Переплётчик - Эрик Делайе

Часть 2

Анна-Франсуаза

Глава 1

ТРУДНЫЕ РОДЫ

Альфонса д’Обильон, герцогиня де Жюсси, рожала в муках. Это были уже седьмые её роды, и предыдущие были не сказать чтобы удачными. Сначала герцогиня родила мужу толстенького и вполне здорового сына, который спустя полторы недели благополучно скончался то ли от менингита, то ли от какого-то врождённого заболевания. Затем она родила дочь, которую собирались назвать Жанной, если бы та появилась на свет живой. Но этого не случилось. Потом последовательно родились мёртвыми или скончались сразу после рождения ещё трое детей — два мальчика и девочка. В шестой заход герцогиня родила близнецов — одного мёртвого и одного живого. Мальчика назвали Жаном, и тот умер по неизвестным причинам три недели спустя. Герцогский лекарь, господин Мальдоне, с загадочным видом воздел палец к небесам и произнёс что-то на латыни, видимо, название болезни. Для Мальдоне жизнь и здоровье пациента стояли на последнем месте после набивания собственного желудка, пополнения кошелька и приобретения очередной лошади. Лечение как таковое обычно состояло из следующих пунктов: продемонстрировать окружающим свои глубочайшие познания; отогнать от больного всех, кто хоть в чём-либо не согласен с мнением матёрого эскулапа; сделать кровопускание; посмотреть, что произойдёт; если больному стало лучше, состроить умное лицо и, молча, с чувством собственного достоинства, покинуть комнату страдальца; если больному лучше не стало, произнести вслух название болезни на латыни и объявить её неизлечимой. Как нетрудно догадаться из описания данной методики, смертность пациентов доктора Мальдоне была достаточно высока, но при этом все окружающие видели в нём необыкновенно умного и подкованного специалиста.

Но в тот день, когда умер седьмой ребёнок герцога де Жюсси, он призвал к себе Мальдоне и потребовал настоящих объяснений. Не латинскую муть, не витиеватые высказывания, заполнявшие медицинские трактаты, а лаконичный отчёт, исключительно по делу, как, что, почему и что делать дальше. Мальдоне было начал уводить беседу в сторону, вставлять латинские словечки, заговаривать герцогу зубы, и герцог уже вроде как клюнул на удочку велеречивого эскулапа, но оказалось, что он лишь делал вид. Когда словоблудие Мальдоне герцогу надоело, он встал, подошёл к врачу и без лишних слов воткнул ему кинжал в горло. Кровь хлынула ручьём, Мальдоне попытался зажать рану, но через несколько секунд всё-таки упал, ещё полминуты хрипел на полу, а затем испустил дух. «Уберите эту гадость», — приказал герцог.

Ко двору был призван новый врач. Его звали Валери Жарне, он был совсем молод — не более тридцати лет — и отличался не обилием званий и дипломов, а оригинальным подходом к медицине. Собственно, де Жюсси объявил конкурс на звание эскулапа при герцогском дворе, и попытали счастья целых двадцать шесть врачей разной масти. Хотя бы отдалённо похожих на Мальдоне герцог отметал сразу после устного собеседования, и в результате предварительный отбор прошли всего трое. Один, постарше, лет пятидесяти, по фамилии Шако, лечил исключительно народными методами. Он отлично разбирался в травах, умел варить вкусные и полезные отвары, в два счёта избавил одного из пажей от кашля, а служанку герцогини — от насморка. Герцог предложил Шако занять новоучреждённую должность травника, но в основные врачи его не взял, поскольку, услышав слово «хирургия», врач возмущённо сказал: «Чего я, совсем с ума сошёл, внутрь человека лезть».

Второй и третий эскулапы показались герцогу очень похожими друг на друга. Даже имена их как-то перекликались: Валери Жарне и Жан Варель. Варель окончил Падуанский университет, получил степень доктора философии и медицины, но свои университетские знания применял с умом, не выполняя слепо предписания преподавателей, а индивидуализируя подход к каждому больному. Примерно такие же качества проявил и Жарне, только вот дипломом доктора медицины он похвастаться не мог, так как из Сорбонны его выдворили за полтора года до окончания обучения за нетривиальный подход к профессии. Почему же герцог предпочёл дипломированному специалисту недипломированного? Всё просто. Знания оба врача показали примерно одинаковые, умения тоже, но Варель проявил себя значительно хуже на финальном испытании.

Испытание герцог придумал знатное — и жестокое. На улице были подобраны два пьянчуги, обоим герцог лично нанёс аккуратные колотые раны, не способные привести к мгновенной смерти от повреждения внутренних органов, но вызвавшие значительную потерю крови. Медлить было нельзя: чтобы спасти одного и другого, нужно было торопиться. По крайней мере, так всё выглядело снаружи.

Но герцог схитрил. Оба пьяницы получили по небольшой дозе медленнодействующего яда. Как бы ни лечили их врачи, они бы всё равно умерли. Герцога интересовала в первую очередь реакция тестируемых на смерть пациента.

Врачи бились до последнего. Работали они по отдельности и о том, какое задание выполняет соперник, не знали. Не знали они и того, что их пациенты были порезаны намеренно. Они думали, что тех подобрали на улице уже в таком состоянии. Герцогу нетрудно было убедить в этом эскулапов, желающих получить хорошую работу. Оба качественно и быстро определили тип повреждения, аккуратно всё зашили — а пациенты продолжали слабеть. Варель предположил, что внутреннее кровотечение продолжается, Жарне — что всё-таки задет какой-то жизненно важный орган. Оба пошли на повторное вскрытие — и оба практически синхронно потеряли пациентов.

Тут и проявились человеческие качества соперников. Варель, удостоверившись, что бродяга умер, аккуратно сложил инструменты и с каменным лицом покинул импровизированную операционную. «Не спас», — сухо констатировал он. Жарне бился ещё двадцать минут — колдовал над телом, что-то вдувал ему в лёгкие через рот, пытался запустить остановившееся сердце одному ему известным образом — и когда понял, что ничего уже не изменить, тяжело сел и покачал головой. А потом встал, прочитал над мёртвым короткую молитву и вышел, и слуги доложили герцогу, что молодой доктор чуть ли не плачет. В этот момент герцог и принял решение.

Жарне показал себя прекрасным врачом. В паре с травником Шако они могли излечить любую болезнь. Герцог частенько страдал от похмелья после бурных вечерних и ночных возлияний — тут на помощь приходил Шако, изготовляя какой-то волшебный отвар, возвращающий ясность ума буквально за полчаса. Жарне же регулярно зашивал герцогу и его приближённым раны, полученные на охоте или в драках, а также принимал роды, ставил банки и категорически запретил кровопускание в пределах дворца. «Кровопускание, — с жаром восклицал он, — это устаревший метод! Он даёт облегчение, но не приносит выздоровления! Я врач XVII века, а не современник Галена!» Услышь его Сорбоннские преподаватели, они бы не то что выгнали его из университета, а сразу бы и повесили на какой-нибудь близторчащей горгулье. Несмотря на то что ошибки Галена раскритиковал ещё Везалий сто лет назад, римский медик и по сей день пользовался непререкаемым авторитетом среди преподавателей старшего поколения.

Так или иначе, когда герцогиня Альфонса почувствовала схватки и закричала: «Врача, врача, рожаю!» — Валери Жарне был рядом и тут же организовал площадку для родов в лучшем виде. Во-первых, он давно подготовил специальную доску, достаточно широкую и длинную, чтобы вместить двух лежащих на спине людей. Герцогиню приподняли, и под неё прямо на пуховую перину положили упомянутый предмет. Старая повитуха Грация, принимавшая безо всяких докторов (Мальдоне родами как таковыми брезговал) предыдущих детей герцога, ворчала, мол, где же это видано, на твёрдом женщину держать, ей бы перинок ещё штук пять подстелить, чтобы удобненько было. «Заткнись, старая дура», — холодно и зло сказал Жарне. И повитуха ушла, сердитая, как чёрт. Принесли таз с водой, много белых простыней — и приготовились.

При родах, помимо Жарне, присутствовали две девушки-служанки, одна подруга герцогини и, как ни странно, сам герцог. Он очень боялся, но Жарне настоял, чтобы тот сидел рядом и держал жену за руку, успокаивая. Герцогу такая методика казалась кощунственной, но ради получения, наконец, законного наследника или наследницы он был готов на любые сделки с собственной совестью.

Герцогиня рожала очень трудно и достаточно долго — около пяти часов. С герцога сошло семь потов, он то и дело вскакивал и начинал кружить около кровати, а Жарне терпеливо ждал, когда же ребёнок, наконец, пойдёт. На шестой час ребёнок сдвинулся с мёртвой точки, и буквально через пять минут Жарне передал красный пищащий комочек служанке. Тут же появился заботливый Шако, давший герцогине какого-то обезболивающего отвара. Травник пытался сделать это до родов, но Жарне категорически запретил поить герцогиню чем бы то ни было, прежде чем ребёнок родится. «Рисковать нельзя», — сказал он.