Проклятая амфора - Мария Владимировна Цура

красок, причем, он заказывает большие партии, и перед ним расшаркиваются.

– Но если он такой богатый и имеет собственное дело, то зачем ему рисковать и затевать авантюру с амфорой и массовыми смертями? – возразила Глафира. – Только ради денег. Значит, он на грани разорения или о его дополнительных тратах не должны узнать родные. Или я несу невесть что, потому что болтаю сама с собой.

В поисках благодарного собеседника девушка зашла на конюшню и обнаружила Аристофана неторопливо выдергивающим пучки свежей травы из кормушки.

– Милый, мне нужно кое-что обсудить. Я тут размышляла, кто и как смог бы достать яд. В моем списке красильщики, производители тканей, гончарных изделий и вообще всего, что можно покрасить.

Ослик фыркнул.

– Да, это многовато, – признала Глафира. – И очень неопределенно. Как ты думаешь, кого впустили бы в мастерские, кроме важных покупателей, рабов, подмастерьев и самого хозяина? Наверное, полицию или чиновников?

Ученица лекаря вздохнула и обняла Аристофана. Он потерся мордочкой о ее щеку, не переставая жевать.

– Погоди-ка! – воскликнула Глафира. – Почему я зациклилась на получении яда? Не проще ли разобраться, куда его поместили, чтобы отравить торговца лесом? Мне надо только догадаться, что он делал в последние минуты жизни!

Ослик одобрительно всхрапнул и топнул правым копытцем.

– Да! – кивнула девушка. – Мы пойдем по стопам Архимеда55: он доказал, что корона царя Гиерона56 содержит примеси серебра к золоту, разоблачил мошенничество, просто поразмыслив как следует. Представим, что я покойный отец Главка.

Глафира встала, встряхнула кистями рук и помотала головой, словно разминалась перед состязанием в беге. Затем она распрямилась, вздернула подбородок и вальяжно опустилась на старую деревянную лавку, а небольшая охапка соломы сыграла роль стола. Девушка окинула воображаемых домочадцев чуть презрительным взглядом хозяина дома и подмигнула кому-то.

Аристофана такое преображение испугало, и он истошно заорал, как умеют только ослы.

– Ну, милый, успокойся! Я тебе все объясню. Смотри, я обедаю в кругу семьи, замечаю служанку, которая мне нравится, и подмигиваю ей. Потом ловлю за руку и нашептываю, чтоб она явилась ко мне в спальню. Теперь я иду купаться, неспешно принимаю ванну… Хм… в тот момент со мной были рабы, и я не ел. Ладно. Я вхожу в комнату, жду Шану, заглядывает Главк, забирает книгу, уходит. Почти тотчас приходит девушка… Нет, это полная ерунда! Нужно представить все еще подробнее!

Беда в том, что Глафира понятия не имела, как ведут себя пожилые мужчины перед свиданием. До появления Главка его отец на несколько секунд остался в одиночестве. Что, во имя всех богов, он делал? Ходил из угла в угол? Напевал? Грыз ногти?

– Грыз ногти… – повторила она мысль вслух. – Звучит, как полный бред, но почему-то меня зацепило. Ногти, ногти, ногти…

Девушка продолжала бормотать, и ослик попятился от нее, как от безумной. Нет, ему никогда не удастся понять людей и их глупые выходки. Не все ли равно, кто прикончил старика? Его в любом случае уже не вернуть, так стоит ли доводить себя до сумасшествия? Аристофан поднял зубами половинку абрикоса и протянул хозяйке, чтоб как-то ее успокоить.

– Спасибо, милый, – она машинально взяла подношение, но есть не стала. Зато уставилась на фрукт, словно в нем заключалась тайна мироздания. Ее голубые глаза следили за капельками сока, стекающими между пальцев.

– Ты гений! Ты гений! – заорала Глафира внезапно, расцеловала ослика и пулей вылетела из конюшни.

«И они еще считаются самыми разумными существами, – подумал Аристофан и покачал головой. – Ха, как бы не так».

Глава 28. Глухой певец

Идоменей сидел в тени одинокой пальмы, в Уголке дураков, поджидая публику. Обычно слушатели собирались ближе к полудню, покончив со срочными делами, посетив рынок и конторы. Сейчас он лениво перебирал струны лиры и с усмешкой смотрел на здание канцелярии, в которой еще недавно был самой важной персоной.

Как удивительно меняется жизнь! Два года назад Идоменей занимал должность эконома, и одно его имя наводило ужас на горожан. Ему льстили, приносили подарки, старались всячески задобрить и… ненавидели. Теперь же народ его обожает.

Его внимание привлекла любопытная сценка, разыгравшаяся на другой стороне широкой улицы: с повозки, нагруженной сундуками и мебелью, спрыгнула худенькая женщина в красном хитоне и с решительным видом потребовала что-то у стражника, охранявшего дикастерию. Тот моментально скрылся в здании и позвал кого-то. Через минуту действие пополнилось еще одним персонажем: судьей Павсанием. Он растерянно оглядел повозку, выслушал все, что сказала ему женщина, и умоляюще схватил ее за руку. Она с возмущением отпрянула, указала тонким пальчиком сначала на себя, потом на него, затем на раба, правившего лошадьми. Изящная ладошка прочертила в воздухе прямую горизонтальную линию у шеи судьи.

«Угрожает она ему, что ли?» – подумал Идоменей.

Для него происходящее выглядело, как немой спектакль, ибо он был глухим – два года назад упал с лошади, ударился головой и потерял слух. Причем, не сразу: звуки отдалялись, исчезали постепенно, медленно возводя стену между Идоменеем и другими людьми. Это походило на какую-то особенно изощренную пытку. Он снял с себя полномочия эконома, впал в отчаяние, запил и стал ждать смерти.

Однажды, напившись, Идоменей выглянул в окно и увидел женщин, обсуждающих что-то посреди улицы. Вино пробудило в нем неестественное веселье, и он стал придумывать диалог, которого не слышал, стараясь, чтобы вышло нечто совершенно абсурдное.

– Здравствуй!

– Приветствую!

– Как твой муж?

– Прекрасно, просто замечательно!

– Так он выздоровел после той ужасной болезни? Слава богам!

– Вообще-то его вчера похоронили, зато люди впервые говорили о нем только хорошее.

Идоменей хрипло рассмеялся своей незамысловатой шутке. Серьезные лица женщин контрастировали с глупыми репликами, которые он вкладывал в их уста. Это показалось ему ужасно забавным. «А что бы я мог услышать на самом деле? – подумал он. – Наверняка, что-то скучное, вроде: «Не найдется ли у тебя двух мер муки до завтра?». Впервые мужчине показалось, что глухота не так уж беспросветно кошмарна.

Он продолжил сочинять байки: сначала примитивные, чтобы только развлечь себя, потом все более интересные, с лихими поворотами сюжета. Наконец, он взял лиру и попробовал спеть какую-нибудь историю – пальцы помнили, как играть. Маленький внук пришел в восторг, а невестка взяла папирус и написала: «Почему бы тебе не выступить перед публикой? Гомер был слепым певцом, и посмотри, каких высот достиг».

Бывший эконом, робко прижимая к груди лиру, пришел в Уголок дураков – он специально выбрал это место, чтобы смягчить возможный провал. На фоне сумасшедших ораторов и доморощенных прорицателей он будет выглядеть вполне прилично в любом случае.