Я иду - Сергей Попов

Временами кто-то из активистов пытался вместе с добровольцами вести перекличку, но вскоре эти попытки пришлось оставить: выжившие, охотно откликающиеся еще минуту назад, теперь страшно молчали где-то во мраке. И каждый понимал почему, однако боялся об этом говорить вслух – они уже мертвы, им ничем не помочь…

– Осторожнее… – беззлобно сделал я замечание мужчине с перебинтованной головой, все это время расспрашивающему меня о новостях с поверхности, когда тот навалился всем весом, и медленно отстранил. – Наглеть-то не…

Но последнюю фразу так и не договорил – недавний собеседник вдруг мешком свалился на грязный пол и затих, глядя на меня остекленевшим взглядом.

– Эй?.. – перепугавшись не на шутку, окликнул я и даже слегка потряс, думая, что тому просто стало нехорошо – духота ведь кругом, а у человека, может, с сердцем неладно, – но, пощупав пульс, к ужасу, понял: умер. – Отмучился… – дрожа всем телом, – молча закрыл ему глаза, переложил на спину и, перекрестившись, громко прокричал: – Люди! Помогите кто-нибудь! Сюда! Люди!! Здесь человек умер!!..

Но голос просто-напросто тонул в гвалте, не пробивался сквозь всеобщие стенания и вопли. Никто меня, конечно, не слышал, лишь сгорбленный старик в вязаной шапке, сидевший до этой секунды мертвым грузом возле колонны с часами, что-то невнятно пробубнил и помахал сломанным костылем, будто бы предостерегая о чем-то или веля оставить мертвеца в покое.

– Прости, – с глубоким сожалением произнес я и, накрыв покойного чей-то курткой, замаранной кровью и грязью, сокрушенно добавил: – Я больше ничем не могу тебе помочь… – вздохнул, – прости…

Посмотрев напоследок на закостеневшее тело еще совсем недавно живого человека, – отправился в глубь станции, всем сердцем надеясь отыскать среди эвакуированных жителей Грултауна Бетти, с какой нас разлучили какие-то считанные минуты. Пробирался через толпы пострадавших от чудовищного взрыва, как через чащобу, невольно смотрел на них и всякий раз вздрагивал от ужаса, видя то безногих, то безруких калек, то хныкающих грудничков, бьющих ножками бездыханных матерей, то беспризорных собак и кошек. Питомцы скулили, блекло блуждали меж: совершенно незнакомых людей, нисколько не боясь, искали хозяев или разбредались по всей станции, нередко спрыгивали на обесточенные рельсы и убегали в глубокие тоннели метро, откуда нередко доносились звуки, отдаленно напоминающие пальбу или хрипение.

К центру станции шел в буквальном смысле по мертвым. Затоптанные, замерзшие, те, кому так и не оказали первой помощи, тяжелораненые – все они лежали на полу, больше не крича, не плача и не прося ни о чем. Находились тут и пожилые, и совсем еще молодые, чьи-то матери, отцы, дяди, тети, груднички – все, у кого не будет завтра. Каждого перемолола страшная катастрофа, растоптала, не дала право даже на могилы…

«Только бы не Бетти, – с мольбой думал я, разглядывая мертвецов на липком от крови полу, и до смерти боялся увидеть среди них свою принцессу, – Господи, нет, только не она…»

Но Бетти тут нет – есть чужие сыновья и дочери примерно того же возраста, для кого сегодняшнее утро стало последним. Я отчаянно надеялся и верил в то, что, перешагивая через мертвых детей, не отыщу дочь, не склонюсь над маленьким тельцем и не зареву от осознания невосполнимой утраты – оно моментом убьет меня, лишит всякого смысла к дальнейшему существованию.

«Нет… – мысленно повторял я, – нет… нет… Тыжива… Жива!»

Сам же ужаснувшись собственных мыслей, – замотал головой, прогоняя от себя, и продолжил углубляться в станцию, похожую на чистилище, стараясь больше не смотреть под ноги. Но чем дальше заходил, тем отчетливее понимал: живых в метро гораздо меньше, чем мертвых. Они легко перепутывались с простыми спящими, хотели быть похожими, и только при пристальном рассмотрении все же отличались: одни действительно спали, а другие – даже не дышали. Но разбираться в этом попросту некому – врачей катастрофически не хватало.

Пока шел по аду, меня нередко дергали то заруки, то за ноги, то с силой сжимали запястья и тащил на себя, что-то нечленораздельно говоря, то случайно слепили фонарями, то часто путали с родными, называли именами мертвых. Иногда на глаза попадались наспех написанные приклеенные к колоннам письма, фотографии, объявления о розыске, налепленные прямо друг на друга, и тогда, весь дрожа, подходил к ним, чиркал зажигалкой и вчитывался, сам же страшась написанного. Но все они предназначались не мне, говорили не со мной: ни до боли знакомого почерка, ни фотографии – ничего. Сотни слов и ни одного для меня.

Отчаявшись, начиная понемногу сходить с ума от страшных воспаленных мыслей, лезших в голову, – принялся звать Бетти, в надежде, что все-таки услышит, и расспрашивать о ней каждого встречного, судорожно тыча в лицо единственной фотографией, удавшейся спасти из разрушенной квартиры. Но те либо сожалеюще мотали головой, либо молчали, либо просто отворачивались, так и не дав ответа. И вот когда казалось, что уже никто не ответит, сквозь людские вопли где-то в темноте послышался слабый голос, по лицу скользнул тусклый свет фонаря и я, зажмурившись, обернулся, видя идущего навстречу полицейского:

– Это вы кричали? – спросил он, подойдя ближе и продолжая светить то в лицо, то в живот. – Вам помощь требуется?

– Нет-нет… Я в порядке… – отрицательно крутанул головой я и, показав фотографию Бетти, взволнованный, – с вопросом: – Вы встречали ее?.. Видели здесь? Девушка… такая… на вид лет пятнадцать… дочь моя. Видели?..

Полицейский молча забрал снимок, подвел под луч света, покрутил, посмотрел, а потом пожал плечами и вернул обратно.

– Мне жаль, но – нет… – не скрывая разочарования, ответил он. – Сами видите – народу много, всех не запомнить. Возможно, она в другом метро, на юге Грултауна. Туда тоже эвакуировали жителей.

– Как туда добраться?

Тот секунду молчал.

– Боюсь, что только по поверхности, – взволнованным голосом ответил полицейский, – по тоннелям не дойти – там поезда стоят переполненные, работают спасатели. Да и потеряетесь – там опытный проводник нужен.

– Выход где отсюда?

– Там, – он показал вперед, – но завален или нет – не знаю. Никто не проверял.

Дослушав, я убрал фотографию дочери и быстрым шагом двинулся в сторону выхода.

– Постойте, – окликнул полицейский и, нагнав, придержал за руку: – Вы что, серьезно хотите подняться наверх?

– А есть другие варианты?

Полицейский почесал нос, снял грязную порванную фуражку, пригладил волосы.

– Тогда я обязан предупредить, – окинул внимательным взглядом мечущихся туда-сюда людей и через секунду продолжил серьезным тоном: – По неподтвержденным данным, там идут тяжелые бои с неизвестным захватчиком… – я уже хотел идти, но он опустил руку мне на плечо, – будьте осторожны и лучше никому об этом не говорите – люди запаникуют…

Я кивнул и пошел дальше.

Внезапный громкий плеск воды понудил меня мигом забыть о сообщении и вооружиться арбалетом, ожидая нападения.

– Тихое местечко говоришь? – с укором обратился к Майку и. быстро надев вещмешок, притаился, пристально глядя то на один вонючий пруд, то на другой.

– Сид! – взмолился Майк, в спешке хватаясь за ружье. – Клянусь: когда тут был в последний раз, здесь даже мышь не бегала!

– А это кто тогда? – кивнув на один из прудов, где что-то нехорошо бурлило, бросил я. – Несварение желудка, что ль?

Майк на это ничего не ответил, а лишь сильнее напрягся, крепче сжал оружие грубыми пальцами и забегал глазами, не зная, куда деваться, чего ожидать.

А тем временем в отстойниках опять что-то заплескалось и зашумело, выбрасывая на ограждения душистые брызги с черно-зеленой тиной, копившейся не один год. Вместе с ней из глубин вырывался тяжелый болотный дух, целлофановые пакеты, банки, обувь и разный мусор, все это время спокойно покоящийся на дне.

– Давай-ка отсюда сваливать на хрен… – чувствуя приближение неведомой опасности, процедил я и подергал за плечо вмиг оторопевшего Майка – тот все смотрел и смотрел на эти пруды, как завороженный, будто очутился тут впервые и никогда прежде не видел пахучих отстойников. – Уходим! – подтолкнул вперед, а сам, несколько секунд посмотрев по сторонам, – следом. – Живее, Майк, живее! Чего ты телишься-то?!

Но не успели и из-под моста выбежать, – в прудах позади оглушительно взорвалась вода, прозвучал какой-то утробный звук, отдаленно напоминающий глубокий вдох, и в следующую секунду что-то крепко шмякнулось оземь и зашуршало, ползя. Замедлив шаг, я рискнул обернуться и буквально раскрыл рот от поразившего ужаса: в нашу сторону ползли гигантские жирные черные склизкие щупальца, как в кошмарном фильме про морских чудовищ. Они извивались, мяли под собой мясистую траву, листья, сгребали воду из луж.