Ключи от заколдованного замка - Константин Бадигин

Раздраженный поведением союзников-австрийцев, оставивших Суворова на произвол судьбы в Швейцарии, и англичан, покинувших русский корпус в Голландии, император Павел отозвал свои войска в Россию. Павел был оскорблен в своих лучших чувствах. Он действительно хотел наказать Францию за революцию и бескорыстно возвратить троны их бывшим владельцам. Но Австрия и Англия заботились только о себе.

Воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, Наполеон сделал попытку сблизиться с русским императором.

Стоявший во главе иностранной коллегии граф Ростопчин стал понемногу склонять Павла Петровича к союзу с первым консулом Франции.

— Я ничего гнуснее правил аглицкого министерства не знаю, — говорил он государю, — а у людей вошло в привычку повторять: «Честен, как агличанин». Сие забыть надо. Ваше величество, агличане хотят сделать вас орудием своей губительной политики, умоляю, не верьте им.

Русская столица наполнилась всевозможными слухами. Иностранные дипломаты заволновались. Павел снизошел к просьбе датского посла Розенкранца, в Зимнем дворце состоялась беседа.

— Ваше величество, — спросил посол, — чем вызван поворот в вашей политике?

— Моя политика остается неизменной, — ответил император, — она связана со справедливостью. Долгое время я полагал, что справедливость находится на стороне противников Франции, правительство которой угрожало всем державам… — Павел строго посмотрел на посла. — Теперь во Франции в скором времени возродится король, если не по имени, то, по крайней мере, по существу, что изменяет положение дел. Я понял, что справедливость не на стороне австрийцев.

— Что вы можете сказать, ваше величество, относительно Англии?

— То же самое: справедливость сегодня не на стороне Англии. Я склоняюсь единственно к справедливости, а не к правительству какой-либо нации. Те, кто иначе судит о моей политике, несомненно, ошибаются.

— Спасибо, ваше величество, мне теперь все ясно.

…Английский посол Чарльз Витворт, находящийся при русском дворе более десяти лет, зачастил в дом к своей хорошей знакомой, Ольге Александровне Жеребцовой, сестре опального князя Платона Зубова. В ее доме собиралась столичная знать. Здесь можно было узнать дворцовые сплетни и много полезных новостей.

Ольга Александровна была хороша собой. Высокая, белокурая, с черными бровями и большими глазами. Особенно привлекали мужчин ее полные пунцовые губы.

Ее муж, камергер Александр Александрович Жеребцов, происходил из старинного дворянского рода, но способностями не обладал. Он не стеснял жену свою, не обращал внимания на ее знакомство с Чарльзом Витвортом, хотя многие намекали о рогах, украшавших его голову. Отношения Чарльза Витворта к Жеребцовой выходили за рамки легкого увлечения. Ольга Александровна страстно полюбила англичанина.

На вечерах в доме Жеребцовой на Английской набережной подавалось отменное угощение. За пиры расплачивался английский посол из своего неистощимого кошелька. Он не считал приличным пользоваться гостеприимством камергера Жеребцова.

Император Павел постоянно путал карты русской дипломатии, его сумасбродство переходило всякие границы. Вмешательство в личную жизнь дворянства, аресты, ссылки в отдаленные места военных и штатских вошли в обычай. Вся знать очутилась на положении крепостных крестьян. Неограниченный император-помещик творил что хотел. Но чувство собственного достоинства русского дворянства, подогретое царствованием Екатерины, было на высоком уровне и не позволяло целовать бьющую руку царя, как бывало при Иване Грозном или Петре.

Среди посещающих дом Ольги Александровны Жеребцовой был и военный губернатор граф Пален.

С царствованием Павла возобновилась деятельность немецкой партии, которая пользовалась большим влиянием в Петербурге. Граф Федор Головкин, церемониймейстер при высочайшем дворе, так характеризует эту партию: «Как только началось новое царствование, появилась партия, существовавшая в России уже давно и располагавшая большим влиянием, о чем, несмотря на чутье русских в интригах, лишь немногие имели ясное понятие. Эта партия, связанная со двором многими нитями, что, однако, мало показывалось там, и в этом, вероятно, заключалась причина, почему ее так мало замечали и никто о ней не говорил. Я назову ее „немецкой партией“. Она родилась еще при Петре Первом из желания руководить цивилизацией и состояла в последующее царствование из лиц разных национальностей, разных чинов и разного пола, образовавших молча союз против всех остальных. При Петре Первом столпами этой партии были: Лефорт, Остерман и несколько адмиралов, позднее Миних, Бирон, великий канцлер Головкин и его сыновья и др. При Екатерине, как это ни странно, во главе ее стояли сначала братья Орловы, а потом генерал Бауер. При воцарении Павла эта партия опять вошла в силу, и нижеследующий список ее членов дает лучшее понятие о ней, чем все, что я мог бы сказать.

Сама императрица, граф Пален, граф Панин, граф Петр Головкин, обер-егермейстер барон Кампенгаузен, барон Гревениц, г-жа Ливен и другие. В числе этих лиц было немало таких, которые никогда не видели друг друга и никогда не беседовали между собой, — у них не было общего плана действия, ни совещаний для обсуждения такового, но они на слово верили друг другу и составляли как бы одну секту. Опасность, грозящая одному, приводила в движение других, а многие даже не подозревали, до какой степени они принадлежат к этой партии, и вдохновлялись ею. Не знаю, удалось ли мне передать ясно мою мысль о немецкой партии в России, но внимательный наблюдатель ее не пропустит, и существование ее нельзя отрицать, хотя на это и нет явных доказательств»11. Императора Павла все больше и больше склоняли к мысли, что он обманут коварными англичанами. Но он все еще чего-то дожидался. Ему казалось, что все обойдется и англичане выполнят свои обещания.

Во дворце все шло по-старому. Каждый день приносил неожиданные милости и опалы, о причинах коих никто не мог догадаться. Между тем причины были столь же просты, сколь неразумны. В предыдущее царствование Павел отмечал у себя все события, не зная их происхождения, а также всех участвующих в них лиц, с рассуждениями о том, что ему казалось правильным и более подходящим. Граф Федор Головкин, церемониймейстер царского дворца, писал об этом так: «Эта коллекция справок возросла неимоверно, и когда император скучал или когда ему нечего было делать, он запирался у себя и просматривал ее. При этом он сразу вспоминал события и лица, забытые им давно, что и побуждало его награждать или карать людей за действия, которые сами авторы успели позабыть».