Судьба (книга вторая) - Хидыр Дерьяев

Жена и сын Меле были дома. Худайберды-ага рассказал им о совете Бекмурад-бая.

— Совет как совет, — сказала жена, — но мы уже горели на байских советах. Не могу сказать тебе, отец, как поступить. Мне кажется, что если пойдём по дороге, которую Бекмурад-бай указывает, обязательно в западню попадём. Ты повидай Аллака, посоветуйся с ним.

Меле, подумав, заметил:

— Отцу нелегко будет семью прокормить, когда я уеду. Он — человек пожилой. Конечно, хорошо, если бы дядя Аллак помогал ему. Но я, как и мама, не могу понять, почему это Бекмурад-бай вдруг стал заботиться о нашей семье?

Худайберды-ага задумался. Меле спросил:

— Где будешь искать дядю Аллака?

— Кто знает, где его искать! — горестно воскликнула мать. — Разве они не сделали всё, чтобы его было трудно найти? Где они оставили место, чтобы он мог преклонить голову? Нет, не верю я Бекмурад-баю! И не поверю, никогда не поверю! Можно ожидать, что змея не укусит, но чтобы от бая ждать добра…

Можно было не верить, можно было призывать на голову бая проклятие аллаха, но делать что-то было необходимо. И поэтому, после долгих размышлений и колебаний, Худайберды-ага на следующий день отправился разыскивать племянника.

Где искать, он не знал. Однако могли знать люди. После разговоров и расспросов старик отправился к плотине Эгригузер. Ему сказали, что Аллак был здесь неделю назад, и посоветовали сходить в дом Огульнияз-эдже. Предварительно дотошно расспросив его, кто он такой и зачем ищет парня, Огульнияз-эдже направила его к кошу чабана Сары. До коша недалеко, сказала она, если крепко шагать весь день, к вечеру можно добраться.

Дело было к вечеру, и ему посоветовали отдохнуть до утра. Но он не согласился, торопясь побыстрее увидеть племянника. Да и по ночному холодку идти было легче, нежели днём.

Старый Худайберды-ага переоценил свои силы. Сказался проведённый на ногах день, сказалось постоянное недоедание, сказались годы. Уже стало рассветать, но ни собачий лай, ни блеяние овец, ни запах пастушьего костра не предвещали близости коша. Мало того, с рассветом Худайберды-ага понял, что сбился с дороги.

Сначала это его не очень испугало, хотя крепко ныли усталые ноги и сильно хотелось пить, — поторопившись в путь, он не захватил с собой воды. В поисках дороги он взбирался на барханы, но вдали ничего не было, кроме таких же однообразных, разительно похожих друг на друга барханов, поросших черкезом и селином.

Время шло. Тень, ползущая рядом, становилась всё короче, а дороги — не было. Худайберды-ага заблудился окончательно. Впору было бы испугаться по-настоящему, но для страха уже не оставалось сил. Их едва-едва хватило на то, чтобы с трудом переставлять ноги да сохранять равновесие, когда вдруг начинала гудеть голова и перед глазами расплывались радужные круги.

Пить… Пить… Один глоток воды…

В горле было сухо, как в камышовой свирели-тюйдуке, сухо, как в раскалённом тамдыре. Шершавый одеревеневший язык, тяжело ворочаясь во рту, больно царапал потрескавшиеся губы.

Воды… Один-единственный глоток!..

Старик брёл наугад. Он не сознавал, что идёт. Его заставляла двигаться жажда жизни. И он брёл точно в плотной горящей вате, он дышал ею, он глотал её тяжёлые огненные комки. Всё вокруг расплывалось и дрожало в знойном мареве. Бесплотными рыжими призраками плясали барханы, и сквозные кусты селина топорщились на них взлохмаченными космами. Небо то опускалось, ложилось на плечи непомерным верблюжьим вьюком, то взлетало вверх, но от этого всё равно не становилось легче.

Шаг… Ещё шаг… Ещё один…

— Кто это?!

Никого. Это собственное дыхание трудно продирается сквозь суженное жаждой горло. Это собственный голос звучит со стороны, звучит хрипло и незнакомо, как зловещее карканье вороны.

Шаг… Ещё один шаг… Ещё…

И вдруг Худайберды-ага увидел воду!

Он не поверил. Он остановился, потряс головой, протёр глаза, — вода не исчезала. Длинной кромкой озера она голубела совсем рядом, в двадцати шагах, от неё веяло ощутимой прохладой. Тогда старик крикнул что-то нечленораздельное и побежал.

Непослушные ноги подломились. Он упал, но сразу же встал на четвереньки, поднял голову, боясь, что желанное видение исчезнет. Вода блестела остро и призывно, подёргивалась мелкой, словно рыбья чешуя, рябью.

Торопясь, наступая коленями на полы халата, он пополз, не сводя глаз с голубой кромки. Всё ближе она, всё ближе. Вот уже под самым подбородком плещется голубая жизнь, и он жадно приник к ней исстрадавшимся ртом, стремясь глотнуть как можно больше. Он пил, но вода была горячей, как кипяток, колючей, словно шерстяная верёвка, и не лезла в горло. На секунду спала с глаз рыжая пелена, и он увидел, что лежит, уткнувшись лицом в песок, что не воду, а горячий прах пустыни хватает губами.

И снова опустилась пелена, злорадный хохот прозвучал в ушах. Ему стало ясно, что это коварная судьба сыграла с ним свою недобрую шутку: дорогу, отмеренную ему аллахом в жизни, он прошёл всю, до последнего шага. Поняв это, он бессильно вытянулся, покорно отдаваясь гаснущему сознанию, — маленький, жалкий, незаметный кусочек живой плоти среди давящего беспределья пустыни.

Но его заметили.

Бесшумной чёрной тенью упал с неба стервятник и, отряхиваясь, склонил голову на бок, всматриваясь в человека пронзительным жёлтым глазом. Человек бессознательно глотнул воздух. Ему показалось, что губы его упустили горлышко наполненного водой бурдюка, и, слабо простонав, он потянулся за ускользающим видением.

Стервятник подпрыгнул, тяжело махая крыльями, взлетел. Идущий от земли поток нагретого воздуха подхватил его и кругами понёс по восходящей спирали. Человек пошевелился, значит он был ещё жив, значит мог оказать сопротивление, а стервятник не любил брать сопротивляющуюся добычу. Безошибочное чутьё хищника подсказывало ему, что добыча никуда не уйдёт. Скоро, совсем скоро она перестанет шевелиться, и тогда можно будет без опаски попировать на славу.

Стервятники обладают удивительным чутьём на добычу. Вот появился в небе ещё один, за ним ещё и ещё. Не доверяя друг другу, птицы спустились и расселись вокруг неподвижного человека. Подозрительно посматривая одна на другую, они бочком подвигались всё ближе и ближе к добыче, хотя инстинкт говорил, что ещё рано, что жизнь ещё не совсем покинула ту плоть, в которую они жаждали вцепиться когтями и рвать острыми железными клювами.

А может быть, это не птицы? Может быть, это хищные баи окружили несчастного дайханина и выжидают момента, чтобы напиться его крови, пожрать его тело? Вон как жадно, в нетерпеливой зевоте разевают они крючковатые клювы! Вон как нервно перебирают цепкими лапами, зорко следя, чтобы сосед не улучил момент первым схватить лакомый кусок! Они едины в своём стремлении, они не умеют и не любят бороться с сопротивляющейся добычей, но они не задумаются вцепиться в горло друг другу, чтобы отнять то, что повкуснее.

А совсем неподалёку от того места, где разыгрывалась последняя трагедия Худайберды-ага, пил свой чай чабан Сары. Тот самый Сары, который едва не поплатился жизнью, презрев похотливые вожделения старшей жены арчина Мереда, и избежавший позорной смерти только благодаря своему маленькому другу Дурды. Тот самый Сары, который помог Дурды отомстить убийце его отца, старого Мурада-ага.

Сары со вкусом пил чай, время от времени посматривая на пасущуюся поодаль отару. Всё было тихо и спокойно, всё было привычно глазу, только почему-то слишком много стервятников кружило в небе. Сары смотрел на них и жалел, что аллах не дал человеку таких же сильных крыльев, как у орла, чтобы можно было взлететь вверх и парить там высоко над жадной и недоброй землёй. Говорят, есть края, где человек живёт, как ему нравится, где каждому полной мерой отпускают его долю хлеба и радостей. Туда бы полететь, только где они, эти края? Пожалуй, их просто придумали люди, чтобы хоть красивой сказкой скрасить свою беспросветную жизнь. Наверно, придумали. Потому что, если бы такая земля была, все ушли бы туда, ногами ушли бы, без крыльев!

Стервятники начали падать вниз, и Сары заинтересовался, кого это они высмотрели. Он отставил пиалу, рукавом смахнул со лба пот и полез на ближайший бархан. Стервятники сидели кружком, а в центре хищного круга… Сары всмотрелся, прикрывая от солнца глаза ладонью, и с криком: «Кыш!.. Кыш, проклятые!» — сбежал с бархана. Птицы лениво, с явным нежеланием взлетели. Тот же инстинкт подсказал им, что пообедать не придётся, обед надо искать в другом месте.

Убедившись, что человек ещё дышит, Сары перекинул его привычным движением через плечо, как он частенько брал обессилевшую на дальнем перегоне овцу, и потащил к своей чатме — жалкому пастушьему шалашу, который вот уже сколько времени служил ему постоянным жильём.

Чабану было ясно, что человека свалила жажда. Поэтому Сары, намочив тряпку, стал водить ею по лицу и губам спасённого. Несколько капель воды привели Худайберды-ага в себя. Он зашевелился, открыл глаза, сел. Чайник крепкого чая и кусочек курдючного сала окончательно восстановили его силы. Много ли надо неприхотливому, привыкшему к лишениям человеку!