Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса - Пер Улов Энквист

у меня ничего другого нет. Мне снился сон, который часто повторялся, самый любимый сон, — он повторяется и сейчас. Сон о том, как я вырвалась отсюда, от вас. Мне чудится, что я на острове, далеко-далеко в море... вдвоем с тобой или с мамой...

Хенрик. Острова обычно лежат посреди моря.

Анна. Малюсенький островок, такой крохотный, что на нем еле-еле умещаются двое, этакая мертвая скала среди моря.

Маргарета. Ну и чем вы питаетесь?

Хенрик. Не перебивай ее!

Анна. Чаще всего я там с папой и пытаюсь его утешить.

Хенрик. Да что ты? Почему?

Маргарета. Это всего лишь сон...

Анна. Потому что хочу пробудить в нем, в тебе, другие мысли...

Маргарета. Это я вижу.

Анна. Чтобы ты не был таким вялым и не сидел вот так апатично, как теперь.

Маргарета. Во-первых, он выпил.

Анна. И мы уже больше не верим, что кто-то придет и спасет нас. Я не верю.

Маргарета. Я тоже.

Анна. Но самое фантастическое, что приплывает лодка, смешная, маленькая лодка, и в ней человек. Кто-то другой.

Маргарета. Он думает, пациенты не замечают...

Хенрик. Хватит!

Анна. Если мне снится, что мы вдвоем с папой, то приплывает женщина, а если — иногда — с мамой, то мужчина... Но никогда не приплывают ни папа, ни мама, а всегда кто-то чужой, незнакомый.

Маргарета. А они, ясное дело, замечают... Их становится все меньше и меньше... и они никогда не приходят снова. Может, пора объявление дать.

Анна. Я так надеюсь, что папа или мама полюбят этого пришельца, потому что это мой единственный шанс спастись. Потому что тогда я стану им не нужна. И избавлюсь от участи быть кем-то, кого все равно не замечают, и делать уйму вещей вместо них... Но это только сон... По правде сказать, во сне я гораздо умнее, чем наяву.

Маргарета. Это тихое, незаметное пьянство, с которым бороться бесполезно. После девяти часов, каждый вечер после девяти.

Анна (в отчаянии, тихо). Я хочу начать новую жизнь, я не хочу видеть этих людей... А они не хотят видеть меня... Но если я ничего не узнаю... А меня об этом все время спрашивает мой терапевт, очаровательная, милая женщина.

Хенрик. О чем спрашивает?

Анна. О тебе.

Хенрик. Обо мне?

Анна. Да. Где он?

Хенрик. Ничего не понимаю. Может, мне кто-нибудь объяснит?

Анна. Где отец? Где ты?

Маргарета (рассмеявшись). Замечательный вопрос, просто замечательный. Эта женщина спрашивает от нашего, общего имени!

Анна. Папа...

Маргарета. Он никогда этого не знал, а может, и не мог разузнать. У него нет ни сил, ни желания, ни мужества.

Анна. Папа...

Хенрик. Я здесь.

Эва. I don’t want to be here anymore[30].

Маргарета. Он здесь сидит. Сидит здесь и ничего не понимает. Ответь ей. Она обращается к тебе. (Анне.) Что с тобой? Ты вся побелела.

Анна. Сердце болит.

Маргарета. Сердце?

Эва. Чтобы сердце болело, надо его иметь.

Анна. Очень больно. (Пауза.) Мне надо лечь.

Хенрик. Это правда?

Маргарета (Хенрику). Ты врач. (Пауза.) И отец... Займись ею.

Анна. Я не могу здесь оставаться.

Маргарета. Ведь как знать...

Анна. Я хочу уйти...

Эва. Успокойся.

Хенрик. Если это сердце, болит не здесь.

Маргарета. Она может лечь в моей комнате. Больше я ничем помочь не могу.

Анна. Господи, как мне страшно!

Хенрик (встает, подходит к Анне). Может, приляжешь в маминой комнате?

Анна. Нет!

Хенрик. Анна, Анна, милая!

Анна. Нет.

Маргарета. Уведи ее!

Хенрик. Хорошо, хорошо. (Анне.) Пойдем.

Эва. А потом я отвезу ее домой.

Маргарета. Видеть ее больше не хочу.

Хенрик уводит Анну из комнаты. Ведет ее в спальню матери. Очевидно, она там ложится. Он возвращается.

Эва. Господи, как драматично.

Маргарета. Она и впрямь может сочинять пьесы о чем угодно.

Эва. Представляю себе, каково Йону...

Маргарета. Так же, как и всем нам... Бедный мальчик!

Эва. Но надо же принять какие-то меры!

Маргарета. Разве мы не пытались... тридцать лет подряд!

Хенрик. От этого только хуже. Если вмешиваешься.

Маргарета. А когда ты в последний раз во что-нибудь вмешивался?

Эва. Извращение какое-то.

Хенрик. Я делаю что могу.

Маргарета. И глупость тоже.

Хенрик. Слышишь? А кстати, нам, пожалуй, не повредит сейчас стаканчик виски. Что вы на это скажете? (Пауза.) Маргарета?

Маргарета. Я ничего не скажу.

Эва. Может, правда выпить?

Маргарета. Выпей, выпей. (Пауза.) Может, она уснула.

Эва. Я скоро поеду. (Пауза.) Матиас собирался вернуться к одиннадцати.

Маргарета. Вот у тебя есть Матиас... Милочка моя.

Эва. Да.

Хенрик. Да, конечно. Матиас. (Разливает виски в три стакана, подходит к Эве и Маргарете с их стаканами, потом возвращается к своему стулу и садится.) Он так много работает.

Эва (роется в сумочке). Он хочет, чтобы мы переехали.

Хенрик. С вашей виллы?

Эва. В город. Здесь легче жить. Приятнее.

Маргарета (не без раздражения). Сколько лет вы толкуете об этом?

Хенрик. И продать виллу?

Эва. Если удастся. Все-таки разнообразие.

Маргарета (о Хенрике). Он говорит о нас, как о посторонних.

Хенрик. Конечно, удастся. Дом такой огромный.

Эва. И жуткий.

Маргарета. Жуткий?

Эва. Я имею в виду — в это время года. (Ищет что-то в сумочке, вынимает квитанцию на оплату, рассматривает ее.) Семнадцать крон за месячную подписку на «Свенска-Дагбладет». (Почти наивно.) Это дешево?

Хенрик. Д-да...

Эва. Папа... Это дешево?

Хенрик. Не знаю... Шестнадцать крон?

Эва. За месяц.

Хенрик. По-моему, дешево.

Эва. Что ж, надо все испробовать. (Прячет квитанцию в сумочку.) Я хочу сказать, огромный и мрачный. А вообще, может, он сгорит.

Пауза.

Хенрик. Да... Все зависит от самочувствия.

Эва. Правда, сад хорош. С вишневыми деревьями.

Маргарета. Сад просто изумительный. Я бы рада иметь такой.

Эва. Что это на тебя нашло?

Хенрик. Он, наверно, уже весь в осенних красках.

Эва. В зимних. Мама!

Хенрик. Вообще-то сегодня было по-настоящему тепло и ясно.

Эва. Настроение не зимнее.

Хенрик. Извини?

Эва. Настроение, говорю, не зимнее.

Хенрик. Подожди, вот лед станет.

Эва. Чуть побольше зимы. (Пауза.) Мама!

Маргарета. Что это, виски? Я с трудом отличаю виски от хереса.

Эва. Как ты себя чувствуешь?

Маргарета. Не знаю... И не обращаю внимания.

Эва. Да, в общем, не все ли равно.

Маргарета. По-моему, я скоро перестану понимать, кто я такая. Она словно пыталась отнять у меня мое «я».

Эва. Ты же знаешь, какая она.

Маргарета. Нет, не знаю!

Хенрик. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Маргарета. Да, расскажи, например, сколько стоят шестьдесят граммов водки