Маленькие - Елена Некрасова

µ

Уф, отлегло… Когда она увидела такое паломничество, чуть сердце не остановилось. Умом, главное, понимает – надо жить открыто, не обращать внимания на сплетников и дураков, им лишь бы языки почесать. Тут другое – тут школа. Дети безжалостны ко всему необычному, у них так развит стадный инстинкт. Парадокс. С одной стороны, казалось бы, – ломают взрослые стереотипы, ерепенятся, не слушаются, никто им не указ… а с другой – их собственные детские стереотипы еще кондовее: шаг в сторону, и ты изгой. Вон, Миша Бычков признался честно, что равнодушен к футболу, – так его затравили, что в школу перестал ходить. Не все ребята агрессивно злые, но несколько человек всегда найдется, а остальные либо подхихикивают, либо просто молчат. Учителя не авторитет, в лучшем случае им не хамят открыто. В прошлом году пришла молодая историчка Ира Пукина, неделю даже не продержалась, так жестоко над ней измывались ученички – издавали разнообразные звуки, потом затыкали носы, выбегали из класса… Марья Ивановна ей на прощание посоветовала: смени фамилию, если собираешься работать в школе, иначе тебе спокойной жизни не будет ни в деревне, ни в городе. Поэтому Марья Ивановна старалась не выставлять на показ тесную дружбу с Иваном, но вот черт же дернул предложить ему съездить в Мошкино, прямо кураж какой-то случился, подумала – и что такого? Проведать Гришку, ведь не чужой… эх, лучше бы с Людкой Осиповой пошла пешком, три часа глотать пыль всё же лучше, чем вот так прикатить с лилипутом на всеобщее обозрение. Но вдруг отпустило. Да плевать на всех. Он уникальный, высокоразвитый человек, нет! Он даже не человек, он, как же это… ат! Марья Ивановна с достоинством выходит из машины, неторопливо оглядывает присутствующих, само собой, много знакомых.

«Добрый день, Марья Ивановна!», «Ой, Машенька на авто прикатила…», «Здравствуйте, как поживаете?», «Марьвановна, за мной будете, тут очередь у нас»… здороваются, раскланиваются, поглядывают, ухмыляются, а ей и правда наплевать.

– Иван Денисович, я зайду к Грише, поздороваюсь, вы со мной или здесь подождете?

– Я? Даже не знаю, лучше подожду…

– Да я всего на пару минут.

Она идет к калитке, толкает – закрыто. Две кумушки подсматривают в щель забора.

– А почему закрыто?

– Так народ ломится без очереди, потому и заперли. Сейчас вот мы идем, с Манюней.

Старая коза лениво жует, лежа в тени забора, хороша Манюня. Облезлая шерсть, сточенные зубы, да ей лет десять, наверное, козы вообще столько не живут.

– А можно я с вами зайду на минуточку? Только поздороваюсь с ним, мы тут мимо проезжали…

– Так ты утром приходи, вишь сколько теперь народу? Григорий Василич с двенадцати часов принимает, вот приходи пораньше и любезничай…

– Ма-аш! А ты какими судьбами?

Ух ты, и Людка Осипова здесь! Марья Ивановна даже не огляделась как следует, не поискала ее в очереди. Была уверена, что соседка давно прошла. Надо же, Люда погнала корову на рассвете, а до сих пор ждет.

– А я с Иваном Денисовичем на машине, он меня подвез. Твоя очередь скоро?

– За козой.

– Зайдем вместе, ладно? Я только на Гришку взгляну, а то меня не пускают.

– Ну конечно, зайдем. Кстати, с другой стороны дыра есть получше, идем, покажу.

– Он за деньги работает или так?

– А непонятно. Он сам не берет, а бабка эта, что его приютила, Потаповна, бизнес устраивает, всем намекает – человек трудится, ему питаться надо хорошо, всё такое. Ну, все дают сколько могут, кто деньгами, кто продуктами, кто вообще ничего.

– Ну и правильно, а как иначе? Он у нее живет, народ во дворе топчется.

– Не думаю, что ему из тех денег что-то достается.

– Да брось ты чужие деньги считать! Гришка как? При тебе он вылечил кого-нибудь?

– А то! Телку парализованную поставил на ноги, вот те крест! Своими глазами видела. Представляешь, он одних животных лечит, с утра женщина приходила, сынок у нее дебильный, за руку с ним ходит. Причем, как только руку отпустит, он сразу нервничать начинает и лает по собачьи, голова дергается, слюни текут, ужас до чего страшно. Как она убивалась, по земле валялась – мол, спаси-помоги, святой человек, моего сыночка! Всю жизнь на тебя молиться буду, все доктора от него поотказывались. Так Гришка сказал, что в людях не разбирается. А она ему – нешто он человек? Он же только лает и лает. Но Гришка даже слушать не стал – идите, говорит, мамаша, извиняйте. С людьми не работаю, не чувствую их совсем. Маш, да ты погляди, тут всё видно, а я лучше у калитки постою, наша очередь скоро…

И правда, здесь выломана целая доска и двор как на ладони, можно даже не отвлекать Гришку, так посмотреть – и хватит. Двор чистенький, но нищенское всё, убогое… вот это хозяйка хлопочет, видимо, еще какая-то женщина в спортивном костюме говорит по телефону – может быть, дочка… А Гришка сидит под навесом и уплетает за обе щеки, хрустит огурцом. И одет в джинсовую рубаху, и побрит, видела бы Нюрка этого красавца… У крыльца симпатичная бабулька, ну совсем одуванчик божий, вокруг головы пышная корона седых волос. Она то сядет на скамейку, то встанет, то сумку начинает оглаживать, то кофточку поправлять.

– Это кто там такой напуганный? – Гришка закончил обед, подходит к ней вразвалочку – смотри-ка, с достоинством.

– А? Что? А… так это курка моя, милок… – старушка не сразу поняла, встрепенулась и дрожащими руками пытается расстегнуть молнию на сумке.

– Да не надо раскрывать, мамаша, я и так вижу.

– Ой, беда, милок, нестись она у меня перестала, хорошая была курка, по яйцу в день справляла, это ж московка… – печалится бабулька, оглаживая сумку.

– Она это, страху натерпелась какого-то, – Гриша сосредоточенно смотрит на сумку, – в голове у ней стучит таким звуком, ну как об металл, и еще скрежещет так – джии-и-и – жуть… – его лицо передергивает, – а мыслей ваще никаких. А ну, мамаш, дай-ка… – Гриша немного расстегивает сумку, курица высовывает голову, – не, не ослепла… Так чё с ней было?

– Так это, она под котел попала, ну так то еще в мае… она за сараями гуляла, а там у меня старье всякое, так котел как-то сковырнулся да и накрыл ее, а я гляжу – нет и нет, ну думаю – утащили, а потом стала в сарае прибирать, котел подняла – ба-атюшки! Там сидит, нахохлилась вся… но потом ничего, отошла вроде, покушала.

– Понятно… – Гриша присаживается на скамейку, кладет ладони на голову курицы, закрывает глаза.

– Полечи ее сынок, ой, полечи… – бормочет старушка, горестно качая головой-одуванчиком.

– Всё, не боись, мамаша, улучшилась твоя курица.

– Вот, возьми, милок… – она сует деньги Гришке в карман, тот отдает их подоспевшей Потаповне.

– Там корова на очереди, – сообщает хозяйка, – может, выйдете за калитку, а, Григорий Васильевич? Куда ее во двор, а?

Гришка закуривает и направляется к калитке. Вот и славно, Марья Ивановна оставила наблюдательный пост, сейчас он сам выйдет. У калитки небольшая заварушка – хозяйка перепутала, первая на очереди была коза, но Гриша уже направился к Людкиной корове. Тетка визгливо отстаивает свои права, хотя Люда с ней не спорит, фу, скандалистка какая…

– Ты чё, теть, она ж старая совсем, – недоумевает Гриша, – у ней всё путем, ничё не болит, просто к смерти готовится.

Завидев «доктора», народ стал подтягиваться поближе, всем охота посмотреть. А где Иван? Машина стоит – ага, он сидит рядом на бревне, читает. Но что это с Гришкой? Он вдруг устремился куда-то сквозь народ… о боже, прямиком к их машине! – и бухнулся на колени прямо перед Иваном. И начал мелко креститься, что за ерунда… а теперь еще выкрикивает что-то бессвязное, и снова крестится и бьет поклоны, тычется в землю макушкой, а народ уже хохочет до одури. Ай-яй-яй, ведь Иван его оживил, неужели он запомнил? Выглядит так, будто Гришка серьезно повредился умом. Эх, не стоило сюда приезжать, никогда не доводит до добра любопытство, устроили бесплатный цирк… Иван положил руку Гришке на голову, и тот сразу затих, вроде успокоился. Встает, отряхивает брюки как ни в чем не бывало, возвращается… Ой, Иван! Он вдруг засиял, заискрился зеленым! Прямо как новогодний фейерверк, протянул вперед руки, и два искрящихся потока летят прямо сюда, ой… голова закружилась, что тут происходит, господи………………… Фу, скандалистка какая! Сказал же ей Гришка, что коза старая, будто сама не понимает. А Гришка подошел к Людкиной Рыжухе. Корова что-то занервничала, фыркает и мотает головой, пятится от него, не нравится ей осмотр. Хотя он к ней и не притрагивается, смотрит и только. Может, ей дым не по вкусу? Пить бросил, а курить нет – одну от другой прикуривает. А где же Иван? Неудобно, сказала, что на пару минут, а уже с полчаса прошло, наверное… Ай! Рыжуха метнулась вбок, потом в другую сторону, Люда выронила веревку, что за беда с этой коровой! А теперь развернулась и несется к забору, ай как боднула, прямо зашатался! Она тут всё разнесет, надо Людке уводить ее поскорее…

Вот черт! Корова идет прямо на нее, глаза налиты кровью, скорее в сторону! Уф… Рыжуха прошла мимо, уткнулась рогами в ствол дерева и застыла на месте. Гришка подходит к корове, склонился, как будто что-то шепчет ей на ухо, ну дела… сейчас лягнет – и поминай как звали. Рыжуха, смотри-ка, ложится на землю. А он приник лбом к ее лбу, ну дает Григорий… Рыжуха совсем затихла.