Призрак былой любви - Джудит Леннокс

— Кейтлин, — прошептал он, наблюдая, как маленькие кулачки сжимаются и разжимаются, словно лучи сонной морской звезды.

Потом доктор кашлянул и сказал:

— Мистер Канаван, мне нужно поговорить с вами по поводу вашей жены…

И Дара отвернулся от окна, отдал малышку старой няне и вслед за доктором Уильямсом вышел в соседнюю комнату.

Ошеломленный и изнуренный, Дара силился сосредоточиться на том, что говорил ему доктор: Джосси в тяжелом состоянии; из-за тяжелой беременности и родов она едва не погибла; есть надежда на то, что она поправится, но больше рожать она не должна.

— Вы понимаете меня, мистер Канаван? — спросил доктор Уильямс. — Рожать ей больше нельзя. Ни в коем случае. Ваш долг — не допустить этого.

Глава 5

Я понимала, что становлюсь затворницей, с головой погрузившись в прошлое; и когда один давний знакомый позвал меня на свой день рождения, я приняла приглашение. К тому времени, когда я приехала, все гости уже разбрелись по разным комнатам. Именинник поприветствовал меня радостным возгласом, сунул мне в руки бокал и побежал встречать других гостей. Я увидела супружескую пару; я знала их еще с университета и сквозь толпу пробралась к ним. У них недавно родился первенец, и разговор завертелся вокруг памперсов и натурального детского питания. Я оставила их и с бутылкой шампанского примостилась на подоконнике.

Немного выпив, я стала более общительной. Поговорила с танцовщицей, некогда работавшей с моей сестрой, и с красавицей актрисой, знавшей Чарльза Лайтмана. Потом со мной заговорил мужчина в синем вязаном жакете, работавший в Национальном управлении по проблемам рек. С помощью двух стеблей сельдерея и чаши с фисташками он продемонстрировал мне, как работает шлюз. Фисташки посыпались на пол, и мы принялись их подбирать. Он раскраснелся, пытался со мной флиртовать. Потом, когда я выпрямилась, на мое плечо легла чья-то рука и знакомый голос произнес:

— Ребекка?

У меня задрожали колени. Я обернулась. Тоби.

Он был в синем шелковом костюме; каштановые волосы короче, чем я их помнила.

— Хорошо выглядишь, Тоби, — сказала я. — Сразу видно… преуспеваешь.

За месяцы после нашего разрыва у меня было время понять, что для Тоби самое главное в жизни — успех. Разумеется, деньги и власть тоже важны, они приходят вместе с успехом, но на первом месте — признание.

— И ты замечательно выглядишь, Ребекка. Мне нравится твоя стрижка.

— Прежде ты предпочитал девушек с длинными волосами, — резко отвечала я. — Видимо, ты изменился, Тоби.

— Может быть, — согласился он.

Я жалела, что выпила лишнего. Мне бы держаться с ним холодно, с полнейшим безразличием и самообладанием, но после полбутылки «Болленже» нелегко изображать равнодушие.

Он осмотрелся вокруг.

— Тесновато тут… давай найдем местечко поспокойнее?

Я пробормотала, что мне нужно в уборную, и побежала наверх. Глянув через перила, я увидела, что Тоби уже болтает с высокой актрисой, знакомой Чарльза. Я нашла на кровати свое пальто и через кухню покинула дом, лавируя между гостями, спотыкаясь о мусорные ведра и пустые винные бутылки на заднем дворе. На последние деньги, что были в моем кошельке, я взяла такси и поехала домой. Когда я, немного пьяная, вывалилась из машины у порога своей квартиры, было уже начало второго.

Но спать я не собиралась. Вместо этого достала картонную коробку, что Тильда дала мне накануне, и стала перебирать ее содержимое. В основном это были газетные вырезки, пожелтевшие, с порванными краями, сложенные не по датам, без всякой системы. Тильда не гонялась за славой. «Интересно, — размышляла я, разглаживая газетную бумагу, наклеивая скотч на ломкие сгибы журнальных страниц, — что для нее на первом месте? Наверно, семья». Мой взгляд выхватывал из вырезок отдельные слова и фразы: «Тильда Франклин на церемонии открытия сиротского приюта в Лондоне…», «Жизнь, посвященная детям…», «Нельзя научиться любить, пока не полюбишь; любить может только тот, кто знает, что сам он достоин любви…»

Я снова была в своей стихии. Страх отступил. Давнее прошлое не представляло опасности, по крайней мере для меня самой. Будучи не совсем трезвой, я с особой осторожностью и бережностью перебирала вырезки и фотографии, пытаясь разложить их в хронологическом порядке. К половине третьего ночи я дошла до конца 1970-х, когда Тильда предположительно вышла на пенсию. У меня начинала болеть голова, но я была довольна собой.

Я снова полезла в коробку, проверяя, не осталось ли в ней чего-нибудь еще. На самом дне из-под картона торчал конверт. Я вытащила его, прочитала адрес. Круглым витиеватым почерком на конверте было выведено: «Г-ну Даре Канавану». Письмо было адресовано в отель «Савой». Второй раз за вечер у меня участилось сердцебиение. Меня не покидало странное волнующее ощущение, что прошлое, которое, несмотря ни на что, всегда кажется ближе к вымыслу, чем к реальности, соприкасается с настоящим. Конверт был вскрыт, и я вытащила из него одинарный лист бумаги.

Письмо было не от Тильды, а от Джосси. «Дорогой, — читала я, — тебя нет четыре дня, а будто прошло четыре года. Мне так плохо без тебя. Все уныло и бессмысленно, когда тебя нет рядом». Дальше все в том же духе и в конце словно запоздалая мысль: «Кейтлин тоже по тебе скучает».

Письмо было без даты. «Какой же ты зловредный мужик, Дара Канаван, — думала я. — Красивый, но зловредный. И письмо — сколько в нем рабской покорности! Быть может, Джосси, когда писала его, уже понимала, что Дара не любит ее и никогда не любил? Или надеялась своей собачьей преданностью в конце концов завоевать его любовь? Хотя, конечно же, такая безответная страсть может вызвать лишь отвращение. Приписав напоследок отчаянное „Кейтлин тоже по тебе скучает“, она надеялась, что упоминание о ребенке заставит ее блудного мужа вернуться домой?»

Я сунула письмо в конверт и убрала его в ящик стола. Когда наконец я заснула в ту ночь, мне приснился Тоби, но почему-то в облике Дары.

Все воскресенье, мучаясь похмельем, я сортировала вырезки и составляла хронологический перечень описанных в них достижений и происшествий. И все время прислушивалась к телефону, зловеще притаившемуся в углу комнаты, но никто не звонил. В понедельник утром я позвонила Тильде в Оксфордшир. Среди газетных вырезок отсутствовали материалы за несколько лет, и я хотела выяснить, существует ли еще одна коробка или Тильда на это время просто исчезла со сцены.

— Мелисса Паркер. Чем могу служить? — ответил мне отрывисто незнакомый голос.

— Я хотела бы поговорить с Тильдой Франклин, — начала я. — Наверно, ошиблась номером…

— Боюсь, Тильде нездоровится. Она в больнице. Я — ее дочь. Может, я вам помогу?

Стыдно признаться, но в первую секунду я испытала разочарование и досаду. Мне не терпелось узнать, что было дальше. Но почти сразу же постыдные эмоции сменились беспокойством и чувством вины.

Я объяснила, кто я такая, и Мелисса Паркер сообщила мне, что у Тильды ангина, но врачи считают, что ее жизнь вне опасности. Она дала мне название больницы и номер палаты. Положив трубку, я постояла в нерешительности, глядя на стопки записей и папок, накопившихся за несколько недель. Потом схватила пиджак, сумочку и выскочила из дома.

В цветочном магазине на углу я купила нарциссы, тюльпаны и фрезии, положила букет на заднее сиденье своей машины. Мой драндулет никак не заводился, и это должно было меня насторожить. Несмотря на то что уже начался апрель, погода стояла холодная, и дороги на теневой стороне все еще были покрыты ледяной коркой. Я проехала по автостраде больше половины пути, когда двигатель «фиесты» вдруг начал кашлять и глохнуть. Я ругалась, молилась — бесполезно. Едва мне удалось прижать автомобиль к обочине, как двигатель заглох окончательно. Несколько месяцев назад в целях экономии я отказалась от членства в Автомобильной ассоциации;[18] я открыла капот, увидела массу черных трубочек и проводов, но мне это ничего не дало. Стараясь не думать о маньяках, нападающих на одиноких автомобилисток, я с четверть мили шла до ближайшего таксофона. Потом целую вечность ждала — а становилось все холоднее и холоднее — прибытия грузового автомобиля технической помощи. Наконец он приехал, и механик, буркнув что-то про закупорку топливопровода, отбуксировал меня в автомастерскую. Глянув в кошелек, я обнаружила, что у меня всего два фунта и четырнадцать центов. Механик посмотрел на автомобиль, провел языком по зубам и направил меня на автобусную остановку. Автобус, кренясь и громыхая, еле тащился по проселочным дорогам, и к тому времени, когда мы приехали в Оксфорд, я продрогла до костей, к тому же меня еще и мутило. Я нашла банкомат и, с трудом набрав свой ПИН-код окоченевшими пальцами, сняла с карты некоторую сумму денег. Сунув купюры в кошелек, я пошла искать туристическое бюро, чтобы узнать, как добраться до больницы им. Джона Радклиффа. И только тогда вспомнила, что букет для Тильды остался на заднем сиденье «фиесты».