли с подсолнечным маслом и щедро полила салат.

– Смотри, как красиво! Зеленое, красное, золотое… Еще сейчас я крабовые палочки покрошу, брынзу порежу…

– Красиво, – согласился я.

– Продукты надо по сочетанию цветов подбирать. Тогда и вкусно будет. Если цвета гармонируют. Это я сама догадалась – у нас всякие овощи не очень-то умеют готовить, так, крошат все в одну кучу, майонезик туда…

Она скорчила гримаску.

– Где – у вас? – на всякий случай спросил я.

– Я ж говорю, в Красноярске. Подловить меня хочешь? Ты не думай, я и правда его дочка. Только я хочу ему это в бесстыжие его глаза сказать. Чтобы все слышали. Ты, я надеюсь, ему меня не сдал?

– Не сдал, – сказал я, – нет.

Я не сказал ей, что не сдал ее только потому, что Сметанкин отключил телефон.

– Он семью хочет. А не может. Он импотент, понимаешь? В каком-то смысле. Не умеет семейные отношения выстраивать. Не научился. Ходит, все вокруг себя крушит, как голем. А мечтает об идеальной семье. Затея эта дурацкая. Ну какие это родственники? Он же их ни разу в жизни не видел!

Она перемешала салат большой деревянной ложкой, которой я тоже никогда не пользовался. А Валькина жена, выходит, пользовалась. Вон ложка вытертая вся.

Положила мне щедрую порцию салата.

Почему я никогда не делал себе такой салат? Это же вроде просто готовится.

– Спасибо, – сказал я и продолжал стоять.

– Опять в норку потащишь? – жизнерадостно спросила она. – На людях стесняешься лопать, да? Я сразу поняла, что у тебя комплексы.

Я тоже, когда была маленькая, стеснялась! А потом мне мама так врезала! И я себе придумала, что я как будто в такой кабинке. Знаешь, как в кино показывают – стекла прозрачные только с одной стороны. И я всех вижу, а они меня нет. И сразу легче стало. Ты попробуй, помогает.

– Хорошая идея. Я подумаю. Не сейчас.

– И очень зря, что не сейчас. Тренироваться надо. На банкете все перепьются, знакомиться начнут. А ты что будешь делать? В углу сидеть?

– Слушай, – сказал я, – отвяжись, а? Я поем и пойду. Ты делай что хочешь. Только, если пойдешь куда-то, двери запри, а ключи положи под вон тот ящик, видишь, под яблоней.

– Да мне некуда идти, – она сидела за столом, подвернув под себя ногу, и наворачивала салат, – я тут посижу. Твой комп можно включать? Инет работает?

– Можно. Работает. Только не ходи на порносайты. Подцепишь дрянь какую-нибудь, потом лечи его.

– Я что, ребенок? – сказала она высокомерно.

Я поставил тарелку с красным, золотым и зеленым на поднос, взял теплый тяжелый ломоть хлеба и пошел в спальню.

– Приятного аппетита, – сказала она мне в спину. – А в чужих вещах все-таки рыться нехорошо. Тебя в детстве не учили?

Я сказал:

– Пошла к черту.

Сидя за пустым столиком в пустом кафе над морем, я написал письмо для соседа Леонида Ильича, тут же в киоске купил конверт, заклеил и надписал. Оказалось, что все, что я хочу сказать, можно уместить в нескольких фразах. Сначала-то я собирался рассказать подробно все, как было, но понял, что увлекся и у меня выходит целая детективная повесть, причем худшего пошиба. В сериале про молодого и честного адвоката, который смотрит мой папа, сплошь такие сюжеты – время от времени он пытается мне пересказывать содержание очередной серии.

Официантка косилась на меня подозрительно, и я заказал кофе и мороженое.

Она обрадовалась: посетителей сейчас, когда сезон закончился, практически не было.

Море вставало за желтеющими акациями; на самой его кромке, словно подвешенные на ниточке игрушки, болтались два сухогруза.

Страшный, мокрый, черный Ахилл смотрел на них из глубины. Когда он всплывет, неприятности будут не только у меня. Интересно, Ахилл и Ктулху – это одно и то же существо? Страшное морское чудовище, спящее на темном дне…

Официантка принесла мороженное – разноцветные шарики, на них завиток взбитых сливок, сверху – шоколадная крошка и ломтики киви.

Я что, все это заказал?

Помню, мы все сидели в кафе-мороженом, я, мама и папа. Стоял прозрачный, чистый летний день, акация бурно сорила белыми, зеленоватыми пахучими цветами, они лежали везде – на асфальте, на столике, в вазочке с мороженым. Вазочка была алюминиевая, поцарапанная, а мороженое сложено из шоколадного, кофейного и белого шариков, и они таяли с разной скоростью. Шоколадный – быстрее, кофейный – медленнее. Белый оказался самым стойким.

И жизнь была как обещание.

И еще я не доставал ногами до пола.

“Сенька, смотри, какие кораблики!”

Официантка ушла внутрь стекляшки, я видел, как она там, за стеклом, возится с кофейной машиной.

Я зажмурился и ткнул ложкой в мороженое. Осторожно приоткрыл один глаз, так, чтобы видеть только разноцветное содержимое вазочки и больше ничего. Ни громыхающего мимо трамвая, ни случайных прохожих, ни официантки за стеклом… Это я – за стеклом, непроницаемым снаружи, я всех вижу, они меня – нет.

– Вас можно посчитать?

Официантка стояла рядом, чуть склонившись ко мне, в глубоком вырезе видна нечистая бледная кожа. С них вроде берут справку о здоровье, когда они устраиваются на работу, но ведь справку сейчас можно просто купить…

– Да, – сказал я, – можно.

Отодвинул от себя пустую вазочку и отхлебнул кофе. Кофе был так себе.

У бювета было почти пусто, одна-единственная женщина в бежевом кашемировом пальто и шляпке, склонившись, наполняла пластиковую бутыль. Почему они считают, что вода тут особенная? Она наверняка ничем не лучше водопроводной.

Я поднялся по мраморным, со щербинами, ступеням. Стены лестничной площадки заново оштукатурены, дверь тоже новая, стальная коробка с сейфовым замком.

Я нажал на звонок. Если он и работал, я этого не слышал, звукоизоляция тут отличная.

Скорее всего, его и дома-то не было. Я и правда перестал различать будни и выходные. Какой сегодня день? Вторник? Среда?

А если он и дома, что я ему скажу? Что я разоблачил его зловещие планы. И что так этого не оставлю. И что я отправил письмо надежному человеку – на случай, если он вот тут, прямо на месте, решит со мной расправиться.

Письмо я и правда отправил – запечатал в конверт, написал адрес “Дачный переулок, 10-А, Финке Л. И.” и опустил в ящик. Только ведь наверняка его по ошибке доставят на Дачную улицу.

Тут дверь приоткрылась. На ширину цепочки.

– Вам кого?

Женщина была молодая и хорошенькая. По крайней мере, держалась она уверенно, некрасивые так не умеют. А по лицу ничего не понять, оно у нее было в подсыхающей глине, серо-зеленой, как маска Фантомаса. Волосы забраны под пластиковый капор на резинке, и еще на ней был легкомысленный розовый халатик. Я понял, что своим звонком вытащил ее из ванны, где она наводила красоту, как это делают женщины, когда их никто не видит. Выщипывают, подрезают ножиком, скоблят… удаляют едкими мазями, красят в траурный черный цвет, а потом смывают так, что раковина потом исчерчена черными подтеками…