Кремлевский заговор от Хрущева до Путина - Николай Анисин

Герой, генерал, лауреат Зальцман, прикинул полковник Щадов, наверняка чувствовал себя в Челябинске неким городским самодержцем и, будучи типичным местечковым евреем, он не мог не пригреть на своем крупном заводе тьму соплеменников, что автоматически делало завод рассадником еврейской крамолы. Зальцмана по указанию Щадова взяли в разработку. Но ни крайнего национализма, ни шпионажа во вверенном Исааку Моисеевичу трудовом коллективе не установили. Весь грех Зальцмана состоял только в покровительстве братьям-евреям. А на том шумно-скандальный судебный процесс нельзя было построить. У Зальцмана по-тихому отобрали партбилет и посоветовали ему устроиться где-то на работу рядовым инженером.

Неудача в Челябинске не охладила пыл нашего полковника. Щупальцами госбезопасности и партийных органов он упрямо продолжал искать злоумышленников-евреев на предприятиях по всей стране и неожиданно для себя нашел их неподалеку от Кремля — на московском автомобильном заводе имени Сталина — ЗИСе.

Управлял ЗИСом сын русских крестьян Тульской губернии Иван Алексеевич Лихачев. В институте он, в отличие от Зальцмана, не учился, в технике не разбирался, зато в партию большевиков бравым матросом вступил за четыре месяца до Октябрьской революции. За правильную политическую ориентацию полуграмотного матроса зачислили в чекисты. Но к сыску и зверствам он не был пригоден и его по окончанию Гражданской войны определи заведовать хозяйственным отделом Московского губернского совета профсоюзов.

Пятилетку Иван Алексеевич отбарабанил как профсоюзный завхоз, и ничего более привлекательного ему вроде бы впереди не светило. Но в 1926-м Сталин надумал реанимировать в Москве первый русский автомобильный завод — АМО — и политически надежного Лихачева назначили туда директором — назначили не руководить производством машин, в котором он ничего не соображал, а бдеть за тем, чтоб старорежимные конструкторы и инженеры не пакостили в сотворении новых советских автомобилей.

Специалисты автостроения вредительствовать не стремились, красный, то есть не квалифицированный, директор Лихачев проявлял благоразумие, руки им не вязал, и с завода АМО, получившего в 1931-м название Завод имени Сталина (ЗИС), покатили по городам и весям нормальные вполне автомашины.

Умение Лихачева не мешать, а помогать специалистам принесло ему известность. Завод наращивал мускулы-мозги, и с ростом числа производимых им автомобилей росла и слава его директора. В 1939-м Ивана Алексеевича ввели в состав ЦК ВКП(б) и назначили наркомом (министром) среднего машиностроения. Но высокого доверия Лихачев не оправдал — ничего не улучшил в отрасли, и через полтора года Сталин вернул его на ЗИС.

Осенью 1941-го, когда немцы подошли к Москве, Лихачев вывез все зисовские станки и оборудование на Урал и на их базе запустил там четыре новых предприятия. Зимой 1942-го Сталин призвал Лихачева в Москву и поручил ему обеспечить второе рождение ЗИСа — с нуля оснастить и укомплектовать кадрами. Денег на автозавод правительство не жалело ни во время, ни после войны. И к концу сороковых бурно развивающийся ЗИС стал чуть не самым престижным предприятием столицы. Условия труда и зарплата на нем привлекали многих. Приоритет же при приеме на самую выгодную работу отдавался на заводе евреям. Почему?

Всем на ЗИСе распоряжался его русский директор Лихачев. Но распоряжался он так, как советовал доверенный человек Эйдинов-Вышедский — щупленький и умненький еврей. Формально Эйдинов занимал должность мальчика на побегушках — помощника директора. Фактически — пособлял директору думать и принимать решения. То, что у Лихачева в устах или на бумаге обретало форму приказа, сначала возникало в голове Эйдинова. Особенно старательно он содействовал директору в кадровых вопросах. И десять руководящих должностей на заводе — от главного конструктора и начальника производства до шефов медсанчасти и комбината питания — перепали евреям.

Спаянные вокруг Эйдинова соплеменники коллективно посещали театр Михоэлса, единодушно оплакивали его смерть, вместе праздновали провозглашение Израиля и даже по сему случаю направили приветственную телеграмму в Еврейский антифашистский комитет СССР. За всем этим ни директор Лихачев, ни партком ЗИСа, ни вышестоящие комитеты партии ничего предосудительного не углядывали. Сотрудники госбезопасности — тоже. Но как только они портрет дружной компании Эйдинова набросали сталинскому особисту Щадову, он их вооружил новым на нее взглядом. Евреи на автозаводе проникнуты националистическим духом? Проникнуты. Они завязывались с

БАК? Завязывались. Члены комитета замышляли согласно плану американских банкиров оттяпать у СССР Крым для евреев? Замышляли. Еврейская группа Эйдинова разделяла их устремления? Разделяла. Еаковцы за намерение покуситься на территориальный суверенитет Советского государства сидят в тюрьме и каются в покусительстве? Сидят и каются. А чем эдиновцы лучше? Ничем.

Национализм евреев с ЗИСа не выглядел страшным, и, дабы ожесточить их будущих судей, Щадов обязал следователей добавить к первоначальному обвинению шпионаж и служебные злоупотребления. На Эйдинова повесили раскрытие гостю завода — послу США Смиту — технических возможностей правительственного лимузина, прочим управленцам-евреям ЗИСа инкриминировали "вредительско-подрывную работу" — умышленное занижение производственных планов, выпуск автомашин с дефектами, строительство личных дач на заводские средства, расхищение предназначенных рабочим продуктов. Под подозрение попали 42 зисовских еврея, и всех их доставили в тюрьму.

Одновременно с компанией Эйдинова полковник Щадов увлекся группой "буржуазно-националистических евреев" на Ярославском автозаводе. Заправлял в группе главный инженер, лауреат Сталинской премии Лившиц. Титул его не спас. Вслед за Лившицем не сносили голов евреи- руководители на крупных предприятиях в Ленинграде, Харькове, Куйбышеве-Самаре, в уральском Миассе, в сибирском Ирбите, в главках министерств автотракторной и подшипниковой промышленности, в аппарате Главснаба СССР.

Венчало управляемый Щадовым еврейский погром в сфере производства дело национал-сионистов на металлургическом комбинате в кузбасском городе Сталинске — ныне Новокузнецке. Первые лица комбината немалую часть своих приличных зарплат и премий передавали местной подпольной синагоге, действовавшей на квартире некоего Рапопорта. Они же, оплатив проезд туда и обратно, направили из Сталинска в Москву 70 евреев для приветствия в столичной синагоге первого посла Израиля Голды Меерсон, которая потом станет премьер-министром на Земле обетованной под именем Голды Меир. К явному национализму кузбасских металлургов оставалось лишь привязать шпионаж — передачу в США секретных сведений о мощностях комбината — и вредительство — поставку стране бракованного металлопроката. С наступлением бабьего лета 1952-го ведущие специалисты-евреи знаменитого комбината благополучно превратились в узников следственного изолятора и остывающим солнцем стали любоваться сквозь решетку.

В ноябре того года исполнилось ровно пять лет со дня зачисления полковника Щадова в канцелярию Сталина.

Отмечал ли полковник скромный должностной юбилей? Скорее всего — да. Итоги его пятилетней службы заслуживали праздничной вечеринки. Из того, что ему некогда предстояло сделать по плану сталинской операции "Чемодан — вокзал — Израиль", почти все было выполнено. Торжественно похоронен публичный лидер еврейской общины Михоэлс. Советская Эсфирь — Жемчужина — куковала в кустанайской степи и глушила огненную воду. Реальный вождь евреев СССР Лозовский расстрелян в августе 1952-го вместе с 12 активистами штаба общины — ЕАК. Ранее казнены 13 зисовских евреев-вредителей во главе с Эйдиновым. В сентябре 1952-го высшая мера наказания — смерть — постигла по суду 4 национал-сионистов из Сталинска-Новокузнецка. 5 тысяч евреев за пять лет приговорены за национализм-вредительство и шпионаж к разным срокам заключения, десятки тысяч — вытолкнуты с тепло-хлебных мест из всех сфер жизнедеятельности.

Под негласным дирижерством сталинского особиста Щадова карательные и партийный органы обезглавили еврейскую общину и посеяли у миллионов ее членов страх потерять жизнь, свободу и работу. Но пока советское еврейство опасалось только кар со стороны власти. Чувство же безысходности, которое бы окончательно принудило евреев к массовой добровольной эмиграции в Израиль, могло ими овладеть только при боязни обрушения на них гнева народного — гнева рядовых русских, украинцев, белорусов и прочих представителей коренных наций России-СССР. Таковой гнев надо было пробудить. На этом во второй половине 1952-го и зациклился наш полковник, приковав свои очи к светилам-медикам еврейской национальности.