Счастье мне улыбалось - Татьяна Шмыга

Добрые чувства ко мне моей бывшей свекрови не были чем-то временным — она до последних дней сохраняла ко мне привязанность. У нее дома на стене над швейной машинкой висели мои фотографии, несмотря на то, что у Рудика появилась новая семья и его жене это могло быть неприятно. Но, очевидно, вторая невестка Марии Александровны была женщина неглупая и поняла, что эти фотографии что-то значат для свекрови — у старых людей ведь могут быть свои привязанности…

«На приморской улице акация цветет»

Иосиф Михайлович Туманов ушел из театра в декабре 1953 года, а уже в начале января следующего года труппе представили ее нового художественного руководителя — Владимира Аркадьевича Канделаки, известного в то время артиста Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Он с блеском работал и в опере, и в оперетте, и на концертной эстраде. Знали его и по выступлениям на радио, большой популярностью пользовались пластинки с записями песен в его исполнении. При этом Канделаки был не просто певцом, но и прекрасным драматическим актером — мог играть и трагедийные, и комические роли. Ему удавались серьезные оперные партии, но с не меньшим удовольствием выступал он и в музыкальных комедиях.

Старые московские театралы, возможно, еще помнят исполненные им разноплановые роли — старика Измайлова в «Катерине Измайловой» («Леди Макбет Мценского уезда») Д. Шостаковича, кулака Никиты Сторожева в опере Т. Хренникова «В бурю» (спектакли были поставлены еще до войны В. И. Немировичем-Данченко, у которого Канделаки был любимым артистом), Тараса в «Семье Тараса» Д. Кабалевского… Были в его репертуаре и Монфор в «Сицилийской вечерне» Верди, и Наполеон в «Войне и мире» С. Прокофьева, и маг Челий в его же опере «Любовь к трем апельсинам»… В спектакле «Тоска», постановщиком которого был сам Канделаки, им был создан образ коварного Скарпиа…

Все эти роли Владимир Аркадьевич сыграл на сцене Музыкального театра, а еще раньше, когда он только учился в ГИТИСе, он был прекрасным Грязным в «Царской невесте» Римского-Корсакова. Об этом мне рассказывала Дора Борисовна Белявская, помнившая ту студенческую работу совсем молодого Владимира Канделаки.

Был в его судьбе и совсем необычный выход на сцену — Канделаки станцевал партию Гирея в балете «Бахчисарайский фонтан» Б. Асафьева. И танцевал не с кем-нибудь, а с самой Галиной Сергеевной Улановой. Случилось эго во время войны, в эвакуации, в Алма-Ате, куда Канделаки приехал на съемки. В это время там же был Большой театр. На один из спектаклей «Бахчисарайского фонтана» по какой-то причине не явился исполнитель роли Гирея, и тогда, спасая положение, обратились к Канделаки, который согласился выступить в необычном для себя амплуа. Как потом рассказывали свидетели того его выступления. Владимир Аркадьевич и в балете продемонстрировал свой артистический дар.

Неподражаем был Канделаки в комических ролях — например, жреца Калхаса в «Прекрасной Елене» Оффенбаха, веселого, находчивого плута Стефана в «Цыганском бароне» Штрауса или Олендорфа в «Нищем студенте» Милеккера… Кстати, последние два спектакля были поставлены на сцене Музыкального театра именно Канделаки.

Владимир Аркадьевич и в жизни был человеком веселым, остроумным, любил шутки, смех. Смеялся он заразительно. Ему нравилось нести людям со сцены радость, а оперетта, которая для него была синонимом радости, давала такие возможности. Музыкальную комедию он воспринимал как празднество, поэтому так умел ставить спектакли, искрящиеся весельем, юмором. Канделаки говорил, что человеку, не обладающему чувством юмора, нельзя выходить на сцену Театра оперетты. Так что любовь Владимира Аркадьевича к нашему жизнерадостному виду искусства была естественной.

Но когда встал вопрос о назначении его главным режиссером Московского театра оперетты, Канделаки долго отказывался. Ему совсем не хотелось идти туда, потому что в своем театре он работал в полную силу, был много занят в интересных ролях, ставил спектакли. Но его уговорила (на самом деле — почти заставила, вплоть до угрозы лишения партбилета) Екатерина Алексеевна Фурцева. Она тогда была первым секретарем Московского комитета партии, то есть, по сути дела, главным человеком в городе (министром культуры она стала в 1960 году).

Канделаки пришлось согласиться, но при этом он поставил условие, что, возглавив Театр оперетты, продолжит выступать на сцене Музыкального театра. Фурцева приняла его условие, и все десять лет, в течение которых Владимир Аркадьевич работал нашим главным режиссером, он продолжал быть действующим артистом в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. (А всего Канделаки проработал в этом театре шестьдесят лет.)

Новый руководитель — это всегда новый стиль. Если И. М. Туманов держался солидно, выглядел этаким мэтром и между ним и актерами всегда ощущалась дистанция, то Канделаки был полной его противоположностью. Он был очень живым в общении, коммуникабельным, доступным, со всеми держался запросто, со многими был на «ты». Он умел располагать людей к себе. Будучи сам хорошим актером, любил «братьев по цеху», относился к ним почти по-родственному, потому что знал природу артиста. Хотя никакого чванства у него не наблюдалось, но иногда, когда он хотел поставить кого-нибудь на место, мог сорваться, становился резким. Мне наш новый главный режиссер поначалу не понравился именно из-за этой своей резкости, которую я считала грубостью. Но это была особенность его взрывного характера, его темперамента. Как все люди яркие, незаурядные, Канделаки и не мог быть простым в общении, хотя по природе своей был широким, добрым, отходчивым человеком, не помнившим зла.

Одновременно с В. А. Канделаки в театр пришел Григорий Арнольдович Столяров, принявший приглашение стать главным дирижером. Это был замечательный музыкант. Одно время он, как и Канделаки, работал в Музыкальном театре, дирижировал операми. Выступал Столяров и с симфоническими оркестрами. Был профессором консерватории. Но при этом, по его же собственному признанию, всегда любил оперетту, хотя никогда вплотную ею не занимался.

Оперный и симфонический дирижер, он не искал в оперетте ни сходства с оперой, ни серьезности драмы, а считал ее самостоятельным видом искусства, хотя и жизнерадостным, но вовсе не легким. Наоборот, для Столярова оперетта была одним из труднейших жанров, где актеры должны уметь делать многое и делать все одинаково хорошо. Он говорил, что в оперетте «нужно петь не хуже, чем в опере, играть не хуже, чем в драме, танцевать не хуже, чем в балете, а оркестр должен звучать столь же богато и ярко, как симфонический».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});