Созвездие Стрельца - Анна Берсенева

Но тогда она поверила маме безоговорочно. И лишь уточнила:

– Значит, во мне раскованности нет?

– И доступности тоже, – подтвердила та. – Поэтому на успех у мужчин ты пока рассчитывать не можешь.

Ничего себе! Не очень-то приятно узнать о себе такое.

– И сколько же это будет длиться? – уныло поинтересовалась Тамара.

– Пока они не доберутся до того возраста, когда для них становится главным другое: способность женщины приводить их жизнь к гармонии.

Это утверждение звучало слишком обтекаемо, смысл его был неясен, но все школьные годы оно выручало Тамару. Иначе она наверняка упала бы духом из-за того, что не пользуется у мальчиков никаким успехом. Совершенно никаким! Она не отличалась завышенным самомнением и умела оценивать себя так же беспристрастно, как других, но именно беспристрастие и заставляло ее недоумевать.

Она видела, например, что светлые волосы и светлые глаза в сочетании с правильными чертами лица и хорошей фигурой воспринимаются всеми как нечто безусловно привлекательное. Тогда почему привлекательной не является она, обладающая именно такой внешностью? И почему она, неглупая и жизнерадостная, не является для этих самых молодых мужчин объектом именно мужского интереса? Этого Тамара не понимала.

Как ни крути, а мамино давнее объяснение оказывалось единственным. Вот только когда появится в ее жизни мужчина, которому нужна будет именно она, и появится ли вообще когда-нибудь, – оставалось неясным. Тем более что филфак МГУ, где Тамара училась, не предоставлял широкого выбора достойных мужчин. Да и никакого их выбора не предоставлял вообще-то…

А вот когда она окончила университет и стала работать в журнале «Иностранная литература», личная ее жизнь пошла наконец совсем иначе. В редакцию заходили авторы и переводчики, сплошь люди интересные, многие обращали внимание на светловолосую молодую редакторшу, в глазах которой сверкали голубые огоньки жизни, многие приглашали ее в недоступный для простых смертных ресторан Центрального дома литераторов, а когда в застольной беседе выяснялось, что девушка не только красивая, но и умная, а затем выяснялось, что она из хорошей московской семьи… За первый год работы Тамару трижды звали замуж, а предложения великой любви в рамках свободных отношений она и считать перестала.

Вероятно, мужчин, с которыми она теперь общалась, привлекало в женщинах именно то, что обещала ей когда-то мама. И как только Тамара в этом убедилась, она приобрела наконец уверенность в своих силах, в своем счастливом будущем – и очарование ее оформилось так же, как и фигура.

Замуж она не собиралась. То есть собиралась, конечно, но когда-нибудь потом. Ей хотелось, чтобы жизнь ее была интересной и яркой, и она совсем не была уверена, что путем к этому является замужество. Точнее, она была уверена в обратном. Достаточно было взглянуть на маму, центром жизни которой был папа, чтобы понять, что с замужеством лучше не торопиться.

Наверное, если бы Тамара влюбилась, то и замуж вышла бы; представления на этот счет у нее были патриархальные. Но ничего более сильного, чем кокетливый интерес, она ни к одному из появляющихся в ее жизни ухажеров не испытывала, поэтому и такая причина для брака, как любовь, отсутствовала тоже.

А вообще-то не много она о замужестве думала. Важных размышлений и без того хватало.

После года, проведенного в журнале, Тамара почувствовала тревогу. Она представила свою дальнейшую жизнь, и ей стало не по себе. Что, вот так все это теперь и будет? Каждый день она будет приходить в редакцию, читать рукописи, рецензировать, редактировать, писать замечания для авторов, и так изо дня в день, и завтра, и послезавтра, и через год?.. Не то чтобы это плохо, но неужели это потолок, которого она может достичь, да, собственно, уже и достигла? И ей ведь еще повезло, благодаря родительским связям она попала на хорошее место. Другие и об этом мечтать не могли бы. Но что же дальше? Это оставалось для нее неясным.

Будь Тамара старше и опытнее, она понимала бы, что ее мечты о каких-то головокружительных высотах, а точнее, о просторах для приложения своих сил попросту неосуществимы. Она безотчетно накладывала свои планы на очевидную для нее основу, и основой этой была свобода. А свободу следовало сразу из любых планов исключать. Чтобы потом не разочаровываться.

Как раз через год после начала работы в журнале она это и поняла.

Французский, первый свой университетский язык, Тамара знала безупречно. Не хуже знала и второй, итальянский, а по-английски бегло читала и прилично говорила. Поэтому, получив письмо от Эжена Пуаре, французского писателя, которого недавно опубликовали в «Иностранке», не очень-то удивилась. Почему бы ему не пригласить ее в Париж вместе с переводчиком его повести? Ведь она этот перевод редактировала, она вела переписку с автором, она задавала ему по тексту вопросы, точностью которых он восхищался, и, говоря начистоту, она в большей мере, чем сам переводчик, человек пронырливый, но малоспособный, добилась того, чтобы повесть месье Пуаре выглядела на русском не хуже, чем на его родном языке.

Когда Тамара с красивым французским конвертом в руке вошла в приемную главреда, глаза у нее блестели и вся она была охвачена радостным возбуждением. Главный еще не вернулся с обеда, но секретарша сказала, что он будет с минуты на минуту, и предложила подождать.

– А в чем дело, Тамара Васильевна? – поинтересовался Каблуков.

Он вышел из главредского кабинета. Странно! Впрочем, первому заместителю это можно, наверное.

– Дело в Париже, – машинально ответила Тамара.

Очень уж начальственный у Каблукова был голос. Вообще-то она не хотела обсуждать это с ним. Он вызывал у нее неприязнь, и она даже понимала почему: оттенок высокомерия всегда слышался в его тоне. Не само высокомерие, а вот именно оттенок. Но это было даже неприятнее, чем если бы Каблуков не таясь говорил свысока. Так он давал понять, что его превосходство над простыми смертными настолько очевидно, что его не стоит даже педалировать.

– И что же происходит в Париже? – спросил Каблуков. – Вы пройдите, пройдите.

Он сделал доброжелательный жест, приглашая Тамару в чужой кабинет. Она вошла. Не могла же сказать, что это не его ума дело!

– Присаживайтесь, – сказал Каблуков, закрывая дверь в приемную. – Вижу, письмо из Франции получили?

– Да, – кивнула Тамара.

– В гости приглашают?

– Не в гости, а в командировку. Вместе с Кесаревым.

Она наконец поняла, что такое этот Каблуков. Странно, что давно уже не догадалась и что никто не подсказал.

Тамарины родители не были диссидентами, и богемной их жизнь назвать было невозможно: папа был полностью погружен в работу и терпеть не мог пустой траты времени, даже дружеских посиделок старался избегать. Но о том, что в любой организации под видом обычных сотрудников работают гэбэшники, Тамара, конечно, знала. И Солженицына прочитала еще в школе, и Шаламова, и никакого расположения к товарищам в штатском после этого не испытывала. Но и страха не испытывала тоже: все-таки времена теперь не те, когда могли посадить случайного человека, назначив его японским шпионом, теперь для этого надо хотя бы «Хронику текущих событий» распространять. А она – ну что она? Обычный редактор в обычном журнале, трепетать перед гэбистом ей не из-за чего.