Через мой труп - Миккель Биркегор

У той же, напротив, рот, можно сказать, не закрывался. Как только ее глазенки распахивались и до того момента, как она засыпала, малышка либо вопила, либо весело курлыкала. Я с восторгом воспринимал каждый звук, не в силах оторваться от дочки, и чувствовал, что на свете нет ничего, чего я ни сделал бы ради нее.

Правда, сама она больше нуждалась не в моем внимании, а в заботе матери, и это, в общем-то, было даже неплохо, учитывая, что мне приходилось трудиться на двух-трех работах. Проводить большую часть времени вне дома было, прямо скажем, нелегко, однако я прекрасно понимал, ради чего это делаю. Возвращаясь, я подсаживался к кроватке дочери и смотрел на нее, пока глаза не начинали слипаться. Не существует лучшего лекарства от стресса, чем вид спящего младенца.

Первые четыре месяца пролетели весьма быстро. Я таскался по своим работам, Лина кормила малышку. Она снова приступила к репетициям, как только смогла. Даже работая на трех работах, я получал недостаточно, чтобы вести достойную жизнь, поэтому Лине было необходимо как можно быстрее вернуться в театр. Тогда я смог бы ограничиться лишь одной работой по вечерам или ночью, оставаясь днем с Вероникой.

Во многих отношениях это время стало поворотным пунктом в моей жизни.

С каждым днем я все больше и больше привязывался к Веронике. Она уже настолько подросла, что стала интересоваться тем, что происходит вокруг. Теперь можно было всячески развлекать ее, а также привлекать ее внимание. Обычно она пребывала в прекрасном расположении духа, а ее совершенно особенная улыбка сводила с ума каждого, кто хоть раз ее видел. Была в этой улыбке какая-то хитринка, как будто у нас с дочкой имелась какая-то общая тайна или она сама только что сказала нечто ироничное. Со временем выяснилось, что эти свойства превратились в неотъемлемые качества ее характера, однако уже тогда мы стали называть ее Иро́ника.

У всех младенцев строгий режим, поэтому, выполняя свои отцовские обязанности, я вынужден был распределять свое время, учитывая распорядок дня и привычки дочки. Это также оказало решающее влияние на мою жизнь. Жесткий ежедневный график привел к тому, что внезапно у меня возникло свободное время — те часы, пока Ироника спала и не нуждалась в моей заботе. Именно в эти моменты я и возобновил свои литературные опыты. Сперва это были просто записи о тех бытовых ситуациях, которые возникали в процессе ухода за дочуркой, — наивные и трогательные наблюдения, которые наверняка случалось делать всем молодым родителям. Однако со временем эти заметки становились все более связными и даже приобрели форму небольших рассказов. Именно благодаря Иронике я снова регулярно начал писать. Рано утром я просыпался, кормил ее, а когда она вновь засыпала, садился за компьютер и начинал работать. Этот ритуал соблюдался неукоснительно, и со временем я обнаружил, что такой способ работы необычайно эффективен. Раньше я писал только тогда, когда испытывал прилив вдохновения, причем зачастую в неурочные часы и в основном находясь под воздействием алкоголя или травки. Теперь же я работал на ясную голову, стараясь оптимально использовать свободное время, великодушно предоставленное мне Ироникой. Как правило, в эти моменты я бывал весьма сосредоточен и удивительно продуктивен.

Вполне вероятно, что свою роль здесь сыграло также и появившееся у меня чувство ответственности, однако, как бы там ни было, мой новый литературный опыт оказался гораздо легче для восприятия, чем все то, что я писал ранее. Во время работы над двумя предыдущими книгами я пытался внести какие-то изменения в традиционный детективный роман, а также успел ознакомиться с основами жанра, изучил все клише, штампы и набор образных средств. Теперь я использовал полученные мной знания по максимуму. На этот раз вместо того, чтобы стараться что-то модернизировать, я написал классический детектив со всеми присущими ему атрибутами. В то же время необходимо было придумать то, что выделяло бы мою книгу из длинного ряда однотипных произведений. И этой изюминкой — моим фирменным знаком — стали живописные натуралистические сцены, содержащие описания убийств и пыток.

Я вовсе не преувеличиваю, когда говорю, что Ироника во многом помогала мне в работе. Когда дело у меня спорилось, она неизменно улыбалась и заразительно смеялась, однако, как только малышка замечала, что я остановился и упал духом, она начинала хныкать и капризничать. Я никогда и никому не рассказывал о своей текущей работе до тех пор, пока ее не заканчивал, и только моя дочь была в курсе всех ее тонкостей. Когда я перечитывал готовый текст, Ироника сидела у меня на коленях, я рассказывал ей о персонажах, давал пояснения к каждому образу, советовался по поводу различных вариантов развития сюжета или концовок, которые она браковала или одобряла при помощи плача либо лучезарной улыбки.

Первый свой бестселлер, «Внешние демоны», я написал вместе с Ироникой. Мы с ней были напарниками со сложившейся системой определенных ритуалов и секретов, известных только нам. Даже Лина до поры до времени не прочла ни строчки из того, что мы написали.

И вот наконец рукопись была завершена. Плодом нашего сотрудничества стал толстенный роман в четыреста пятьдесят страниц. В тот момент, помнится, меня распирало от гордости, ибо я понимал, что на этот раз создал нечто стоящее. И одновременно мне было немного грустно. Хотя Ироника пока еще не могла даже говорить, «Внешние демоны» явились плодом наших совместных усилий, и окончание работы над книгой означало наступление новой эры.

К тому моменту мой редактор Финн Гельф практически забыл обо мне. Мы с ним не говорили уже уйму времени. Поэтому, когда я появился в издательстве со складной коляской, где сидела Ироника, и готовой рукописью в накладном кармане, он был, мягко говоря, удивлен.

— Вот ведь черт! — без устали повторял он, бегло просматривая выхваченные наугад отдельные страницы.

Тем временем забота об Иронике была предоставлена секретаршам и прочим представительницам женского пола, работавшим в издательстве, чтобы ни детский лепет, ни восторженные «ахи» и «охи» кумушек нам не мешали. Я не помню, что в тот день вызывало у меня бо́льшую гордость: возможность продемонстрировать всем Иронику или же свою новую книгу.

— Так вот, оказывается, чем ты был занят все это время?

— Точно, — подхватил я. — А еще менял подгузники.

Финн кивнул.

— Конечно, я не могу заранее что-то обещать, — начал он в своей обычной манере искушенного дельца. — Однако, как только появится время, я обязательно на это взгляну.

Видимо, он уже тогда почуял нечто, потому что буквально на следующий день позвонил мне и сказал, что взялся за рукопись накануне вечером, но так и не смог от нее оторваться. По его словам, он был в полном восторге. Перегружая телефонную линию, Финн без устали болтал о перспективах издания романа за рубежом, а также о продаже прав на экранизацию. Сам я подходил ко всему этому гораздо более спокойно. Ироника сидела за столом в своем детском стульчике и хмурила брови. Она, похоже, не одобряла, что я передал наш совместный труд посторонним, понимая, во что все это может вылиться. Если бы и я в тот момент предвидел все возможные последствия, то не мешкая вырвал бы рукопись из рук Финна и без жалости сжег ее.

На редактуру ушло совсем немного времени. Текст был так тщательно отшлифован, что ни структура, ни язык не требовали серьезной правки. Финн серьезно занялся маркетингом, рассылая разного рода анонсы и плакаты во всевозможные книготорговые организации. Позже я узнал, что для проведения этой рекламной кампании ему пришлось заложить собственный дом, правда, мне также известно, что позже ему удалось сторицей вернуть эти деньги.

За неделю до выхода тиража я наконец позволил Лине прочесть «Внешних демонов». Она не слишком жаждала этого, однако во время работы я несколько раз отвечал отказом на ее просьбы показать ей готовую часть книги, и жена делала вид, что обижается. У меня же были на то свои веские причины. С одной стороны, я сомневался, что роман придется ей по вкусу, с другой — я работал над романом не один, а в соавторстве с Ироникой, которой, как мне казалось, не хотелось делить наш совместный труд ни с кем, даже с матерью.

Когда Лина прочла книгу, она была поражена. Прежде всего — обилием жестокости, притом что все сцены насилия были написаны чрезвычайно натуралистично. По ее словам, она меня не узнавала. Слова были моими, однако описанные ими сцены не имели, по ее мнению, ничего общего со мной как с личностью. Я ответил ей, что это — лучший комплимент, на который мне когда-либо приходилось рассчитывать. В то время я действительно так считал.

Выход книги отпраздновали в баре «Краснопольский», который мы сняли на весь вечер по этому случаю. Заведение было расположено в самом центре и в то время считалось одним из самых изысканных мест в городе. Все было совсем не так, как в дни наших праздников в «Скриптории». Здесь были барные стойки, швейцары и официанты. Все стены продолговатого помещения были увешаны черными баннерами с изображением обложки книги, на столах лежали кипы стикеров и наклеек. Роман здесь можно было купить по сниженной цене, чем многие не преминули воспользоваться. На самом деле в тот вечер в «Краснопольском» было продано больше книг «Внешние демоны», чем общее количество двух моих предыдущих книг за все предшествующие годы.