Сильванские луны - Натанариэль Лиат

приходилось напоминать себе не привыкать – дома, в Питере, такой заботы не будет…

Иногда это здорово раздражало: в первом приближении Сильвана была похожа на то, что Алексей день за днём видел вокруг себя на Земле, но он то и дело спотыкался о мелочи. Взять хотя бы такую обыденную вещь, как календарь – даже он здесь был не как у людей. В году официально насчитывалось триста шестьдесят дней, нацело поделенных на десятидневные декады – по девять на каждое календарное время года. Декада играла роль недели – семь рабочих дней, три выходных; деления на месяцы не было. А ещё в году оставалось пять «лишних» дней – самых больших праздников, как бы выпадающих из системы. Если до праздничной даты, скажем, шёл второй день декады, то за ней следовал не четвёртый, а третий. Наверное, это было удобно, если привыкнуть, вот только Алексей долго безбожно путался в датах и раз за разом прикусывал язык, уже готовый ляпнуть что-нибудь про «воскресенье» или, скажем, «октябрь», которых тут просто не существовало…

Или, например, это дурацкое «Лексий»! Эта форма до сих пор вызывала у него отторжение, но он уже и сам иногда так себя называл – просто потому, что все называли. Ещё, чего доброго, привыкнешь!..

А ещё здесь не пили чая. Вообще. Совсем. Кажется, просто не знали такого напитка, да и кофе тоже. При мысли о том, что среднестатистическому сильванину приходится весь его жалкий век жить на вине, пиве и молоке, Алексея бросало в дрожь и самую искреннюю жалость – особенно к себе. Когда золотая осень сменилась затяжными дождями, заставившими Ларса с господином Дели перебраться с открытого воздуха в зал, у одного землянина вообще началась самая настоящая ломка. В этом мире, промозглом и неприютном на пороге зимы, грелись ароматным глинтвейном, но это всё равно было не то, так что оставалось только вздыхать. Интересно, что сказал бы Рад, с его-то давней и верной любовью к кофе…

Рад. Каждый раз, когда Алексей думал о друге, он внутренне содрагался, словно от удара степняцкого бича по самому сердцу. Конечно, он скучал по Питеру, по России, по Земле вообще – но куда сильнее он скучал по Раду.

И это вечное чувство вины. Оно никогда не исчезало полностью, хотя Алексей пытался убедить себя, что он ничего не мог сделать. Ведь правда не мог!

Как-то раз он вспомнил охотника из восточных лесов, не выдержал и спросил у Брана:

– Почему его величество ничего не сделает со степняками? Ведь от их налётов люди страдают.

Тот удивлённо приподнял брови, но обдумал вопрос и ответил:

– Ты не первый, кто об этом спрашивает. Это уже много раз обсуждали, в том числе вместе с Оттией, ей эти ребята наносят куда больше урона, чем нам… Решение в итоге получается всегда одно и то же: цель не оправдывает средств. Увы. Неприятно, но приходится признать: кочевники причиняют меньше ущерба, чем государство понесёт затрат, если возьмётся с ними бороться. Ловить их в Сильване – напрасный труд, наша лучшая конница рядом с ними будет стадом лидийских черепах, а идти к ним в Степь – самоубийственная глупость. На их территории у нас нет шансов. Вон, мы уже как-то раз наведались к горцам в Канкару, и чем это кончилось?

Да, Алексей уже успел почитать кое-что о Канкарских войнах, отгремевших совсем недавно. Ничего хорошего Сильвана от них не получила, кроме, разве что, урока на будущее: туда, куда не зовут, лучше и не соваться…

– В общем, официально корона объявляет степняков досадной помехой, но никак не серьёзной опасностью, – заключил Бран. – До столицы и других важных городов они со своей боязнью закрытых пространств всё равно не дойдут, а жители деревенек на восточных границах… Ну, они уже научились прятаться по лесам. Да, кому-то приходится остаток жизни доживать рабом, но с этим мы ничего поделать не можем. Так, по крайней мере, полагается считать.

Искоса бросив на Алексея внимательный взгляд, он вдруг осведомился:

– Почему это вообще тебя интересует? От Степи до Гелльса путь неблизкий.

– Праздный интерес, – солгал Алексей, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал как обычно.

На самом деле ему немного хотелось закричать.

Ведь не могло же всё это быть правдой. Не могло же быть так, что Рад никогда больше не найдётся, что-…

На этом месте Алексей сделал глубокий вдох и запретил себе об этом думать. Всё образуется. Если не образуется, то вот тогда ты и будешь размышлять, как быть, а пока сосредоточься на том, что можешь прямо сейчас. Решай проблемы по мере их поступления, иначе не осилишь вообще ни одной.

Когда у Ларса не случалось более важных и приятных планов на вечер, он благородно соглашался послушать отрывки из «Знамения власти». Алексей декламировал их ему так хорошо, как только мог, и с удивлением осознавал, что действительно почти выучил всю поэму до конца. Невероятно, но факт. Да уж, кажется, в мире в самом деле нет ничего невозможного…

Честно сказать, ему уже не терпелось поскорее сдать этот затянувшийся экзамен. Для этого ему оставалось всего ничего – научиться внятно выдавать все эти двести пятьдесят страниц (за вычетом вступительного слова, оглавления и иллюстраций, кстати, совершенно потрясающих) за один раз. До этого Алексей никогда не задумывался о том, как же сложно час говорить без остановки, и даже как-то проникся сочувствием к лекторам в университете…

Он надолго запомнил день, когда впервые одолел творение господина Шаумдорфа целиком – отчасти потому, что это, как-никак, был повод для гордости, но больше всё-таки из-за того, что в тот самый день он чуть было не сыграл сам с собой в Джека Потрошителя.

Вообще, причиной всей этой трагикомической истории стало сочетание двух обстоятельств. Первое заключалось в том, что в здешней первой половине девятнадцатого века (проведя аналогии с российским обществом, Алексей решил, что это самое близкое соответствие, которое он вообще сможет найти) никому ещё не пришло в голову изобрести безопасную бритву. На самом деле, это было серьёзной проблемой, потому что опасным Алексей не доверял – он не без основания полагал, что может с непривычки отрезать себе голову. На первых порах он выходил из положения с помощью цирюльника, но скоро выяснил, что чувствует себя не слишком уютно, когда какой-то незнакомый человек размахивает острыми предметами у его лица. Это, кстати, относилось и к стрижке волос, просто потому, что местные парикмахеры, похоже, по совместительству подрабатывали коновалами и кровопускателями, но нескромно длинные