Истина звезд - Рид Анви

– Я буду следить за вами. Мой сокол будет часто вас навещать.

Птицы, все это время кружившие над их головами, разделились. Одна села на плечо Варги, а вторая – на плечо Юри.

– Прими еще один подарок, Юриэль. Ты знаешь, что делать. Не бойся третьего дара, он тебе еще пригодится.

Юри кивнула Варге, и весла громко ударились о воду. Драккары тронулись, медленно выплывая из пещеры, и двинулись вдоль реки. Эвон видел, как Атер вытирал слезы, а Варга, не дождавшись, пока драккары скроются из вида, развернулась и ушла. Вместе с ней растворился и полюбившийся Эвону запах шалфея.

Глава 13. Юстин

Из единственного окна темницы, в которой медленно умирал Сэльмон и сходил с ума Юстин, доносился шум волн. Пару ночей назад разыгралась страшная непогода: сверкали молнии, гремел гром, а Черный океан бешено молотил в каменные стены тюрьмы. Высокие волны бились о скалы, пытаясь утащить их на дно, но те, как бравые воины, сдерживали напор всю ночь. Утром же на смену серым тучам пришло яркое солнце. И тишина. Тишина, которая злила Юстина. И на то было много причин. Первая – вечно ноющий Сэльмон. От боли он кряхтел днем и скулил по ночам. Вторая – собственные мысли. Впервые Юстин испугался, что сойдет с ума. В голове кричали сотни голосов, заглушая его собственный, совсем тихий и безжизненный. Третья причина – сэтхи. Подлые тени. Предатели. Трусливые никчемные псы. Юстин все ждал, когда же они вернутся. Ему даже казалось, что среди всего сонма голосов он узнавал Похоть и Тщеславие, но он мог и ошибаться. И четвертая, последняя причина – безразличие. Но не Юстина. И даже не Ренриса. А слуг и народа, которые не искали своего короля. Это не могло не злить. И не могло не разочаровывать. Юстин все ждал, что следующим утром проснется не от голоса Лирасы, а от криков бунтующей толпы. Но, кажется, народу было плевать, что за тиран будет править страной, будущее которой стало темнее грешной души свергнутого олхи.

Вот и это утро началось с тишины. Юстин доел свой скромный завтрак и, пнув тарелку к решетке, лег на сено. Оно было сырым и колючим. Однако по сравнению с холодными камнями, из-за которых болела спина, такая кровать казалась мягкой и удобной. На секунду даже промелькнула мысль обустроить темницы получше. Поставить скамейки, металлические кровати и столики для заключенных. Но Юстин, тот самый, озлобленный и тщеславный, отмахнулся от этой мысли.

– Сколько дней мы уже сидим тут, Сэльмон?

– Я перестал считать, господин, – еле слышно прокряхтел он в ответ.

«Бесполезный советник… какой же бесполезный…» – Юстин надеялся, что вместе с криками бунтующих он услышит и последний вздох Сэльмона.

Но почему-то святые все никак не хотели провожать того в иной мир.

Единственным развлечением Юстина стали сны. Они хоть и потеряли красочность, но даже черно-белые воспоминания Сэтила были куда интереснее, чем каменная, заплесневевшая от сырости стена темницы. Юстин проживал жизнь короля пустыни и раз за разом просыпался, сожалея, что утро наступило так быстро. Ему хотелось досмотреть хоть одну из историй, но то крик Лирасы, то стон Сэльмона, то таракан, пробегающий по щеке, будили его на самом интересном месте. После завтрака Юстин начинал собирать пазл из отрывков, которые ему показывали сэтхи, сидящие внутри. И теперь он знал, что Сэтил был добрым королем, любящим свою страну и свой народ. Его тени поглощали грехи людей, и оттого в пустыне не было зла. Люди забыли о гневе, похоти и тщеславии. Все жили в мире и были благодарны за то, что король заботится не только об их жизнях, но и о душах.

Еще Юстин узнал, что Гаюн был сиафом, а Ача, его дочь, бесстрашной охотницей на змей. Они с Сэтилом были близки. Почти как сестра и старший брат, ведь король воспитывал ее с малых лет. Но Эвер думала иначе. Ревновала и стыдила девчонку каждый раз, когда навещала пустынный дворец. Эвер слышался флирт в любых словах Ачи, виделись откровенные взгляды, которые та якобы себе позволяла. В гневе Эвер высказывала свое недовольство Сэтилу, который уже устал переубеждать ее.

Сэтил помогал своему народу строить дома из глины, а народ построил ему дворец, который позже разрушила богиня света. Эвер разозлилась на Ачу, вышедшую из покоев Сэтила, и, наслав на город никого не щадящее солнце, испепелила часть замка. Стены трескались и осыпались, превращаясь в песок. Потолок рушился и падал на невинных слуг. Пол проваливался под ногами, а жаркий воздух уничтожил запасы воды и еды. Но настырная и обидчивая богиня не думала останавливаться. Муки жителей пустыни закончились лишь тогда, когда Сэтил приполз к ней на коленях, умоляя о прощении и признаваясь в верности и вечной любви. И Юстин чувствовал, что Сэтил не лгал. Он правда любил. Только, кажется, безответно. Ачу и Гаюна пришлось отослать на край города в маленький домик, прикрытый листьями пальмы. Но они быстро обустроились там и каждый раз, когда Сэтил приезжал в столицу, звали его в гости. Поили холодной водой, кормили сладким желе из алоэ и фиников.

Юстину нравилось наблюдать за жизнью свергнутого бога, нравилось строить догадки о том, почему же от его страны остались лишь руины. Юстин цеплялся за каждое воспоминание Сэтила и, чтобы ничего не забыть, каждый день проживал историю олхи вновь. И чем больше дней он был с олхи наедине, тем больше ему казалось, что тот ни в чем не виноват.

На самом деле тишина, царящая внутри темницы, пугала Юстина по еще одной причине. В ней он становился слабее, уязвимее. Будто то, что взращивали в нем сэтхи, медленно угасало. Они молчали, и Юстин не понимал, что ему делать. Ненависть сменялась грустью, и трусливая душонка скулила от страха быть убитым рукой безумца из «Или». Но Юстин боялся не только за себя. Его мучили мысли о сестре. Воспоминания Сэтила, добрые и светлые, не могли не напомнить Юстину о Юри. Он понял, насколько скучает по ней, и винил себя за то, что когда-то оставил одну. Он боялся, что Куан вернется с ней в Эверок, и тогда Ренрис сделает с Юри что-то ужасное. Юстин не сможет помочь ей, будучи в заточении. Думая об этом каждую проклятую минуту, он страдал от безысходности еще больше.

– Когда же вы вернетесь? – спрашивал сэтхов Юстин. – Вы нужны мне!

Но Похоть с Тщеславием не отзывались.

– Где Гнев? – не замолкал Юстин. – Верните мне хотя бы его.

Но на этот вопрос у него и самого, кажется, был ответ.

В первый день заточения Юстин сходил с ума из-за непонимания, что ему делать. Во второй – от молчания теней, которые оставили его одного. Голова болела от догадок, но Юстин не сдавался, продолжая звать их круглые сутки. На третий день, кроме того, что он скоро умрет от голода, Юстин понял еще кое-что. Он вспомнил сделку. Точнее, ту роковую ошибку, которую совершил семь лет назад на Схиале. Вспомнил он и то, что тени в ночь праздника так и остались голодными. Они обещали уйти, когда получат души всей королевской семьи. Так может…

– Куан убил Далию… – прошептал Юстин. Сэльмон, не расслышав его, закряхтел что-то в ответ. – Гнев ушел, потому что она мертва? Сделке конец!

– Опять вы бредите, господин. Да что за напасть такая… – бубнил Сэльмон.

В тот день Юстин впервые за долгое время искренне улыбнулся, обрадовавшись тому, что все это закончилось. И плевать, что он заперт в темнице, плевать на смертный приговор – он смеялся и хлопал в ладоши.

– Наконец… – повторял Юстин, – наконец я свободен!

Но злость, быстро сменяющая радость, заставляла его сомневаться в этом. Наверное, Сэльмон прав, и ему все-таки нужен лекарь душ.

На пятый день заточения, когда Ренрис спустился в темницу и спросил про голоса, Юстин понял, где на самом деле скрывался Гнев. Тень переметнулась к новому правителю. К тому, кто сильнее. К тому, у кого в руках была власть. И от этого в груди потяжелело, будто горячий деготь залил внутренности.