Переодетые в чужие тела - Всеслав Соло

Вначале она усвоила и поняла страницы, повествующие о тогдашнем еще мальчике, папе, где проявились его первая любовь к Лоле и многие другие перепутья взросления; первая, неудачная семья -- это время было описано в мрачных красках и как-то вскользь, не подробно.

Далее, многое узнавала девушка о человеке, о котором, как она, (разъяснялось в ее сознании теперь), не имела должного и необходимого представления как дочь.

Все казалось Юле важным в дневнике, но, когда она дошла в своем пристальном чтении до мест, в которых появилась ее, такая далекая и дорогая мама и особенно, когда девушка дочиталась до папиных исповедей, где все ярче и отчетливее говорилось о ней, о дочери Юле, она зачитала прерывисто, время от времени останавливаясь, обдумывая, и что-то перечитывала повторно.

Заинтересованно заострялось ее возбужден-ное внимание, чтобы независимо, безавторитет-но осмыслить рукописные откровения отца, и требовало это внимание, порою, даже неодно-кратного перечтения мест особо располагаемых к размышлению:

* * *

"Моя вторая, но первая, которую любил я, будущая супруга, Катерина Иосифовна, Катенька, как я стану ее называть потом, работала в научной библиотеке. Как-то я зашел в эту библиотеку совсем накануне защиты моего очередного научного труда.

Мы увидели друг друга и тут же разговорились часа на два. Как раз рабочий день в библиотеке закончился, я, как истинный джентльмен, сразу же решился пригласить мою, ставшую на редкость молниеносно близкую и необходимую мне, знакомую в гости к себе домой -- и она, тогда так женственно отказалась, но не отказала -- сама пригласила меня в гости к себе. И я пошел.

И с тех пор мы больше с ней не расставались до самой ее безвременной кончины".

* * *

"Я отправлял Катеньку в роддом. Она старалась, пробовала лукаво улыбаться, передыхая и набираясь сил для нового сражения с болью, которая стремительно бросалась на нее, словно то-же передохнувши -- жестоко впивалась, хватала Катеньку за живот, сотрясала ее, будто дознавалась -"Будешь еще улыбаться?!"

Катеньку уже отвозили в палату, когда она сказала мне:"Я обязательно рожу свою заместительницу!"

-- Но может родиться мальчик, -- сердечно и мило попытался возразить я.

-- Нет, -- неотступно сказала она. -- Родится обязательно девочка... Юленька... -- загадочно куда-то смотря, назвала Катенька имя нашей, через три дня действительно появившейся на свет дочери. -- Никогда не давай ее в обиду, -- будто прощалась она, -- пусть Юленька будет всегда с тобой!

-- Ты ошибаешься, -- поправил Катеньку я, -- с нами, Юленька всегда будет с нами.

-- Да, конечно... с нами, -- почему-то печально подтвердила мои слова Катя.

Больше я Катеньку живой не видел...

Она рожала невероятно тяжело, как рассказывал мне врач, принимавший роды, и... через два с небольшим дня умерла, скончалась от сер-дечной недостаточности."

* * *

"Юленька подрастает. Она -- невероятная копия Катеньки! Да нет, она, без сомнений, маленькая Катя!.. Особое удовольствие для меня составляет купание моей дочери, после которого наступают, когда я укладываю Малышку в постель, искушительные мгновения соблазна, -- я поглаживаю ее, изящно сложенное, нагое и доверчивое тело, и я, с огромным трудом сдерживаю свои руки, когда они едва прикасаются к откровенно обнаженным местам.

Насыщяюсь энергией. Мои мускулы налиты сокрушительной силой. Тогда ухожу к себе и подолгу, шепотом разговариваю с фотографией Кати...

Недавно, я нарочно показал одну из многочисленных фотографий своей покойной супруги одному своему знакомому.

На этой фотографии Катенька изображена в детстве -- семи лет, знакомый хорошо помнит мою дочь Юлю в лицо, (он художник, как-то рисовал ее портрет).

"Как озорно выглядит здесь Юля!" -- констатировал знакомый, и когда я признался, что это не Юля, а Катя..., он так и не поверил мне.

Я никогда и никому не отдам Юленьку! Она будет всегда со мной, как завещала Катя...

Признаться, я частенько ловлю себя на мысли, что я начинаю любить свою дочь как жену, мою маленькую супругу, с одной только разницей, что я не трогаю ее...

Собственно говоря, она и ведет себя очень похоже. Пытается стирать... Убирается дома... Скоро научится готовить..."

* * *

"Я страшно, мучительно ревную свою дочь к мужчинам!.. Не хочу и думать про то, что она, когда-нибудь, когда-то, не за горами уже, ускользнет от меня... Нет!... Кажется, я не в силах буду этого пережить, я просто не знаю, как смогу такое пережить... Второй раз потерять ее, мою Катю?!

Я всячески мешаю и буду продолжать жестоко мешать любому молодому человеку обращать свое внимание на мою дочь, выказывать каким-либо способом свои чувства к ней."

* * *

"Ах, если бы я смог стать молодым и другим человеком! Тогда бы я женился на Юленьке... Но..., зловещие законы общества, которые мы впитываем в себя чуть ли не с молоком матери, которые потом именуются, и становятся частью нас как совесть и мораль, правила этики -- именно они никогда не позволят мне этого сделать!

А значит, я сам никогда не позволю себе этого сделать, потому что и я целиком соткан из этих законов и я не могу управлять собою как захочу -общество правит мною!

Ах, если бы я и в самом деле смог стать молодым".

После откровения этих строк Юля остановила свое чтение, она оторвала свой взгляд от тайной рукописи отца и долго смотрела прямо перед собой, но плохо что видела.

Девушка снова опустила свой взгляд на разлистнутый, лежащий на ее коленях дневник, чтобы еще раз прочесть последним прочитанное место.

Мутно. Слезы. Они капали тяжелыми каплями на построчно исчерниленные страницы отцовской рукописи и расплющивались на них крупными кляксами и расплывались, мутились чернильные слова, словно их прикрывали бракованными увеличительными стеклами.

"Боже мой, папа, -- прошептала Юля и на некоторое время замолчала, ее лицо менялось и стало выглядеть так, будто девушка держит у себя во рту целую пригоршню соли и отчаянно теряется: "что делать дальше, теперь?"

С трудом проговаривая слова, она зашептала: -- Я...т..такая... дочь. Такая плох..хая..., -- словно позвала она, -- папа!..., отврати..т..ти-тельная дочь. Да... Что я знала..., поним..м..мала о тебе?.. -- будто причитала она.

Ворбий и Маприй

Президент интегральной фирмы "Обратная сторона" сидел у себя в кабинете за рабочим столом в низеньком кожаном кресле неподвижно.

Только что, в его кабинете, по срочному при-глашению появился его компаньон -- Ворбий. Георгио Фатович, односторонне торопливо поприветствовав на ходу коллегу, остановился на мгновение у президентского стола и медленно осмотрелся по сторонам. Алекс что-то читал и молчал, тогда Ворбий, не дожидаясь, когда заговорит хозяин кабинета, сам тут же присел напротив Маприя на роскошный деревянный стул, ла-кированный смоляного цвета лаком, мягкий, в замысловатых завитушках резьбы.

-- Ну, что же, -- наконец-то проговорил Ма-прий и -- ожил, будто разманекенился и стал перекладывать в сторону и укладывать стопкой на столе, снова продолжая молчать, разложен-ные перед собою бумаги, к которым только что было захватывающи приковано его внимание.

-- Алекс, -- непринужденно, в дружеском тоне, заговорил Ворбий. -- Я знаю, что ты не приглашаешь и не вызываешь просто так, поэтому могу сказать только одно -- слушаю тебя внимательно. Все что могу -- сделаю.

-- Слишком сентиментально, Ворбий! -- са-модовольно воскликнул Маприй, посмотревши прямо в глаза умиленно улыбнувшемуся коллеге. -- Да, -заговорил он, откинувшись на спинку кресла и уютно расслабляясь, -- я... не из тех идиотов, которые каждый день где-то роняют свое время, не замечая этого и спохватываются искать его только тогда, когда не обнаруживают его под рукой, так сказать, или в кармане, и потом долго ищут это потерянное время, растеривая при этом на поиски очередное свое время, случается ищут годами и частенько так и не на-ходят.

-- Алекс! -- хвалебно воскликнул в свою очередь Ворбий, -- ты пишешь трактат о времени?

-- Нет. Я просто не трачу время попусту, -- коротко и четко отрезал дальнейшую возможность задавать вопросы Маприй.

-- Я тоже стараюсь так делать, -- согласился Ворбий.

-- Итак, -- в тоне высокого своего положения сказал Маприй, совершенно не обращая внимания на последнюю фразу собеседника, будто она и не прозвучала, -- Георгио, у тебя все в порядке?

-- Что ты имеешь ввиду, Алекс?

-- Естественно, дела фирмы! -- возмутился Маприй оттого, что его не сразу поняли как дол-жно.

-- Нет, не все, -- обидчиво ответил Ворбий.

-- Что именно? -- продолжил Маприй.

-- Не в порядке? -- переспросил Георгио Фа-тович, но тут же осекся, потому что мгновенно понял: его вопрос снова вызовет негодование Алекса, и Ворбий поправился, делая вид, что этот вопрос он как бы задал для самого себя вслух, рассуждая и подыскивая доступный и правильный ответ. -- Да. Есть одна, крупная, мелочами я тебя не стану беспокоить, Алекс, ты же знаешь, я с ними и сам справлюсь -- как всегда..., есть одна, крупная, и-и.. я сказал бы даже -- нарастающая неприятность, проблема, и довольно существенная для нашей фирмы, которую,... боюсь... мне одному решить будет... труднова-то.