Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри - Перри Мэттью

Даже в тех случаях, когда возникали проблемы с персонажами, мы ухитрялись работать над ними так, что в решениях возникали свои собственные знаковые моменты.

Когда я впервые прочитал сценарий, то понял, что он отличается от того, что я видел раньше: он стал более продуманным и осмысленным с точки зрения поведения героев. В начале работы актер Мэтт ЛеБлан беспокоился, что в сценарии он описан крутым парнем, мачо и ловеласом, и потому его дружба с Рэйчел, Моникой и Фиби казалась не очень естественной и делала его персонажа менее правдоподобным.

Не помогало и то, что Мэтт был на редкость красив. Можно сказать, что у него была типичная внешность мужчины-лидера. Эти черты выделялись до такой степени ясно, что когда я впервые его увидел, то даже немного позавидовал. Но он оказался таким милым и забавным человеком, что всякая ревность у меня вскоре исчезла. Но Мэтт все же никак не мог найти путь к характеру своего героя. Он оказался единственным персонажем в сериале, который не был прописан должным образом: его описывали как крутого безработного актера типа Аль Пачино, и он играл именно такого персонажа, но это далеко не всегда срабатывало. В какой-то момент во время поиска подходящего гардероба он даже надел коричневые кожаные штаны, но, к счастью, они были отвергнуты всеми участниками, и особенно Мартой, которая была в этом вопросе главной.

Интересный момент наступил в начале съемок, когда Мэтт беседует с Кортни о женщине, с которой встречался раньше, и о том случае, когда секс не удался. Кортни спрашивает его, почему он оказался рядом с этой девушкой, а Джоуи просто не понимает, о чем идет речь. Это был момент, когда он превращался из ловеласа в милого, беспомощного, глупого щенка. Мэтт подчеркивал это, все время рассыпая шутки о том, что ему снова и снова говорят о том, что он должен сделать, а он не следует этим советам. Герой ЛеБлана нашел свое место в сериале, в основном как тупой старший брат по отношению к Рэйчел, Монике и Фиби. Все встало на свои места.

Иногда Мэтт заходил в мою гримерку, в основном во время первого сезона, и расспрашивал меня о том, как ему произносить те или иные реплики. Я давал ему советы, он выходил на площадку, и ему эти реплики удавались… Но титул «Самый прогрессирующий актер» он получил к десятому сезону потому, что в то время уже я заходил к нему в гримерку и спрашивал его, как бы он произнес некоторые из моих реплик.

Но все это было еще впереди. На данный момент мы только начинали снимать шоу перед его выходом в эфир осенью 1994 года. И пока еще никто не знал, кто мы такие.

* * *

Все, что осталось сделать для будущего шоу, — это определить его слот, то есть время показа в сетке вещания. Руководство NBC знало, что у них готовится какое-то особенное блюдо, поэтому поместило нас между сериалами «Без ума от тебя» и «Сайнфелд». Иными словами, для показа было выбрано идеальное время. Напомню, что все это происходит еще до появления стриминговых сервисов, поэтому время показа эпизодов имело решающее значение. Да, это происходило еще в те дни, когда люди мчались домой, чтобы успеть на шоу, которые начинались точно в восемь или в девять часов вечера. Тогда люди строили свою жизнь вокруг шоу, а не наоборот. Итак, нам крупно повезло: мы оказались в сетке вещания в четверг в 20:30, между двумя масштабными шоу.

На самолете Warner Brothers мы прилетели в Нью-Йорк для проведения так называемых авансов. Авансы — это презентации будущего шоу всем бизнес-партнерам. Именно во время этой поездки нам сказали, что шоу будет теперь называться «Друзья». (Когда его переименовали, я подумал, что это ужасная идея… Но я никогда не утверждал, что я умный человек.) У «Друзей» отбоя не было от партнеров, и в этом смысле все тоже выстраивалось как нельзя лучше. В Нью-Йорке мы отметили начало работы серией встреч и вечеринок, а затем переехали в Чикаго, где встречи с партнерами и вечеринки продолжились.

Затем нам пришлось ждать целое лето первого выхода шоу в эфир. Я заполнил это лето тремя очень примечательными для меня событиями: во-первых, азартными играми в Лас-Вегасе, в котором мы оказались по воле Джимми Берроуза; во-вторых, поездкой в Мексику по собственной инициативе; и, наконец, сеансом поцелуев в кладовке с Гвинет Пэлтроу.

С Гвинет я познакомился в городе Уильямстауне, штат Массачусетс. Она участвовала там в постановке спектакля, а я был в гостях у дедушки. И вот на какой-то большой вечеринке мы оказались в кладовке с вениками и там целовались. Мы оба были тогда еще почти неизвестны, так что в таблоиды эта история не попала. А может, это Джимми Берроуз решил проверить меня на восприятие реальности…

После авансов, когда стало ясно, что наше шоу станет хитом, Джимми отправил нас всех на самолете в Вегас (кстати, в пути нам показали пилотную серию «Друзей»). По прилете он вручил каждому из нас по $ 100 и сказал, чтобы мы играли в казино и всячески веселились, потому что с осени, когда шоу выйдет в эфир, мы больше никогда не сможем этого сделать.

— Ваша жизнь полностью изменится, — говорил Джимми, — поэтому совершите некоторые поступки публично прямо сейчас, потому что, став знаменитыми, вы никогда не сможете их повторить.

И мы это сделали; мы, шестеро новых друзей, пили, играли, бродили по казино… Нас было шестеро — близких незнакомцев, которые приехали сюда на уикенд. Никто нас не узнавал, никто не просил автографов, никто не пытался с нами сфотографироваться, нас не преследовали папарацци… В общем, мы находились в миллионе световых лет от будущего, когда каждый миг нашей жизни публично документируется, чтобы все могли видеть нас вечно.

Я все еще жаждал славы, но уже ощущал в воздухе какой-то дикий и странный привкус — неужели слава, эта неуловимая любовница, действительно заполнит все лакуны, которые я носил с собой? Какой она будет, новая жизнь? Жизнь, в которой у тебя не будет возможности поставить двадцать на черное в каком-нибудь ярко освещенном казино с бокалом водки с тоником в руке без того, чтобы кто-нибудь не заорал: «Мэттью Перри только что поставил двадцать на черное! Все сюда, смотрите!» Это было последнее лето в моей жизни, когда я мог целоваться на вечеринке с красивой молодой женщиной по имени Гвинет, и никому, кроме Гвинет и меня, не было до этого никакого дела.

Будет ли игра стоить свеч? Стоит ли отказ от нормальной жизни запрошенной цены, которая состоит в том, что люди будут копаться в моем мусорном ведре или щелкать меня через телеобъективы и публиковать фотографии в наихудшем состоянии, в наилучшем состоянии, а также во всех промежуточных состояниях?

Смогу ли я когда-нибудь снова на условиях анонимности повторить свой двадцать первый день рождения, когда в ресторане Sofitel, что напротив Beverly Center, я после семи коктейлей «7&7» вылил бутылку вина в огромный бокал для бренди (такие ставят на рояль для сбора чаевых), вызвал машину, забрался с бокалом в кабину и, потягивая вино, попытался показать дорогу к дому, хотя мог выговорить только звук «л». В конце концов тот парень, что сидел впереди, заорал: «Что ж ты, сука, делаешь?» — потому что это был не таксист, а какой-то случайный левак.

И самое главное, затянутся ли эти дыры? Хотел бы я поменяться местами с Дэвидом Прессманом или с Крэйгом Бирко? А они со мной? Что бы я сказал им в конце концов, когда для стендап-комиков и ведущих ночных шоу мое имя стало сокращением, означающим «наркоман»? Что бы я им сказал, когда совершенно незнакомые люди ненавидели меня, любили или испытывали ко мне всю промежуточную гамму чувств?

Что бы я им сказал?

И что бы я сказал Богу, когда Он напомнит мне о молитве, которую я прошептал за три недели до того, как у меня появились «Друзья»?

«Боже, ты можешь делать со мной все что захочешь. Только, пожалуйста, сделай меня знаменитым».

Похоже, Господь вот-вот выполнит первую половину сделки… Но, согласно другой части молитвы, это означает, что Он может делать со мной все что захочет. Я целиком оказался во власти Господа, который, как известно, иногда бывает милосерден, а иногда считает, что прибить собственного сына гвоздями к кресту — это совершенно нормально.