Два товарища (сборник) - Владимир Войнович

– Клава, я тебе хочу сказать, что если это действительно так…

Она посмотрела на меня насмешливо:

– Я, конечно, ценю твое благородство, но это не так. Ты не волнуйся, все будет в порядке.

Ну что ж… Раз она сама считает, что это неопасно… Ведь она в самом деле врач.

– Да, ты знаешь, – сказал я, – я получил письмо от Владика. Помнишь, я тебе о нем говорил.

– И что он пишет?

– Ничего особенного. Зовет меня к себе. Он там строит какой-то завод.

– Ты хочешь поехать? – быстро спросила Клава.

– Не знаю, – сказал я. – Теперь едва ли.

– Если хочешь, езжай, – сказала Клава. – Я тебя не держу. Ничего особенного не произошло. Все остается по-прежнему.

– Нет, – сказал я, – теперь было бы просто глупо уезжать. Я скоро буду главным инженером.

– Правда? – удивилась Клава. – С чего это вдруг?

– Не знаю. Так хочет начальство.

– Я очень рада за тебя. – Она притянула мою голову к себе и поцеловала. – Ты знаешь, если тебе без меня лучше – ты уходи. Я тебя не держу. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя связанным.

– Не выдумывай глупостей, – сказал я. – Никуда я уходить от тебя не собираюсь.

– А ты меня любишь?

– Да.

Она посмотрела на меня недоверчиво, но ничего не сказала.

Утром, когда я собирался на работу, Клава спросила:

– Теперь не увидимся до самого праздника?

– Почему? – сказал я. – Можем увидеться хоть сегодня.

– Правда? – обрадовалась Клава. – Давай сегодня сходим в кино.

– Давай, – согласился я, хотя в кино мне идти не хотелось. Но я хотел сделать Клаве приятное.

18

Этот день прошел сравнительно спокойно, мне почти никто не звонил, никуда меня не вызывали. Я даже подумал, что обо мне позабыли. В четыре часа, после ухода рабочих, я позвонил в трест, сказал, что не смогу быть на летучке, потому что заболел. И поехал в поликлинику за Клавой.

Фильм, на который собрались сходить мы с Клавой, уже прошел, но в кинотеатре «Новатор» шел другой новый фильм, благо их теперь выпускают много.

Мы хотели пойти на шестичасовой сеанс, но билеты достали только на десять, времени впереди было много, шел дождь, и Клава сказала:

– Твой дом рядом. Пойдем посидим у тебя. За все время ты меня ни разу не пригласил к себе. Я даже не знаю, как ты живешь.

Дома у меня, как всегда, был беспорядок, и поэтому я согласился без особой охоты.

По дороге мы купили маленького ослика на деревянной подставке и принесли его Машеньке, мать которой совсем пропала.

Увидев незнакомую женщину, Машенька испугалась и расплакалась. Я проводил Клаву в комнату, предупредив ее, что у меня беспорядок, но чтобы она не вздумала убирать. После этого я вернулся к Машеньке и вручил ей подарок. Машенька отнеслась к игрушке равнодушно, зато Иван Адамович был доволен.

– Смотри, какого слоника тебе дядя купил, – весело сказал он.

– Это не слоник, а ослик, – поправил я его.

Иван Адамович прочел по складам название, написанное на ярлычке:

– «Ослик». – И, поставив игрушку на место, сказал упрямо: – Слоник.

Я не стал спорить.

– Мать так и не приходила? – спросил я.

– Нет, – грустно сказал Иван Адамович, – не приходила. Телеграмму из Воронежа прислала – замуж вышла.

Я вернулся в комнату. Клава стояла у столика и, держа в руках фотографию Розы, рассматривала ее.

– Это твоя новая симпатия? – спросила она с преувеличенным спокойствием.

– Положи на место и не трогай, – сказал я.

Это ее неожиданно возмутило.

– Да? А если я не положу?

– Клава, положи, – сказал я сдержанно и довольно миролюбиво.

– А если не положу?

– Положи! – повысил я голос.

– Не положу! – заупрямилась Клава.

Тогда я заорал и затопал ногами.

Такого со мной еще не бывало. До сих пор, когда я вспоминаю это, мне становится стыдно.

Клава вдруг ни с того ни с сего швырнула карточку на пол. Зазвенело стекло. Вот они, семейные сцены!

Я молча шагнул к ней. Клава посмотрела на меня и побледнела.

– Не смей! Не смей! – закричала она. – Ты потом пожалеешь! Тебе самому будет стыдно!

Хорош я, наверное, был, если Клава подумала, что я ее буду бить.

Дверь приотворилась. В комнату заглянул любопытный ко всему Иван Адамович, но, увидев мое разъяренное лицо, тут же захлопнул дверь.

– Да ты знаешь, кто это? – спросил я зловеще.

– Знаю, – сказала Клава. – Зачем ты мне морочишь голову? Если я тебе противна, можешь катиться к ней. К этой своей…

Клава с плачем вылетела за дверь.

Я прислонился к стене. Я задыхался. Снова заныло сердце.

Немного успокоившись, я присел на корточки и стал собирать осколки стекла. В конце концов, ничего страшного не произошло. Разбилось только стекло. Карточка осталась целой. Я осторожно освободил ее от осколков и положил на стол.

Большие глаза Розы смотрели на меня задумчиво и грустно. «Эх ты, – подумал я о Клаве, – нашла к кому ревновать».

Моя злость проходила. В чем виновата Клава? В том, что она хуже Розы. Но кто знает, какой была Клава в восемнадцать лет и какой стала бы Роза, если бы ей пришлось прожить столько и так, как Клаве.

Поймав себя на этой мысли, я удивился. Что это значит? Я стал хуже относиться к Розе? Или лучше к Клаве? Я даже испытывал угрызения совести и подумал, не догнать ли и не вернуть ли мне ее. Но, прикинув примерно, что она уже далеко (может быть, подходит к остановке), я сообразил, что бежать надо будет слишком быстро. Бежать мне, понятно, не хотелось. «Завтра позвоню, извинюсь», – решил я.

И как был, в пальто, прилег на кровать.

19

Потом мне надоело лежать, и я вышел на улицу. Дождь перестал, но все равно было холодно и сыро. На другой стороне улицы в забегаловке горел свет. Там была одна только Зоя. Она протирала вилки и ложки и собиралась уходить. Увидев меня, она удивилась.

– Что-то вы вечером к нам первый раз, – сказала она. – Видно, жена не хочет готовить.

– У меня нет жены, – сказал я.

– Рассказывайте, – кокетливо засмеялась Зоя. – Все мужчины говорят – нет, а потом оказывается – у него и жена, и дети.

– У меня нет жены, Зоя, – повторил я. – И детей тоже нет.

В забегаловке ничего не было, кроме холодных котлет.

Расплачиваясь, я вместе с деньгами вытащил из кармана билеты и только сейчас вспомнил про кино.

– Зоя, в кино хотите сходить? – неожиданно для самого себя предложил я.

– Я бы с удовольствием, – сказала Зоя, – но вы, наверное, шутите.

– Да нет, Зоя, серьезно, – сказал я. – Вот билеты.

Зоя согласилась. Мы вышли вместе, и я помог ей запереть дверь. До начала сеанса оставалось около часа, и мы решили побродить по улице.

Я не знал, с чего начать разговор, и спросил:

– Зоя, а что вы делаете в свободное время?

– Когда как, – сказала Зоя. – Иногда с девочками на танцы хожу или в кино. А то просто сижу дома, выражения переписываю.

– Что?

– Выражения. Ну вот знаете, например, такое выражение: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»? Это Долорес Ибаррури сказала. Или вот выражение Гюго: «Жизнь – цветок, любовь – мед из него». У меня этих выражений уже целых два альбома есть. Если иметь их много, никаких книжек читать не надо!

– Скажите! Это интересно… – сказал я. – Значит, вы храните в этих альбомах всю мудрость в чистом виде?

– В чистом, – согласилась она. – Вы знаете, у меня почерк очень красивый, хотя даже среднюю школу я не закончила. А вот у моей сестры высшее образование – учительница она, – так вы не поверите, как напишет что-нибудь, сама не разберет. А у вас высшее образование?

– Да вроде бы высшее, – сказал я.

– А правда, что вы очень сильный?

– С чего это вы взяли?

– А мне один мальчик рассказывал. Он с нашей поварихой дружит. Говорит, что с вами вместе работает. Его Сашей зовут.

– Не знаю, – сказал я, – со мной много Саш работает. Как фамилия?

– Фамилию не помню. Русый такой, волосы длинные-длинные.

– А, – догадался я, – Писатель?

– Как, он разве писатель? – удивилась Зоя.

– Ага, – сказал я. – Писатель. Знаешь что, давай будем на «ты». Так как-то проще. Правда?

– Правда, – согласилась она. – Лучше дружеское «ты», чем холодное «вы».

– Вот именно, – сказал я. – И так холодно. Давай зайдем в фойе. Погреемся, журнальчики посмотрим.

Она согласилась. Мы вошли. Посмотреть журнальчики нам не удалось, в фойе выступал режиссер, поставивший эту картину. Стоя у стены, мы слушали его. Режиссер рассказывал, как был поставлен фильм, как героически работал весь съемочный коллектив, какие надежды они возлагали на эту работу. В конце своей речи он сказал:

– Если наш фильм заставит вас над чем-то задуматься, если, посмотрев его, вы станете хоть чуточку лучше и умнее, мы будем считать, что наша задача выполнена.

Ни лучше, ни умнее после этого фильма мы не стали.

Когда мы шли из кино, Зоя долго молчала и вздыхала, думая о чем-то своем. И наконец спросила: