Цветные открытки - Нина Катерли

Глухов оказался серым, как валенок, но Полину это ничуть не смущало, наоборот, похоже, чем-то даже нравилось: «Я и сама не принцесса Турандот, вот и будем вместе ликвидировать пробелы!» Первое время все таскала его по театрам. Глухов терпел целый «квартал», а потом начались скандалы. Да какие! У Майи Андреевны были даже подозрения, что муж Полину бьет, — та время от времени появлялась с синяками, а спросишь — «ударилась о дверцу такси» или упала и «можешь себе представить? — рожей об угол, вот смех!» Майю все это, естественно, приводило в ужас — во-первых, как можно так жить, во-вторых, зачем врать?

Через год развелись, делили комнату, имущество, и Глухов вел себя из рук вон, — претендовал на Полинкины вещи, скотина эдакая, сам-то в дом ничего не принес, а отсудил телевизор и обеденный стол. Не говоря о площади, — Полинка после размена переехала буквально в клетушку, хорошо еще, что дом пошел на капремонт, дали квартиру. Притом отличную. А вообще-то, вот парадокс: все человек делает, чтобы испортить свою жизнь, и выходит — что другие годами добывают собственным горбом, ей вдруг валится с неба. На блюдечке с голубой каемочкой.

Про вещи, которые Глухов отсудил, Полина, ясное дело, сказала: «Наплевать с космических высот. Что ни делается, все к лучшему. Полная перемена обстановки в прямом и переносном смысле».

Вот так. Только стала опять налаживаться жизнь, снова попала в больницу со своим сердцем. Майя Андреевна ее в тот раз буквально вытащила, ходила как за собственным ребенком, каждый день — обед в термосе, фрукты, соки. Потом Игорь достал путевку в санаторий. И чем, вы думаете, кончилось? Нашла себе там какого-то мальчишку, на пять лет ее моложе, принялась опекать, и уж бог знает, что у них было и чем бы кончилось, да мальчик взял и умер. Там же, в санатории, прямо у нее на глазах. Сколько уж лет с тех пор прошло, — каждый год в день его смерти ездит на кладбище, возит цветы. И за могилой ухаживает. А у мальчика, между прочим, живы родители…

Что же это все такое? Никто не спорит, Полина добрая, отзывчивая, этого не отнимешь. Но с другой стороны, — а чем себя еще занять? Как ни смешно, а такая вот филантропия направо-налево, если вдуматься, для многих — линия наименьшего сопротивления. Легче это, чем полюбить всерьез, построить семью и всю себя отдать ей, легче, чем заняться, допустим, самообразованием. И уж, разумеется, легче, чем усыновить ребенка и жить для него. Вообще куда приятней делать добро тому, кому ты его делать не обязан, это аксиома, и не каждый может такое себе позволить — времени у всех в обрез, силы тоже ограничены, вот и получается: на первый взгляд, помогать чужим, посторонним — очень благородно, прямо подвиг, а на самом деле подвиги эти совершаются, как правило, за счет самых близких, которые при этом чувствуют себя обделенными… Сейчас Полина «спасает талант». Звучит красиво, кто спорит. Жаль только, когда на дешевые эффекты уходит человеческая жизнь. Дешевые, потому что Евгений — ярко выраженный бездельник. За два года раз пять менял работу — то он лифтер, то оператор в котельной, теперь вот, Полина говорила, устроился чуть ли не на живодерню. Где бы ни работать, лишь бы не работать. Вечно, без денег, вечно на шее у матери-пенсионерки или у дуры Полинки. Как же! — поэт, талант, которому все позволено.

Игорь Михайлович как-то объяснял жене, что неустроенная личная жизнь ее лучшей подруги вовсе не случайность. Видимо, сказал он, у Полины с детства комплекс неполноценности, хотя непонятно откуда — прелестная женщина. Но вот парадокс — не верит, что ее можно полюбить за ее личные качества, прямо какой-то психический сдвиг. Не верит, и потому выискивает убогих, за кем не надо тянуться, надо, наоборот, опускаться. И вот тут-то кроется ошибка: ущербные всегда озлоблены, к благодарности не способны из-за раздутого самолюбия, любить умеют только самих себя, так что бедная Полина всю жизнь обречена терпеть пренебрежительное тунеядство. Казалось бы — несправедливость! А если вдуматься?.. Нет, любовь не покупают услугами, ее заслуживают всей жизнью…

Игорь, конечно, прав, он умница и в людях разбирается. Одно непонятно, откуда у Полины такой комплекс. Скорее всего, оттого, что росла без отца, даже ни разу его не видела, а это всегда деформирует психику.

Да и мать… Майя несколько раз видела Полинину мать. Симпатичная была женщина, только уж очень какая-то… правильная, без конца Полину воспитывала, и что ни слово, то цитата: «девушку украшает скромность», «всякий труд почетен», «нужно думать не об удовольствиях, а о жизни». Голосок тихий, въедливый, у бедной Полинки лицо аж перекосится, а молчит, матери никогда не грубила. Кстати, Игорь считает, Полинкина бесшабашность — отсюда, протест против материных бесконечных наставлений. Вполне может быть… Позвонить, разве что, еще раз? Может, одумалась, придет? Нет. Бесполезно. Эта фанатичка, если что решила, сделает по-своему, не переубедишь.

Взглянув на часы, показавшие без трех минут двенадцать, Майя Андреевна решила до возвращения дочери съездить на автомобильную барахолку — осенью сняли «дворники», когда Игорь один-единственный раз оставил машину под окном. А еще неплохо бы купить распредвал. Хоть автомобиль и в хорошем состоянии, а про запас. Для Игоря сейчас машина — любимая игрушка…

3

Майя Андреевна ошибалась, думая, будто Полина ни разу не видела своего отца. Одна встреча была, и совсем недавно, только можно ли считать это встречей, вот вопрос…

Пятнадцатого октября Полина прилетела из Сочи, из отпуска. Наплавалась, загорела, как негритос с Филиппин, хотя врач и запретил открытое солнце. И вот, не успела войти в дом, звонок по телефону. Голос женский. Спрашивает, как милиционер:

— Гражданка Колесникова?

— Я — Колесникова. В чем дело?

— А в том дело, — говорит голос, — что стыдно должно быть. Ваш отец, Колесников Василий Иннокентьевич, скончался восьмого октября у нас в доме престарелых, где его никто не навещал, в то время как имеется родная дочь. Об этом мы, само собой, напишем в центральную газету, а также о том, что тело до сих пор не погребено, находится в районном морге, и его уже собираются передать в мединститут для опытов!

— Для каких… опытов? — спросила Полина, садясь на стул.

Но «голос» не реагировал, точно на том конце провода крутили магнитофонную ленту.

— …об этом бездушии мы, конечно, тоже сообщим, куда следует, а ваш адрес и место работы получили в справочном столе, но нам, как гражданам, да просто, наконец, как людям, совершенно непонятно, до какой степени…

— В каком морге? — все-таки прорвалась Полина.

Женщина закончила фразу через полчаса и адрес назвала, но потом опять забубнила про возмутительное отношение. Полина медленно положила трубку. Телефон затрещал опять, она не подошла.

В морге сразу начались сложности. Зачем-то потребовалось, чтобы она опознала тело, и пришлось долго объяснять ошеломленному служителю или как там он называется, что сделать она этого не может, поскольку не знает, как выглядел ее родной отец. Потом потребовались документы, а их, кроме собственного паспорта с фамилией «Колесникова», у Полины, естественно, тоже не было. Но тут откуда-то появилась маленькая квадратная старушка, та самая, телефонная активистка из дома престарелых. Полинин загар и цветущий вид вызвали у нее новый приступ злобного негодования, но работник морга отвел ее в сторону, что-то сказал, и старушка стихла. Больше того, внезапно полюбила Полину, стала ласковая, повела к отцу, и Полина, глядя в чужое мертвое лицо, вслушивалась в себя — дрогнет ли хоть что-нибудь, ведь отец все-таки. Нет. Не дрогнуло.

Организовать все помогла та же Лилия Корниловна из дома престарелых, а деньги выложить пришлось Полине, у дома престарелых такой статьи в бюджете предусмотрено не было. Провожать отца пришло человек десять, всё старики — Лилия Корниловна привезла прямо в крематорий на микроавтобусе. И гордилась: удалось оформить как экскурсию.

От дома престарелых был венок, от дочери — живые цветы, все как у людей. Крематорский оратор сказал речь, что прощаемся мы сегодня с хорошим человеком Колесниковым Василием… тут он запнулся и вместо Иннокентьевича назвал отца Ипполитовичем.

А Полина смотрела на темное лицо среди цветов (странно: человек мертвый, а цветы живые…) и думала, что ведь совсем не знает, каким он был., ее отец. Даже о том, что жил, оказывается, в Ленинграде, услышала только три дня назад, мать всегда говорила: «Где-то на Урале, не знаю где, возможно, умер. И больше не спрашивай, не хочу вспоминать, это — подлец». В анкетах Полина писала: «разведен с матерью в декабре 1940-го года, местонахождение неизвестно». А она родилась в январе сорок первого и вот теперь ничего об отце не знает. Сказали бы раньше, что жив, в Ленинграде, нашла бы, хотя… Может, и не стала бы искать, мама этого не хотела, да и он сам, папаша, не больно старался увидеть родную дочь… А он, небось, и понятия не имел, что дочь существует. Вообще-то думать об этом теперь пустое дело, у мертвого не спросишь…