Простые удовольствия (СИ) - Француз Михаил

Останавливать удар я не стал, просчитав, что опасности для меня он не несёт.

- А-а-а-а! – заорал тренер, хватаясь за своё сломанное запястье. В глазах его вместе с болью запылал гнев. Тут же запылало и всё вокруг меня.

- Что ж, не зря я в хорошее одеваться не стал, - пробормотал я, шагая к тренеру через огонь и снимая с себя пылающую куртку. – Может быть на этом остановимся, мистер Уолт? – попробовал решить дело мирно я. Поздновато, конечно, но…

- Как?!! Как ты это делаешь?!! – вскричал тренер, отскочил от меня ещё дальше к стене душевой, потом заорал от боли в сломанной кисти и от гнева. Снова полыхнуло, потом ещё сильнее и ещё…

Пламя разрасталось, становилось сильнее, ярче, ещё ярче…

Когда оно чуть опало, на месте Уолта был лишь пепел. А здание пылало.

***

глава 13

***

«Скорость» помогает избежать лишних вопросов и неприятных встреч. Понимаешь это особенно остро, когда стоишь в пылающей раздевалке, рядом с кучкой пепла, оставшейся от сгоревшего заживо человека.

В общем, «меня там не было». Ни следов, ни засветок на камерах, ни отпечатков. Даже куртку свою догорающую я с собой забрал. На всякий пожарный случай. От экспертов подальше.

Что ж, с места преступления на «скорости» сбежать можно, но вот от своих собственных мыслей, от себя, не убежишь даже на «супер-скорости».

Уже второй человек умирает у меня на глазах. Более того, при моём участии и… попустительстве. Я бы, может, и хотел бы относиться к этому попроще, но что-то не получается. Нет у меня привычки к таким смертям. Не был я в «прошлой» жизни ни убийцей, ни врачом, ни спасателем. Откуда ж ей взяться?

«Разговор» с Уолтом происходил поздно. На поле уже никого не было, все давно разбежались праздновать. Приглашали и меня, но я отговорился помощью отцу на ферме. В первую очередь, конечно, чтобы иметь возможность «поговорить» с Уолтом.

Пустой стадион. Пустое футбольное поле, вечернее небо над головой, на котором практически не видно звезд из-за света различных ламп и прожекторов. Почему-то их всё ещё не погасили после игры… а может быть, их и вовсе не гасят по ночам.

Именно здесь, как мы условились, меня ждала Лана. Она беспокойно прохаживалась по траве в самом привычном для себя месте – там, где во время матча выступает группа поддержки: подсознание, такое подсознание…

Когда я вышел из «скорости» рядом с ней, она вздрогнула и повернулась ко мне.

- Умер, - не дожидаясь вопроса, сказал я. – Сам умер. Сгорел в собственном же пламени.

- Самоубийство? – округлила глаза Лана.

- Скорее, несчастный случай, - прикинув, поправил её.

- Как с Грэгом? – нахмурилась девочка.

- Почти, - не стал подавлять тяжёлый вздох. – Только в этот раз я его, вообще, пальцем не тронул. Просто стоял. А с Грэгом мы дрались.

- Но почему? Почему тогда он умер? – не поняла девочка.

- Ему не понравились мои слова. Он разозлился, ударил меня в живот и сломал запястье… а дальше в ярости призвал огонь, и пытался сжечь меня до тех пор, пока не потерял от ярости контроля над огнём…

- Пойдём домой, - помолчав с минуту, предложила Лана. – Как-то для праздника нет совершенно никакого настроения.

- Пожалуй, это будет лучшим вариантом, - согласился я. – Утро вечера мудренее.

***

Тот, кто думает, что утром мне стало легче… не так уж сильно и ошибается. Утром мне действительно полегчало. В конце концов, хоть я и мог сохранить жизнь Уолту, вырубив его в момент его ярости и унеся подальше от раздевалки, но не сделал этого вполне сознательно.

Я никогда не скажу этого Лане или отцу, но да – Уолта я не стал спасать, хотя и мог бы. Почему?

Да потому, что я не знаю, что стоило бы делать с ним дальше? Сдать полиции: он окажет сопротивление, и его расстреляют – итог тот же, только мучений больше. Отпустить с миром? Был бы он адекватен, это имело бы какой-то смысл, но нет: Уолт себя практически не контролировал. Сила вместе с яростью били ему в голову, лишая ясности и критичности мышления. День, может два, и он бы снова на кого-то напал.

Я не видел для него хороших исходов. Потому и не стал останавливать его самосожжение.

Вроде бы, строго говоря, я его не убивал. Но на душе всё равно пасмурно. Не пакостно, как накануне вечером, но пасмурно.

Способ, который бы помогал мне в таких случаях, я знал только один: тренировка. Что бы в жизни ни шло наперекосяк, какие бы гадкие мысли не атаковали сознание, просто заставь себя двигаться. Потом заставь себя продолжать двигаться. А дальше уже и сам втянешься… проблемы отступят. Мысли разлетятся ошмётками, и их смоет ключевой водой усталости. Потом, конечно же, всё вернётся. Но сам ты будешь уже гораздо спокойнее всё это воспринимать, чем до тренировки. А что-то и вовсе, к тому времени разрешится само собой.

Лана приехала на своём коне в полдень.

- Миссис Кент сказала, что ты ушёл «проветриться» и примерно показала, в какую сторону, - оправдываясь, сказала Лана, спрыгивая с седла и беря коня в повод.

- Рад тебя видеть, - улыбнувшись, опустил руки я и встряхнувшись, поднялся из «тумбентана», делая шаги ей на встречу. Одет я был только в короткие шорты. На ногах обуви не было, голова была не покрыта, торс обнажён.

- Что ты делал? – после поцелуя и объятий спросила девушка.

- Пытался прогнать хмарь с мыслей, - честно признался я.

- Получилось?

- Ну, более или менее, - неопределённо повёл рукой я.

- А стоял почему так странно? – не устроил её столь расплывчатый ответ.

- Это одна из базовых стоек китайских боевых стилей: «тумбентан» или «стойка всадника». Продвинутые практики этих стилей, могут стоять в ней часами. Полезно это. Статическая тренировка для укрепления мышц.

- Вот как? – удивилась Лана. – Не знала, что ты занимаешься чем-то таким…

- Не удивительно, - пожал плечами я. – Даже родители не знают. Это моя тайна. Открываю её только тебе.

- Тайна? Даже родители? – ещё сильнее удивилась девушка. – Но почему? Для чего это тебе? Куда дальше-то укрепляться?

- Это не для тела, это для души, - вздохнул и погладил её по волосам. – Когда мне плохо, тошно, терзают вопросы, одолевают сомнения и неудачи, я ухожу ото всех в поле и занимаюсь Ушу. Это помогает.

- Когда плохо?

- Когда хорошо тоже, - улыбнулся я.

- Странный ты, - ответно улыбнулась Лана.

- У каждого свои способы успокоить душу. Кто-то пьёт, кто-то играет в игры, кто-то ходит на кладбище, кто-то тренируется, как я… - девушка стукнула меня кулачком в плечо.

- Ты, между прочим, тоже ходил на кладбище!

- Это для особенно тяжёлых случаев. Точнее, не совсем так: Ушу – когда нужно разогнать мысли. Кладбище – когда, наоборот, надо как следует подумать.

- Ла-а-адно, - протянула она, закрывая тему. – Но почему голый?

- Не совсем голый, - улыбнулся я.

- Почти голый.

- Просто… я люблю солнце. Мне очень нравится чувствовать его лучи на своей коже. Физически приятное ощущение.

- Но комары? – пришлёпнула она как раз одного такого на себе. Я даже отвечать ничего не стал, просто посмотрел многозначительно. – А, ну да. Тебя же пули не берут, что тебе комары…

- Пулю я не пробовал, - честно признался ей.

- Ну, если об тебя лом гнётся, то и пуля отскочит.

- Это да: «против лома нет приёма». Что там какая-то пуля, - улыбнулся я.

- Покажешь? – после долгого поцелуя попросила Лана меня.

- Что показать? – уточнил я.

- Покажешь своё Ушу? – ответила она. – В кино это вроде бы смотрится красиво.

- Почему бы и нет? – улыбнулся ей. – Но не жди многого, всё же я не Мастер.

- Хорошо, - ответно улыбнулась она. – Смеяться не буду.

- Ну, смотри… - отпустил я её, вернулся на центр своего холма и замер на вершину в положении готовности. А после начал «двадцать четвёртую форму». Классика, рекомендованная Минспорта КНР к выполнению на переменах между занятиями в учебных заведениях и на производстве.