Коготок увяз... - Марина Серова

– Как тебе удалось его заманить? – спросил Андрюшка.

– С помощью женских чар, милый, – проворковала я.

– Иванова, если это действительно он, ты гениальна!

С этим я поспешила согласиться. Люди скупы на похвалы. Если уж тебе удалось выжать из них признание твоего ума, красоты и таланта, лучше не портить сладость момента.

После этого я позвонила своей троице и Александру Борисовичу. Через два часа я подарю им убийцу, а Витьке подарю свободу и честное имя российского бомжа.

* * *

Итак, у меня было два часа. Два часа на подготовку. Я включила Ванессу Мей. Под ее скрипку я почувствовала, как меня наполняют силы. Возвышенность Вивальди пробуждала во мне божественную ярость, не оставляющую сомнений в том, что я выиграю.

Почему люди рождаются такими разными? Одни пишут прекрасную музыку – и счастливы, без всей этой мишуры, заполняющей наше убогое существование? Другие, подобно Люсеньке, сходят с ума от черных чувств зависти, обиды на окружающих, жадности и ханжества? Третьи, как Анатолий, обиженные на весь мир за невоплощенность их величественных замыслов, считают себя вправе убивать? И ведь нет у мерзавца и тени раскаяния! «Все идет по плану…»

Иногда я отказываюсь понять что-либо в идиотском спектакле, который разыгрывается на этой арене… Я знала одного человека, который, подобно Пономареву, страдал от собственной супруги, обладавшей всеми качествами Люсеньки. Правда, оба были моложе. Один раз, поняв, что его натуру просто пытаются сломать, подлаживая под массовый образец достойного семьянина, он послал ее к черту и ушел.

Так представьте себе, что наутро он начал страдать, как наркоман, у которого отняли шприц, доведя его до ломки!

А ведь его дама сердца была некрасива, неумна, и характер у нее был почище моего… Так что же заставляет мужиков держаться с такой силой, обеими руками за драную женскую исподнюю юбку? Пресловутый секс? Тогда мы – животные, лишенные всякого божественного наполнения? И прав был Чарлз Дарвин с его убогой теорией эволюции?

Впрочем, это момент философии… Скорее всего, никто из вышеперечисленных не умеет выбирать скакуна… И в этом все дело.

И мне жалко Володю, который имел все шансы превратиться в нормального, хорошего человека, каким является его отец, но под влиянием бесноватой матушки стал подонком… Или мог бы исправиться? Мог бы измениться, превратившись со временем в нонконформиста, отрицающего дурную мораль своей матушки?

Если бы ему не повстречался другой представитель «хомо обезьянус», которому нужны были деньги.

Я вздохнула. Что-то часто я стала вдаваться в размышления…

Старею, что ли? Говорят, что склонность к философии есть признак зрелости ума. А зрелость ума – признак старости… Впрочем, не всегда, успокоила я себя. Иные старушенции так ума-разума и не набрались. Так что со старением это не связано.

Зрелость ума, скорее всего, результат качественного мыслительного процесса. А с этим у меня все в порядке, слава богу…

* * *

Звонок в дверь прозвучал для меня, как свадебные колокола. Я подпрыгнула от счастья. Вот он, сладостный момент свидания!

Я была готова взлететь от неземной радости свершившейся надежды. Yes! Я опять угадала нужную цифру! Опять определила нужного фаворита! Я еще не разучилась правильно выбирать скакуна!

К двери я подлетела, как ветер. Как ураган. Я даже не стремилась обуздать свою радость, дабы сохранить приличие. Ликование переполняло мое сердце.

Я остановилась на мгновение, перевела дух и открыла дверь.

Мой «влюбленный Адонис» стоял на пороге с букетом все тех же недозрелых, но уже подсохших роз. Он был убог, как суровая реальность понедельника. От него веяло могильным холодом величайшего недоразумения и большой жизненной ошибки двух неведомых мне людей, позволивших себе однажды заняться любовью, предварительно потеряв презерватив. С огромным трудом я выдавила из себя улыбку и пригласила его войти.

Он сначала смущался, отчего руки его мгновенно вспотели, и я почувствовала неприятное прикосновение его потных ладоней к своей руке. Немного осмелев, он прикоснулся к моим губам слюнявым своим ртом. Причем я поняла, что зубы он не чистит. Или чистит их каким-то вонючим гуталином. Изо рта у него пахло вчерашней пищей и пивом.

Я почувствовала приступ отвращения. Мне захотелось срочно ударить его по голове, связать, и пусть себе лежит до мельниковского прихода… Но, во-первых, я боялась переусердствовать. Кроме того, нужно было полностью усыпить его бдительность. И мне было весьма интересно, какое же ко всему этому имеет отношение дама, увиденная мной в его обществе?

Его сестра… Поэтому надо разыграть невинную глупость. Что я и постаралась сделать, изобразив на своем лице максимум восторга по поводу нашей встречи.

Моя вежливость приободрила паренька, явно располагая к дальнейшей атаке. Он тут же рванулся ко мне в порыве бешеной страсти и попытался прижать меня к своей чахлой груди.

Его руки шарили по моему стройному телу. Что уж он пытался у меня отыскать, не знаю. Но, видимо, эти действия доставляли ему наслаждение. В отличие от меня. Мне это внушало только отвращение. Поэтому я выскользнула из его объятий и прошла в комнату. Он крякнул и прошел за мной. Там он присел на краешек дивана и уставился на меня с выражением полного кретинизма. Я поставила музыку. От звуков голоса Билла Хейли он поморщился и спросил:

– А чего-нибудь русского нет? «Отпетых мошенников», например? Или «Красной плесени»?

Я покачала головой. Он развел руками. Потом провел глазами по книжной полке. Книги мои ему тоже не понравились. Наверное, он пытался отыскать у меня «Бешеного». Или «Братву». Чего еще читает передовая часть нашей молодежи?

Кажется, он начал подумывать, что Ленка лучше. Я в его жены не проходила. Мордашка, простите, не та. Я даже расстроилась. Надо же, какой облом жизненный! Только человек решил выйти замуж, так нет! Не выйдет тебе, Иванова, простой жизненной радости!

– Чаем напоишь? – подмигнул он. С речью у него, определенно, было не все в порядке. То ли он слишком любит выпить, то ли просто говорить плохо учили.

Я кивнула и поднялась. Пройдя на кухню, я перевела дух. Зачем я все это терплю? И когда появится Мельников? Нет, право, куда легче находиться в одном помещении с насильником, чем терпеть ухаживания «петровича»!

Вернувшись с подносом назад, я увидела, что он сидит в прежней позе и лицо его ничего не выражает. Каменное. Впрочем, увидев меня, он растянул губы в улыбке, похожей на клоунскую. Руки он держал строго на коленях. Как в армии.

– Курить можно? – спросил он.

Я кивнула и пододвинула пепельницу. Он достал из кармана пачку «Астры» и затянулся. Я почувствовала себя мерзко. От запаха «Астры» у меня начинается кашель. Уж не знаю, что они такое суют в эти жуткие сигареты, но меня от их запаха тошнит сразу и навсегда. Однако дело мое требовало терпения и смирения. Поэтому я благородно сдержала и кашель, и тошноту.

Он сидел и курил. Мне показалось, что он начал меня побаиваться. Во всяком случае, его голову, кажется, посетила здравая мысль, что я – девочка не его масштаба.

Я села напротив. Мне стало его жаль. Какой-то он был убогий и неприбранный…

– Толя, – начала я, – мне придется тебя огорчить. Я не собираюсь за тебя замуж. И я в тебя не влюблена.

Он вздрогнул. На его лице появилась злая обида.

– Тогда за фигом? – прокричал он и вскочил. Я никогда не видела мужчину в истерике по поводу неудовлетворенных желаний. Теперь я имела счастье понаблюдать нечто подобное.

Он схватил чашку и резко отодвинул ее. Слава богу! Мне-то показалось, что он сейчас кинет ее в меня. Я-то увернусь, а вот чашечке конец!

– Я – частный детектив, – пояснила я.

Он застыл. Остановился с открытым ртом. Начал медленно поворачиваться ко мне.

– Что… – пробормотал он. Его глаза бегали. Никаких других подтверждений мне не требовалось. Я просто спросила:

– Зачем ты убил Володю Пономарева?

Если бы я со всего размаха ударила его кнутом, эффект был бы слабее. Он застыл. Его спина напряглась так, что мне на секунду показалось, что сейчас, в следующее мгновение, его позвоночник сломается, не выдержав нагрузки. Глядя на меня, он произнес:

– Я его не убивал.

Как же… Откуда тогда ты знаешь, хотелось мне закричать, про Володю! Ты знал, что тебя об этом спросят? Ты ждал этого? Как вообще ты мог спокойно продолжать жить? Объясни мне, наконец, какие чувства может испытывать убийца, если он вообще способен на чувства?

Я смотрела прямо ему в глаза. Он дернулся к выходу.

– Стоять! – приказала я, жалея, что в моей руке нет револьвера. Вдруг мой голос на него не подействует и мне придется использовать физическую силу?

Все оказалось так просто, что у меня едва не начался приступ истерического хохота, сдержать который мне удалось с большим трудом.

Он остановился.

Он остановился и дрожал, глядя в мои глаза. Мелкой такой дрожью. Ему было страшно…