Я не люблю пятницу - Марек Гот

— Трусы и ночные рубашки — это личная жизнь?

— Для нее — да. Ну, это такие интимные предметы, которые другим видеть не положено.

— Господи, да она что — на необитаемом острове жила?

— Навроде того. И еще… она сейчас очень рассержена… короче, она может сказать, что лучше бы мы тебя не встречали вообще. Она это не серьезно, Макс, не обращай внимания. Просто Алиса всегда вначале говорит, а думает уже потом. Если получится. Так что ты на нее не обижайся если что.

— Я могу вернуть статус кво — связать ее и надеть на голову мешок, если она именно этого хочет, — я закончил бриться и стал одеваться.

— Тебя стало прям не узнать.

Я промолчал.

— Нет, правда. Утром я думал, что тебе лет сто, и ты только что вылез из помойной ямы. Честно–честно. Ты выглядел гораздо хуже этих бандитов, а уж они выглядели просто ужасно. (Эх, парень, ты даже не знаешь, как действительно ужасно могут выглядеть люди.) А сейчас ты выглядишь, как отставной офицер или разорившийся барон. На графа не тянешь, уж извини.

Он и сам мало походил на графа, но я снова промолчал.

Альф вздохнул и сменил тему:

— У тебя, видать, очень насыщенная жизнь, — он указал на шрамы.

— Я начал их собирать с пяти лет. Так что сейчас у меня лучшая коллекция во всей Федерации, — я отхлебнул коньяка и протянул ему бутылку. — Будешь?

— Давай, — Альф сделал приличный глоток.

Внезапно его глаза выпучились, коньяк, который он набрал в рот, разлетелся брызгами в разные стороны, а сам Альф зашелся в неудержимом приступе кашля. Я едва успел подхватить падающую бутылку. Видно для парнишки напиток был крепковат. Однако едва Альф откашлялся, он принялся хохотать. Между приступами смеха он что‑то пытался мне сказать, тыча пальцем в бутылку:

— А–а-а… э–э-э…о–о-оох… — тут на него снова находило, и он падал лицом в траву.

Я закончил одеваться и допил коньяк. Когда Альфа, наконец, отпустило, я сидел на камне и курил сигарету из щедрого сундучка Квинтов. Он поднял красное лицо, по которому текли слезы:

— Эта бутылка была в сундуке?

— Да.

Его снова согнуло от хохота, но на этот раз приступ продлился недолго — он просто уже не мог смеяться.

— Там было три бутылки?

— Да. Две остались возле камня.

— А ты, значит, взял эту?

— Догадливый ты парень, я погляжу.

— А почему?

— Что почему?

— Почему эту?

— Потому что взялось, — разозлился я. — Ты объяснишь, в чем дело, или тебя в этом ручье утопить? Давай, рассказывай, повеселимся вместе.

- - Боюсь, Макс, что тебе это не покажется очень уж веселым.

— Почему? Сюда что, крысиного яду насыпали?

— Это фамильный напиток, — он указал на крохотную надпись "QUINT", выполненную тиснением на черном стекле. — Таких бутылок выпускается не больше десятка в год и только для ближайших родственников. Для семьи. В продажу он не поступает.

— Я надеюсь, что твой папа не очень расстроится, узнав, что я выпил бутылочку.

— Папа, я думаю, не расстроится…

— Что‑то мне не нравится, как ты это сказал.

— Когда я родился, папа выпустил партию из пяти бутылок к моему дню рождения. Первую выпили, когда мне исполнился год; вторую — когда исполнилось восемнадцать лет…

— Ты собираешься пересказывать мне всю летопись пьянок в вашем семействе? Можешь покороче?

— Могу. Этот коньяк положено пить только по особым случаям. Такая традиция, понимаешь? Очень древняя традиция. Ей лет триста.

— Понимаю. Продолжай.

— У меня осталось две бутылки. Одну я решил выпить на своей свадьбе, а вторую — когда родится первенец. Это ведь значительные события, верно?

— Конечно. А теперь я лишил тебя счастья выпить коньячку на собственной свадьбе?

— Нет, — сказал Альф. — Этого счастья ты лишил Алису.

Он повалился лицом в траву и зарыдал от смеха.

Я зашвырнул его в ручей.

***

- … просто я наследник, а она все‑таки девушка. Поэтому только три бутылки. Этот коньяк на самом деле жутко дорогой. Он даже папе в копеечку влетает. — Альф закончил снимать легкую щетинку и смахнул остатки пены полотенцем. — Понимаешь, если бы ты выпил мою бутылку, то я бы только и сказал, что "на здоровье". Я к этим вопросам отношусь не очень серьезно. А вот Алиска — другое дело. Меня ведь больше дед воспитывал. А Алиса — папина любимица. А папаша у нас такой, знаешь… патриарх. Столп общества. Традиции, семейные ценности и все такое. Так что она с этой последней бутылкой носилась, как дура. Я семь лет учился в Ле Корне, а теперь в Лиа Фаль возвращаюсь. Поэтому и вещей много вез и бутылки эти. А Алиска из Лиа Фаль всего на пару месяцев уезжала. Но бутылку с собой прихватила. Она никогда не говорила, но я — то знаю — она все надеется встретить… — он замолчал.

— Кого?

— Ну… не знаю… Судьбу… Кого‑то… Кого‑то надеется встретить. Потому и бутылку эту с собой постоянно таскала, — он прыснул в кулак.

— Ты‑то чего радуешься? — я закончил мыть сапоги и начал набивать их сухой травой.

— Не знаю, — он сокрушенно покачал головой. — Просто мне это показалось забавным. Да и до сих пор кажется, если честно, — он снова хохотнул. — Но Алиска расстроится. Я никогда не понимал этого ее пунктика и подшучивал над ней постоянно. Но она расстроится.

Да уж. Представляю себе.

— Ты говоришь "…по особым случаям…". А ее спасение считается особым случаем?

— Ты что, вообще ни хрена не понял из того, что я говорил?

— Да не особо много, честно говоря.

— Она этот коньяк хотела на свадьбе своей выпить. С мужем. Или с женихом. Пунктик у нее такой, я же говорю.

— Слушай, а может ей твою бутылку подсунуть. Вряд ли она хорошо в коньяках разбирается.

— В коньяках она может и не разбирается, но читать умеет. Глянь‑ка, — он протянул мне злополучную бутылку.

Я глянул. "QUINT".

— Нет, с другой стороны.

"ALISA".

— А если перелить?

— Перелить можно. А вот запечатать сургучом и поставить печать Дома Квинт вряд ли удастся. Понимаешь, Макс, я бы ей с радостью и обе свои бутылки отдал и мизинцы в придачу, но только ей именно эта нужна. Это папа ей так голову заморочил со своими традициями, — он тяжело вздохнул и задумался.

Минуты три мы молчали. Потом Альф закрыл лицо ладонями и беззвучно засмеялся.

— Что еще?

— Знаешь, — он весело поглядел на меня, — я бы не отказался заиметь себе такого родственника, как ты.

— Благодарю, — кисло сказал я. — Боюсь, только папа будет возражать.

— Пожалуй. Да и Алиса тоже. Это важнее.

— Почему?

— Папа в ней души не чает. Говорит, что она очень на маму похожа. Я‑то маму плохо помню. Мне было пять лет, когда она умерла. Всех Алискиных подруг родители уже давно замуж повыдавали. Папа лет восемь назад тоже пытался. Только Алиса сказала "нет" и на этом все закончилось. Папа рукой махнул и сказал, что пусть сама себе кого ей надо ищет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});