Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса - Пер Улов Энквист

электричке... к психоаналитичке, хотела я сказать.

Эва. Удивительно... Куда ни глянь, сплошной Фрейд.

Маргарета. Уж поверь мне.

Анна (забавляясь). Да, ты водила, но при этом отстраняла от себя все, что там выходило наружу. (Передразнивая.) Ах, какая очаровательная женщина, говорила она мне.

Маргарета. Так или иначе, я тебя к ней водила... Водила... Хотя не уверена, пошло ли это на пользу. Но ты сама меня об этом просила. Вот я и пошла. Могла бы получить за это хоть каплю благодарности.

Анна. Все равно, что там ни говори, а я была настоящий маленький бочонок. Погляди фотографии, которые на комоде.

Эва. На серванте.

Анна. Да, там, где у тебя детские фотографии.

Маргарета. Но дети всегда пухленькие, они и должны быть такими.

Анна. С тобой спорить — все равно что шизика убеждать. Ты ему слово — он тебе в ответ миллион.

Эва. Вот эта хорошенькая — это я.

Анна. Я и подростком была толстухой.

Эва. Посмотри на эту фотографию, видишь, я среди демонстрантов.

Хенрик. Когда это было?

Эва. Смешно теперь смотреть. Это — против Университетской реформы.

Анна. В белом костюме.

Эва. Это не костюм... А впрочем, может быть...

Маргарета. Скорее похоже на плащ.

Эва. От Курреж.

Анна. Какое все прилизанное, буржуазное. Дай-ка я погляжу. (Подходит и берет фотографии.)

Эва. Так или иначе, я участвовала в демонстрации.

Хенрик. Можно посмотреть?

Эва. Погляди на ту, что стоит сбоку.

Анна. Это, конечно, ты? Правые революционеры.

Хенрик. Можно посмотреть?

Эва. Мы были хорошо воспитаны.

Анна. Только не я. Я бунтовала против семьи. Первую революцию совершила я. Я дралась на улице.

Маргарета. С кем?

Анна (держит фотографию перед Маргаретой). Посмотри, увидишь.

Хенрик. Можно мне посмотреть?

Анна. Разве это не я? Толстая девчонка с прыщавой кожей.

Маргарета. Пухленькая, но это так мило. (О другой фотографии.) А вот эту, наверно, снимал папа... в один из тех редких случаев, когда он к нам наведывался.

Хенрик. Помолчать не можешь?

Маргарета. Извини.

Хенрик. Будь добра, дай мне фотографию!

Эва. Вот это да...

Хенрик (пытаясь замять разговор). Shut up[23], можно посмотреть?

Маргарета (будто не слыша). Ты грелась на солнышке на балконе. И отец тебя сфотографировал.

Эва (о собственной фотографии). Тогда у меня была короткая стрижка.

Маргарета. Ты улыбалась, потому что рядом сидела мама.

Анна. Как же.

Эва (собираясь подлить себе портвейна). Раньше это было настоящее Порто.

Анна. Какой же я жирный поросенок!

Хенрик. Тогда фотография была моим хобби.

Маргарета. Ничего подобного. Ты была таким сладким-сладким ребятеночком. (Делает вид, будто целует фотографию.) Милая, добрая, приветливая...

Эва. У меня в те годы, в переходном возрасте, никогда не было прыщей, никогда. Я вся была такая чистенькая. И кожа нежная-нежная, прямо как мрамор.

Хенрик. О себе все-таки так не говорят.

Эва. Почему, если это правда?

Хенрик. «И кожа нежная-нежная, прямо как мрамор». Разве можно так говорить о себе?

Эва. Впрочем, нет, прыщи были, вот здесь, на лбу. Конечно, можно. Раз это правда. (Показывает, отводя рукой волосы.) Здесь, на лбу, у меня была полоска сыпи, но только здесь, просто удивительно.

Хенрик. Все-таки странно это слышать.

Маргарета. А вообще-то я помню тот выходной, когда ты сделал эти снимки.

Анна (вспоминая свое юное бунтарство). Они, небось, думали, меня дома нет, потому что я где-то там набираюсь опыта, полезного для будущей карьеры социолога.

Маргарета. Ты не так уж часто интересовался собственными детьми. Даже когда она родилась, тебя не было рядом. Ты не сидел, не волновался в приемной.

Анна. Знали бы они, какого рода опыта я набиралась в это время. О Боже! (Держит перед собой одну из фотографий — смеется.)

Хенрик. Это же не от меня зависело.

Маргарета. Впрочем, я этого и не хотела. (Анне.) Ты пожелала явиться на свет на две недели раньше срока.

Анна. Ничего удивительного. (Роняет пачку фотографий.)

Маргарета. Ты поаккуратней с фотографиями... Я их так берегу... Это... воспоминания, переживания.

Анна. Переживания?

Маргарета. Самое дорогое, что у меня есть в жизни.

Эва. Всякие мелочи.

Маргарета. Которые всегда с тобой.

Эва. Их ничем не заменишь.

Хенрик. Я подберу.

Анна. А то можно подумать, будто все приснилось.

Эва. А у меня фотографий нет.

Маргарета. Наверняка у тебя их полным-полно.

Эва. Ни одной.

Маргарета. А свадьба, путешествия, праздники?

Эва. Эти не в счет.

Маргарета. Не в счет?

Хенрик. Тогда я был дежурным врачом. Работал по шестнадцать часов в сутки. В Каролинской больнице, в отделении грудной хирургии.

Анна. В белом вине калорий, наверно, не очень много, правда?

Хенрик. Ни одного выходного дня.

Маргарета. В то время как раз и родилась Эва. Я была тогда так влюблена.

Хенрик. Даже в Страстную пятницу.

Эва. На сто граммов семьдесят девять калорий.

Маргарета. Тогда ты был таким обаятельным и веселым.

Эва. Красное полезней, чем белое.

Анна. Вот уж не думала.

Эва. Я тоже не знала.

Маргарета. Я влюбилась с первого взгляда. Меня точно молнией сразило, когда я тебя увидела.

Анна. А где вы познакомились?

Маргарета. Он был дерзким и в то же время пугливым.

Эва. И куда все это делось?

Маргарета. Я им восхищалась. Он учился на врача. Был умный. Ласковый. Веселый. В тебя тогда нетрудно было влюбиться. Очень даже легко. (Анне и Эве.) Он был из тех мужчин, какие нравятся женщинам.

Эва. L’homme à femme[24].

Маргарета. Но он редко бывал дома. Для семьи... для вас... времени у него не хватало... Но в ту пору все мужчины были такими.

Хенрик. Я работал иногда с семи утра до двенадцати ночи. Трудные дни для молодого дежурного врача. Рабочее время не нормировано. Я ходил как во сне.

Эва. И во сне женился.

Маргарета. В нем было много мальчишеского.

Эва. Вроде как у...

Анна. Как можно так говорить о человеке в его присутствии? Совсем охренели.

Эва. Папа!

Маргарета. Я говорю о том, каким он был. А не о Хенрике, который сидит здесь.

Хенрик. А что, разница так уж велика?

Эва. Que sera, sera[25].

Маргарета. Для меня — да. Велика.

Хенрик. Вот как...

Маргарета. Да.

Хенрик. Печально.

Маргарета. По-моему, тоже.

Анна. Это очень серьезно, черт возьми!

Маргарета. Он предоставлял мне одной управляться с домом. А я была молодой, жизнерадостной женщиной, которая ждала от жизни совсем другого... Конечно, несколько лет мы были счастливы... но потом, потом...

Анна. Что потом?

Маргарета. Потом... Жизнь никогда не бывает такой, как ты воображаешь и мечтаешь,