Война с самим собой - Карл Меннингер

В мои планы не входит анализ поведения исторических персонажей, чьи поступки могут показаться читателю отклонением от нормы в силу их архаичности и несоответствия современным стереотипам.

Пациент К. был вторым из восьми детей, родившихся от союза матери-идеалистки и отца — горького пьяницы. Уже в раннем детстве на него произвели глубокое впечатление рассказы матери о крестных муках Иисуса Христа и геенне огненной.

Несмотря на религиозное воспитание, он не избежал участи многих подростков, которые, как и он, богохульствовали, лгали и не чурались мелких краж. Однако в возрасте шестнадцати лет он становится баптистом и дает обет «вести жизнь благочестивого христианина». С тех пор он регулярно посещал молитвенный дом и принимал активное участие в религиозных бдениях.

Отец пациента основал небольшую фирму и со временем, при участии сыновей, которыми руководил К., расширил производство, так что семья зажила вполне респектабельно. Кое-кто из братьев решил основать собственное дело, и, таким образом, наш будущий пациент стал безраздельным хозяином фирмы, процветавшей за счет его же талантливого руководства и незаурядных предпринимательских способностей.

Занимаясь бизнесом, он не оставил своих религиозных исканий и в возрасте тридцати пяти лет решил, что потратил достаточно времени и сил на приобретение богатства и настала пора посвятить остаток дней своих служению богу. Полный религиозного рвения, он стал поддерживать разные общественные начинания ценой личных усилий и значительных финансовых затрат. Он верил, что именно в этом состоит его служение христианина «во имя Господа и чад Его». Благочестие нашего героя привело к тому, что его бизнес стал процветать как никогда, а это, в свою очередь, потребовало от него новых усилий на почве благотворительности.

В таком возвышенном настроении он был вовлечен в кампанию против того, что он считал профанацией религии. В процессе «борьбы за чистоту рядов» он истратил несколько тысяч долларов. Наконец родственники решили положить конец его расточительности. Но они оказались лицом к лицу с парадоксом: с одной стороны, глава фирмы бросал деньги, и немалые, на ветер (при этом сам жил скромно и обходился самым необходимым), а с другой — его же стараниями дела шли все лучше и лучше. Однако к этому времени его религиозное служение уже приобрело черты фанатизма. Человек на глазах превращался в маньяка. Идея жертвенности стала навязчивой, а психиатрическая экспертиза подтвердила самые мрачные предположения. Родные не смогли поместить его в частную психиатрическую клинику, которую он посчитал для себя непозволительной роскошью, предпочитая лечение в обычной городской больнице. Именно из этого заведения он неоднократно пытался бежать с целью, как он сам обозначил, «быть арестованным и избитым». Во время одной из таких попыток он получил, «что хотел», то есть беглеца избили так, что он был вынужден провести в постели несколько недель.

По окончании курса лечения он снял номер в гостинице, где «распинал себя» в течение трех дней. При этом он жег себе руки и ноги с помощью раскаленного радиатора, проделал в них стигмы и вырезал на лбу крест. Полностью отказавшись от еды и питья, он проводил время в неустанной и страстной молитве.

У него началось заражение крови, перешедшее в гангрену. Несколько пальцев ног пришлось ампутировать, и долгое время он находился в критическом состоянии. По его собственным словам, в то время он чувствовал, что жить истинно по-христиански — значит постоянно себя наказывать, ибо только так бог сможет убедиться в искренности его веры. Таким образом он рассчитывал заслужить вожделенную награду, а именно: любовь чистой прекрасной женщины. Поэтому вполне логично, что он горько раскаивался в постоянных прегрешениях, виня себя за привычку к мастурбации и мысли о порочных женщинах. Нет сомнений в том, что потребность в наказании, спровоцированная чувством собственной никчемности и греховности, стала могущественной силой, подтолкнувшей его к самоистязанию.

Предрасположенность этого пациента к аскетизму принимала самые причудливые формы. Он полностью забросил свой бизнес и отказался от какой бы то ни было деловой активности. Более того, он не хотел принимать деньги, посланные родными, даже когда испытывал крайнюю нужду.

В один прекрасный день он поменялся одеждой с пришлым бродягой и облачился в его лохмотья. Он ходил по морозу босиком, невзирая на непогоду, и отморозил оставшиеся пальцы ног. Его можно было увидеть подолгу голосующим на обочине дороги в Чикаго, куда он стремился, чтобы продолжить свое служение. Помощь предлагалась ему неоднократно, но он всякий раз отказывался, настаивая на том, что должен переносить те же страдания, что его единоверцы. Однажды, путешествуя на машине, он подарил кому-то последний талон на бензин. Когда топливо кончилось, он оставил автомобиль у обочины и, как ни в чем не бывало, продолжил свой путь пешком. И вот он, одетый в лохмотья и без гроша в кармане, плетется по дороге и неожиданно находит двухдолларовую купюру. Посчитав это за чудо, он решает, что таким образом бог проявляет о нем неустанную заботу, но коль скоро его находка — дар божий, то его следует возвратить богу же. Такой вывод определяет дальнейшую судьбу банкноты, и К. остается ее владельцем лишь до ближайшей церкви.

Как уже говорилось, эротические помыслы пациента были тесно связаны с его религиозными представлениями. По его собственному утверждению, он считал, что с тех пор, как ему исполнилось пять лет, он был самым страстным мужчиной всех времен и народов. Всю свою жизнь он лелеял и разжигал свою любовь и страсть к чистой девушке, образ которой ему навеяли библейские сказания, и готов был терпеть любые страдания и боль, дабы стать достойным этой любви. Он рассуждал о своей жизни, как о симбиозе боли, умиротворения и любви. За годы, предшествующие женитьбе, он неоднократно влюблялся, но при первом признаке того, что отношения вступают в интимную фазу, приходил в состояние паники. Он был просто в ужасе при мысли о том, что называл «прелюбодеянием». И напротив, он испытывал повышенное внимание к девушкам-недотрогам и восхищался их добродетелью.

После очередного эротического сновидения он был настолько подавлен, что поднялся с кровати, наполнил ванну кипятком, лег в нее и получил сильные ожоги. Вспоминая об этом эпизоде, он говорил: «Чем больше я страдал, тем сильнее страсть овладевала моим существом». По его словам, ему не удавалось испытать всю полноту этой безудержной страсти, но «господу ведомо, что наступит день, может быть, и не в этой жизни, когда он, внемля моим молитвам, положит конец мучениям, которые я испытывал всю жизнь, с самого раннего детства».

В рассматриваемом случае динамика развития добровольного мученичества в значительной степени порождена обстоятельствами детского опыта. Благоговение перед матерью и страх перед непредсказуемым отцом навязали ему роль «пай-мальчика», причем эта модель поведения оказалась единственным безопасным способом заслужить любовь и получить эротическое удовлетворение. Такая позиция означает полное неприятие естественных сексуальных проявлений. Страх, смешанный с любовью к своему всемогущему отцу-тирану, в зрелые годы трансформировался в подражание целомудренному поведению матери-святой. (По его собственному признанию, он начал испытывать «страстные чувства» в возрасте пяти лет, то есть приблизительно в тот период, когда, в соответствии с теорией Фрейда, у сына возникает ревность к отцу и желание безраздельно обладать матерью; в то же время эти чувства вступают в противоречие с закономерным страхом перед более физически сильным родителем и желанием устранить это противостояние.) Отождествление себя с другим человеком a priori заложено в самой природе феномена мученичества (так, его мать была Жертвой отца); позднее объект подражания приобрел более отчетливые очертания и воплотился в Иисуса Христа, непозволявшего себе плотских удовольствий. К тому же Иисус — сын куда более могущественного отца. Пациент, чувствуя недостижимость своего идеала, не нашел ничего лучшего, как искупать грех сексуальных фантазий весьма экстравагантными способами. При этом он вновь обращал свой мысленный взор к Христу и испытывал мазохистское удовольствие, подвергая свою плоть «крестным мукам». От обычного мазохиста он отличался тем, что не испытывал нужды в присутствии мучителя, а, скрывая даже от себя самого цель страданий — получение скрытого сексуального удовольствия, — напоминал древних аскетов и мучеников. Агрессивность его поведения отчетливо прослеживается в том, как он относился к своей семье и друзьям, которых вовсе не замечал; в безудержной трате огромных сумм, которые могли бы быть использованы на благо близких, и в болезненном интересе к насилию. Его отношение к женщинам, не разделявшим его ханжескую мораль, также отличалось агрессивностью и непредсказуемостью. Он постоянно ссорился с женой, хотя в ответ на ее тумаки не оказывал никакого сопротивления и молча выносил побои[1].