Уголек - Альберто Васкес-Фигероа

— В конце концов, золото есть золото, — пробормотал он, а по его щекам побежали крупные слезы, едва до него дошло, что ему никогда больше не придется любоваться великолепной живой машиной, исполняющей любые приказы с таким видом, будто только и мечтал сделать эту работу. — Я знаю, что всю оставшуюся жизнь буду сожалеть об этой сделке, но буду сожалеть еще больше, если откажусь от нее, — с этими словами он глубоко вздохнул. — Упаси меня Господь от подобных искушений, ибо мне никогда не хватало сил им противостоять...

Вот так Бамако стал собственностью адвоката Сехудо, после чего вся жизнь последнего переменилась, как по мановению руки. Вместо того, чтобы целыми днями безуспешно погонять толпу упрямых индейцев, совершенно равнодушных и к выращиванию помидоров, и к уходу за лошадьми, и к тасканию воды из колодца, теперь он сидел у себя на крыльце, с удивлением любуясь, как, весело напевая, работает неутомимый Бамако.

Зрелище и впрямь было удивительным. Этот человек, больше похожий на гору, взваливал на плечо бочку и шагал вверх по тропе, словно на прогулке, всегда уступая дорогу сеньорам, приветствуя дам и даже играя с мальчишками, которые тут же стали его друзьями.

Из-за раба Сехудо завидовали даже больше, чем из-за его прекрасного дома, земель и близости к адмиралу. В последующие недели его столько раз просили продать негра, что однажды он снова появился в таверне и предложил уже успевшему вернуться торговцу:

— Два мешка золота за каждого негра из племени бамако, которого вы сюда привезете.

— Негров-то много, — последовал ответ. — Вот только таких, как Бамако, мало.

— Я все же рискну.

Торговец быстро подсчитал, что взамен на рабов сможет купить целый корабль, набитый провизией и тканями, и сказал, твердо посмотрев на собеседника:

— По пятьдесят за каждого, золотом?

— Не извольте беспокоиться, заплачу, как только они сойдут на берег.

— Можете не сомневаться, я их доставлю.

— И когда же?

Торговец принялся подсчитывать на пальцах, сосредоточенно морща лоб и стараясь прикинуть, сколько потребуется времени, чтобы добраться до Кадиса, отремонтировать судно, совершить плавание в Сенегал, закупить там живой товар и вновь пересечь океан на волне пассатов, начинающих дуть в середине сентября. Наконец, он убежденно заявил:

— В первых числах ноября, если не возникнет непредвиденных трудностей.

— Договорились.

С этими словами они пожали друг другу руки. Вот так была заключена величайшая сделка, в последующие столетия ввергшая миллионы людей в пучину самых страшных несчастий. Иногда бесспорные достоинства одного человека могут, как ни странно, стать причиной самых жестоких, подлых и гнусных деяний.

8 

Якаре так и не удалось раскрыть секрет изготовления кураре, но зато он научился делать духовые трубки по методу племени аука.

Он отправил воинов к побережью, чтобы принесли длинные стволы пальмы чонта — темную, твердую и волокнистую древесину произрастающей в глубине сельвы пальмы, а потом с помощью каменных топоров, золотых ножей и заточенных морских раковин сделал две тонкие планки, плоские с одной стороны и изогнутые с другой, примерно два метра в длину и пять сантиметров в ширину.

Затем он сделал на плоской стороне каждой из них тонкие прямые насечки от одного конца до другого, протянул через них плотно сплетенную лиану и соединил обе планки, используя три разных вида смолы.

Сьенфуэгос и Уголек завороженно взирали на хитроумный процесс, потому что Якаре с удивительным терпением и хирургической точностью не сделал ни единого разреза не в том месте, раскрыв своим соплеменникам древнее искусство, которому он научился на берегах «Великой реки, рождающей моря».

Соединенные планки образовали нечто вроде длинного конуса, твердого и легкого. Якаре продел в духовую трубку лиану, привязал ее концы к находящихся в десяти метрах друг от друга столбам Дома важных бесед и стал тереть о лиану заготовку трубки, вдувая внутрь с каждым разом всё более мелкий песок. Через неделю трение песка о дерево сделало удивительное оружие таким гладким и ровным, словно его вытачивали на токарном станке.

Не хватало только яда.

Без кураре духовая трубка была бесполезным хламом, но стоило смазать дротики ядом, как она превращалась в смертельное оружие, хотя при этом не становилась охотничьим инструментом, поскольку невозможно было впоследствии съесть животное без риска самому отравиться.

Это было великолепное оружие для войны, но не для охоты.

Купригери, построившие свое поселение над водой, чтобы избежать нападения, никогда не были воинственным народом.

— Не просто яд... — вечно твердил старик с миллионом морщин. — Кураре.

Тем не менее, не подлежало сомнению, что ни дагомейские жрицы храма богини Элегбы, Владычицы Змей, ни даже самые мудрые из колдунов никогда не слышали о яде, который при попадании в кровь приводит к мгновенному параличу, однако не причиняет человеку никакого вреда при попадании в организм иным путем — скажем, с питьем или пищей.

Уголек совершенно измучилась.

Раз в два-три дня она плыла к берегу, чтобы найти на той самой Земле змей материал для бесконечных опытов, а юноши деревни снабжали ее попугаями, обезьянами, белками и капибарами, на которых она проводила эксперименты. Вскоре ее хижина превратилась в своеобразный зверинец, откуда исходила безумная вонь.

Сьенфуэгос был против подобного обращения с несчастными животными, но негритянка объяснила ему, что это неизбежно.

— Ты сам меня в это втянул, когда провозгласил Кураре Мауколаи, — напомнила она. — Теперь я не имею права их разочаровать.

— Никогда не думал, что это окажется так жестоко! — посетовал канарец. — В иные ночи крики несчастных животных не дают мне сомкнуть глаз.

— Думаешь, мне нравится причинять им страдания? — спросила африканка. — У меня ёкает сердце каждый раз, когда приходится делать им больно, но по-другому никак не опробовать результаты.

— Ну так и брось этим заниматься!

— И что тогда будет с нами? — горько заметила негритянка. — Что нас ждет впереди, если от нас не будет проку? — она обвела руками деревню с ее прекрасными домами на сваях. — Мне нравится это место. Это все равно что вернуться домой и забыть весь ужас, пережитый за последние годы. Мне бы хотелось провести остаток дней с Якаре, превратиться в купригери и знать, что во мне нуждаются. — Она ненадолго замолчала и посмотрела Сьенфуэгосу в глаза. — Если я открою тайну этого треклятого зелья, мои проблемы навсегда закончатся.