Биплан - Ричард Бах

Биплан наклоняется влево, нос его указывает в темную стену дождя.

Вблизи он и вправду выглядит устрашающе. Но в конце концов, это всего лишь дождь, да еще, возможно, небольшая турбулентность. Верхушка облака теперь скрылась в вышине и мне не видна. Я затягиваю потуже ремень безопасности.

Двигатель не обращает на все это никакого внимания. Двигателю все равно, даже если мы полетим сквозь торнадо. Пять цилиндров продолжают тарахтеть над мокрой дорогой, разве только звук их становится чуть глуше под темной подошвой облака.

Небольшой вихрь, легкий стук, и на переднее ветровое стекло падают первые капли дождя. Что ж, началось. НУ, БУРЯ, ДАВАЙ! ТЫ ДУМАЕШЬ, ТЕБЯ ТАК МНОГО, ЧТО ТЫ СМОЖЕШЬ ОСТАНОВИТЬ САМОЛЕТ? ДУМАЕШЬ, ТАКАЯ БОЛЬШАЯ, ЧТО Я НЕ ПРОЛЕЧУ ТЕБЯ НАСКВОЗЬ?

Внезапно приходит ответ. Мир вокруг становится серым от сплошной стены дождя, сплошной безжалостный ливень, гораздо более сильный, чем казалось снаружи. Он барабанит по обшивке крыльев, я слышу этот звук, несмотря даже на рев двигателя и свист ветра. Добро пожаловать, парень.

На высоте в тысячу футов в сплошной стене дождя резко, безо всякого предупреждения замолкает двигатель.

О Господи!

Резкий поворот вправо, и я начинаю судорожно высматривать узкую полоску земли, чтобы сесть. Ты идиот. Не мог облететь стороной, да? Может быть, нам удается приземлиться на шоссе. Нет, на шоссе боковой ветер, к тому же нужно убраться из зоны дождя. Несколько мест, где можно было бы приземлиться, но это значит, что самолету придет конец. Горы песка, поросшие жестким кустарником. Какая глупость! Лететь сквозь грозу!

Мы ускользаем из-под облака, и потоки воды внезапно исчезают. Двигатель чихает раз, срабатывает один цилиндр. Подвигать ручкой газа, подкачать топливо, если бы ты всего лишь облетел этот дождь, переключатель магнето из положения Оба в положение Правое, в задней части кабины есть аварийный комплект и фляга с водой. Еще несколько цилиндров борются за жизнь, но борьба явно неравная — они срабатывают раз, три оборота пропускают, потом еще раз. Магнето. Они промокли. Ну конечно. Теперь все, что нам нужно сделать, — это высушить магнето прежде, чем мы рухнем на землю. Ну, давайте же, малыши-магнето.

Высота — пятьсот футов, я поворачиваю в сторону ровной песчаной дорожки. Если все получится хорошо, я даже не поврежу самолет. Если, конечно, все получится хорошо. Ощутите это солнце, магнето. Бурь сегодня больше не будет. Еще несколько цилиндров начинают срабатывать, и теперь уже чаще. Я переключаюсь с правого магнето на левое, и двигатель полностью замолкает. Быстро снова на правое, и пропеллер начинает вертеться быстрее, мотор периодически одну-две секунды работает нормально. Звук, как от ротативного мотора[25], — то появляется, то исчезает. Вот, наконец! Двигатель то и дело все еще пропускает такты, но теперь его оборотов уже достаточно, чтобы удержаться в полете. Мы летаем кругами над посадочной площадкой на высоте трехсот футов. Я поднимаю упавшую на дно кабины карту. До ближайшего аэропорта сорок миль, ближайший аэропорт — это Фабенс, штат Техас. Вот тебе задача. Оставить место, где, возможно, удалось бы безопасно приземлиться, и отправиться вперед — сорок миль над пустыней, — теша себя надеждой, что двигатель не подведет, или все же сесть? Если я приземлюсь сейчас, и при этом все пройдет как надо, я смогу подсушить магнето, взлететь и с гарантией добраться до Эль-Пасо.

Интересное наблюдение. Когда двигатель заглох, я не испугался. Было ясно, что придется садиться, — ничего другого не осталось. Идем на посадку. Точка. Ни сомнений, ни страха.

Зато теперь пришло время почувствовать себя неспокойно. Пилота беспокоит не сама вынужденная посадка, а неопределенность момента, когда ее придется совершать. Я в любую минуту могу ожидать остановки двигателя, и ничего в этом не будет удивительного. Я, пожалуй, чуть ли не обрадовался бы, если бы двигатель не заработал снова, — тогда у меня не было бы другого выбора, кроме посадки, и жизнь была бы немного проще. Теперь нам нужно набрать высоту, оставаясь все время над этой полоской пустынной земли. Затем я возьму курс на Фабенс, все время держась от ровных гладких площадок на таком расстоянии, чтобы в случае чего на них спланировать. Дураки те, кто летает под дождем.

План из мыслей превращается в действие, биплан медленно начинает битву за высоту над пустынной землей, двигатель пять секунд рычит, затем на полсекунды пауза, затем рычит еще шесть секунд… Начинаются самые трудные сорок миль моего путешествия. Есть определенные правила поведения для пилота в случае, если у него заглох двигатель, — следуй им — и бояться нечего. Ну а если он не совсем заглох, что тогда? Надо будет над этим поразмыслить сегодня вечером за миской супа и кружкой ледяной воды.

Несмотря на полный газ, биплан летит медленнее, чем обычно. Сбрось газ — и двигатель заглохнет. Переключи магнето — и он опять-таки заглохнет. Лишь при соблюдении весьма специфических условий двигатель едва-едва не глохнет. Что ж, попытаемся. Если двигатель перестанет работать, ко мне снова вернется уверенность и бесстрашие. И не важно, пусть даже мне придется превратить самолет в кучу щепок, я знаю, что останусь цел и невредим. И еще ряд прочих успокоительных формул.

Обойдя справа грозовой фронт, на этот раз уже не обращая на него никакого внимания, я веду маленький биплан по небу. Каждый раз, когда мне хочется себя напугать, нужно всего лишь переключиться с правого магнето на левое и послушать тишину. Искатель приключений все еще не уснул, он подначивает меня преодолеть страх переключения. В угоду ему, чтобы доказать себе, что мне не страшно вслушиваться в тишину над сплошной бескрайней пустыней, я переключаю магнето. Но ничего не выходит. Мне становится страшно. Однако, если бы двигатель заглох сам по себе и не заработал бы снова, — я уверен, у меня не было бы ни малейшего страха. Интересно. На этом участке полета мы движемся от одного этапа мысленной эстафеты к другому, то и дело щелкают воображаемые переключатели — от этой площадки к следующей, потом к той, потом к следующей. Двигатель то работает ровно, то опять на мгновение замолкает. Я мысленно представляю себе магнето — вот они, оба, под капотом двигателя. Там темно, там клубится масляный туман, но я отчетливо вижу, как через щели в местах крепления магнето пробирается влага и время от времени очередной раз каплей падает на них.

Снова отыскав по ту сторону грозы дорогу, я немного успокаиваюсь. По крайней мере теперь я смогу сесть на дорогу поблизости от проезжающих мимо представителей человечества. Интересно, догадываются ли автомобилисты, сколь многим им обязаны авиаторы? Они — источник ликования, когда мы вместе с попутным ветром стремительно их обгоняем. Источник ликования и тогда, когда на дороге интенсивное движение и пилот несется мимо них со скоростью десять автомобилей в секунду. Источник уверенности в пустынных краях, когда они, как символ жизни, появляются в поле зрения. И последняя надежда на подмогу, когда ликованию давно пришел конец и пилоту приходится приземлиться на шоссе и просить о помощи.

Прямо по курсу биплана, справа от дороги, — появляется цель нашего путешествия. Поначалу далеко впереди, затем ближе, но еще вне пределов досягаемости безмоторного биплана-планера, и вот наконец Фабенс попадается в мою сеть и теперь мне не важно, заглохнет двигатель или нет. Я вздыхаю с огромным облегчением. Ветер дует точно вдоль грунтовой посадочной полосы — удача за удачей! Сбросить газ — и крутой вираж вниз, чтобы сбросить высоту. Вообразите себе! Мне нужно сбросить лишнюю высоту! Я чувствую себя словно миллионер, зажигающий стодолларовыми купюрами праздничный фейерверк. Выровняться над полосой, чуть прибрать ручку управления — и вот мы снова внизу, вот уже неподвижно стоим. Ура! Подо мной снова твердая ровная земля, и бензоколонка! и автомат с «кока-колой»!

Фабенс, штат Техас, я тебя никогда не забуду.

12

На окраине городка Фабенс стоит ресторан. Он — составная часть мотеля, расположившегося у шоссе номер 80. Как и любой другой ресторан или кафе в каком угодно уголке страны, в предрассветный час это очень невыгодное место для преступников. В Рейвилле в таком заведении завтракал шериф, в Фабенсе — дорожный патруль. Две патрульные машины с мигалками стоят снаружи, на усыпанной гравием площадке, а четверо вооруженных шестизарядными револьверами полицейских в черной униформе пьют за прилавком кофе, разговаривая об убийце, которого за день до этого поймали в Эль-Пасо.

Слушая их разговор, я начинаю чувствовать себя неуютно, — хорошо, что убийц они больше не ищут. Я выгляжу весьма подозрительным типом, который сидит у дальнего конца стойки бара и украдкой поглощает пончик. Мой летный комбинезон перепачкан густой смазкой и сдобрен вкраплениями мидленд-одесского песка. Ботинки мои покрыты белой пылью с посадочных полос, и я внезапно понимаю, что аварийный нож, прикрепленный к голенищу моего правого ботинка, может послужить губительной уликой — незаконное ношение оружия. Я прикрываю правый ботинок левым, все больше и больше ощущая себя затаившимся беглецом.