Повесть о райской жизни - Вадим Проскурин

— Ты еще слишком молод, — сказал Четырехглазый, как будто прочитав мои мысли. — Ты еще не научился смотреть на мир, как на представление в театре. Ты думаешь, что сила и вера делают тебя чем-то большим, чем капля воды в океане мироздания. Ты думаешь, что в твоих силах изменить вселенную.

— Это действительно в моих силах, — заявил я. — И не только в моих, кстати. Знаешь, что задумал Бомж?

— Конечно, нет, — ответил Четырехглазый. — Как я могу это знать, если он и сам еще не знает, что задумал. Он плывет по течению, как все люди, смертные и бессмертные, он думает, что выполняет собственный план, но это просто иллюзия, он идет предначертанным путем, он такая же игрушка в руках судьбы, как любой из нас.

— Дао, — заметил я.

— Вот именно.

Я ожидал, что Четырехглазый продолжит свою речь, но он молчал. Тогда я задал вопрос:

— Если все идет предначертанным путем, то какой тогда смысл в наших действиях?

Сам не понимаю, зачем я это спросил, я ведь и так знаю, что ответит Четырехглазый. И он не обманул мои ожидания.

— Смысла нет, — сказал он. — Жизнь лишена смысла. Ни деньги, ни власть, ни любовь, ни даже самадхи или сатори не привносят в жизнь ничего существенного. Даже нирвана не придает жизни смысла. Жизнь такова, какова она есть, и нет большой разницы между твоей или моей жизнью и жизнью таракана или червя. Мы просто живем и в этом есть наше дао.

— Тогда зачем ты меня учишь? — спросил я.

— Это тоже дао. Ты пришел похвалиться успехами и рассказать про Бомжа?

— Ты всегда все знаешь заранее, — вздохнул я.

Четырехглазый кивнул и умолк.

— Ты знаешь, куда ведет дао? — спросил я.

Четырехглазый издевательски хмыкнул и я поспешно уточнил вопрос:

— Я имею ввиду дао Бомжа. Что он задумал? Что он будет делать? Чем это грозит? Что будет с нашим миром?

Четырехглазый ответил на мои вопросы в порядке поступления:

— Он задумал установить на Земле новый справедливый порядок. Он будет делать из Павла нового пророка, подобного Иисусу. По-моему, это ничем не грозит. С нашим миром не произойдет ничего существенного. По-моему.

— Ты уверен? — спросил я. — Если рай, открытый Бомжом, станет настоящим раем, если там начнут оживать праведники, если они начнут появляться на Земле и если каждый человек будет твердо знать, что рай и ад действительно существуют…

— Они существуют, — перебил меня Четырехглазый. — В каждой душе существует свой рай и свой ад. Об этом знают все, но мало кто признается даже самому себе в этом знании. Чтобы ничто не мешало человеку сделать свой выбор в пользу ада.

— Это не то, — возразил я. — Одно дело — какой-то абстрактный ад в собственной душе и совсем другое дело — реальные посмертные страдания в реальном кипящем котле.

— После смерти нет страданий, — заявил Четырехглазый. — Даже если Бомж откроет врата в ад, страдающие грешники не будут мертвыми. Мертвые не страдают.

— Знаю, — кивнул я. — Апостол Павел, проповедующий в Штатах — совсем не тот апостол, который проповедовал в Палестине. Но кто сможет отличить одного апостола от другого? Только трое — Бомж, Головастик и ты. Так что двух Павлов, по-моему, вполне можно считать одним и тем же человеком.

— Ты не прав, — покачал головой Четырехглазый. — Но многие будут думать так же, как ты. А в другом ты прав, картина адских страданий действительно напугает до полусмерти всех, кто ее увидит воочию. Но сколько людей лично побывают в аду? Не думаю, что Бомж устроит вторжение на Землю целой орды живых мертвецов. Я уверен, Бомж ограничится точечным воздействием, доступ к чудесам будут иметь только избранные. А если все будет так, то не следует рассчитывать на большие потрясения.

— Ты уверен в своих словах? — спросил я.

— Я могу ошибаться.

— Но ты считаешь, что на Земле не происходит ничего важного?

— На Земле никогда не происходит ничего важного. Все суета.

— А тот конец света, что Бомж чуть не устроил зимой?

— Но он же не состоялся. Значит, в нем тоже не было ничего важного. Это тоже часть суеты.

— А если бы он состоялся?

Четырехглазый улыбнулся и сказал:

— Тогда мы бы с тобой не разговаривали.

Я вспылил.

— Тебе легко улыбаться и шутить! — воскликнул я. — Сколько ты живешь на Земле? Две тысячи лет, три, сколько? Неудивительно, что тебе все надоело! А я только-только начал жить, я еще…

— Не успел набраться мудрости, — продолжил Четырехглазый мои слова. — Есть время для всего: время собирать камни и время разбрасывать камни…

— Бомжа цитируешь, — заметил я.

— Это не его слова, — улыбнулся Четырехглазый. — Это сказал один из пророков. Но даже если бы эти слова сказал Бомж, я бы все равно повторил их. Мудрость остается мудростью, даже если она произнесена врагом.

— Ты считаешь Бомжа врагом?

— Ты считаешь, не я, — уточнил Четырехглазый. — У меня давно нет врагов и знаешь, почему? Потому что мудрецы не враждуют. Скоро и у тебя не останется настоящих врагов.

— Я еще не мудрец, — сказал я, — но…

— Это не повод для гордости, — перебил меня Четырехглазый. — Ты вступил на путь мудрости, но ты не готов принять его всем сердцем и в этом корень всех твоих проблем. Ты обрел силу, но воспринимаешь ее не как побочный эффект самосовершенствования, а как инструмент для изменения мира. Ты еще не понял, что начинать надо с себя.

— Начинать надо с того, что мир стоит на краю гибели, — заявил я.

— Миру не грозит гибель, — покачал головой Четырехглазый. — Изменение — не гибель.

— Павел говорил так о смерти, — заметил я. — Не умрем, но изменимся.

— Ты не понял, что он имел ввиду, — вздохнул Четырехглазый. — Ты поймешь это только со временем.

— Значит, ты отказываешь нам в помощи?

— Тебе не нужна помощь, а Головастику — тем более. Запомни одно — как бы ни повернулись события, они в любом случае принесут тебе жизненный опыт. Я дам только один совет — что бы с тобой ни происходило, используй это, чтобы стать мудрее. И не бойся проиграть, потому что жизнь — не шахматы, в шахматах если выигрывает один игрок, то второй проигрывает, а в жизни обычно выигрывают или проигрывают все вместе. Помни об этом.

В следующую секунду я стоял на краю обрыва, далеко внизу под моими ногами бушевала Брахмапутра, а я смотрел на пенящийся поток и не видел его. Как обычно бывает после визитов к Четырехглазому, душа пребывала в полнейшем смятении. Помнится, Четырехглазый однажды говорил, что когда ты тренируешь мышцы, они болят, и когда тренируешь душу, она тоже болит. А потом он долго распинался, что между душой и телом гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});