Обещание - Джоди Пиколт

Мэлани целое утро занималась тем, что вырывала странички из небольшого блокнота и швыряла их в мусорную корзину. Наблюдала за тем, как там накапливаются белые страницы, — крошечная снежная буря. Когда корзина оказалась наполовину полной, она рванула пакет из корзины, чтобы вынести его на улицу. Повалил снег — впервые в этом году. Околдованная первым снегом, Мэлани уронила мусорный пакет и, не обращая внимания на холод и на то, что отчаянно дрожит без пальто, протянула руку. На ладонь опустилась снежинка, и она поднесла ее к лицу, чтобы лучше рассмотреть. Но снежинка растаяла до того, как Мэлани смогла сделать это.

Ее напугал телефон, его резкий звонок вырвался через открытую кухонную дверь. Мэлани повернулась, побежала в дом и поспешно схватила трубку висящего на стене телефона.

— Алло!

— Здравствуйте, — произнес голос нараспев. — Я бы хотела поговорить с Эмили Голд.

«Я тоже», — подумала Мэлани и молча повесила трубку.

В приемной доктора Эммануила Фейнштейна Крис чувствовал себя неуютно. Он делал вид, что рассматривает развешанные на стенах снимки крытых мостов и тайком поглядывал на секретаршу, которая печатала настолько быстро, что ее пальцы так и порхали над клавиатурой, напоминая размытое голубоватое пятно. Внезапно зазвонил интерком. Секретарша улыбнулась Крису:

— Можете входить.

Крис кивнул и вошел в смежный кабинет, удивившись тому, что почему-то целых полчаса торчал в приемной, когда в кабинете не было другого пациента. Психиатр встал, вышел из-за письменного стола.

— Проходи, Крис. Я доктор Фейнштейн. Рад знакомству.

Он кивнул на стул. «На стул, не на диван», — отметил про себя Крис и сел. Доктор Эммануил Фейнштейн оказался не чудаковатым стариканом, как, исходя из его имени, рисовало Крису воображение, а был похож на спокойного дровосека или лесоруба, или на нефтяника с вышки. У доктора были густые белокурые волосы до плеч, и он был на целую голову выше Криса. Кабинет врача во многом напоминал кабинет его отца, Джеймса: темное дерево и шотландские пледы, книги в кожаных переплетах.

— Ну-с, — произнес психиатр, присаживаясь на вращающееся кресло напротив Криса, — как ты себя чувствуешь?

Крис пожал плечами. Доктор подался вперед и взял с кофейного столика, стоящего между ними, магнитофон. Отмотал запись назад, услышал свой заданный вопрос, встряхнул магнитофон.

— С этой техникой просто беда, — сказал он, — она не воспринимает невербальных ответов. Существует единственное правило, Крис. В ответ ты должен издавать членораздельные звуки.

Крис откашлялся. Возникшее было расположение к психиатру исчезло.

— Хорошо, — угрюмо ответил он.

— Хорошо что?

— Чувствую себя хорошо, — пробормотал Крис.

— Спишь хорошо? Аппетит хороший?

Крис кивнул, потом взглянул на магнитофон.

— Да, — многозначительно ответил он. — Ем я хорошо, но иногда не могу заснуть.

— А раньше случались проблемы со сном?

«Раньше» — с большой буквы «Р»… Крис покачал головой, глаза наполнились слезами. Он стал уже привыкать к своей слабости: всякий раз, когда он думал об Эмили, на глаза наворачивались слезы.

— Как дела дома?

— Творится что-то непонятное, — признался Крис. — Отец ведет себя так, словно ничего не произошло, мама разговаривает со мной, как с шестилетним ребенком.

— По-твоему, почему родители так к тебе относятся?

— Думаю, потому что напуганы, — ответил Крис. — Я бы на их месте испугался.

Каково это — узнать, что твой ребенок, которого ты, кажется, знаешь, как свои пять пальцев, оказался совершенно другим человеком?

Крис бросил на психиатра недовольный взгляд.

— Вы расскажете родителям о том, что я вам здесь скажу?

Доктор Фейнштейн покачал головой.

— Я здесь ради твоей пользы. Чтобы тебе помочь. Все, что ты скажешь, не выйдет за пределы этого кабинета.

Крис смерил его осторожным взглядом. Как будто от этого ему могло стать спокойнее. Он не знал Фейнштейна из этой захудалой конторы.

— Ты до сих пор думаешь о самоубийстве? — спросил психиатр.

Крис уставился на дырку на джинсах.

— Бывает, — пробормотал он.

— У тебя есть план?

— Нет.

— По-твоему, вечер пятницы изменил твое решение?

Крис резко вскинул голову.

— Я вас не понимаю.

— Может, расскажешь, каково видеть, как твоя подружка сводит счеты с жизнью?

— Она была мне не подружкой, — поправил Крис, — а девушкой, которую я любил.

— В таком случае тебе должно было быть еще тяжелее, — заметил доктор Фейнштейн.

— Да, — признался Крис, заново прокручивая в голове тот вечер: голова Эмили дернулась влево, как будто невидимая рука отвесила ей пощечину, кровь течет у него между пальцами…

Крис взглянул на психиатра: какого признания ожидает от него этот человек?

После затянувшегося молчания врач подступился к теме еще раз.

— Должно быть, ты очень расстроен.

— Потеряв голову, по волосам не плачут.

— Что ж, — произнес психиатр, — это вполне нормально.

— Да? — хмыкнул Крис. — Вполне нормально. Я вечер провел в больнице — мне наложили семьдесят швов. Моя девушка мертва. Меня заперли в психушке на три дня, а теперь я здесь и должен изливать душу совершенно незнакомому человеку. Да, я вполне нормальный семнадцатилетний парень.

— Знаешь, — спокойно ответил доктор Фейнштейн, — мозг — удивительная вещь. Если раны не видно, это не значит, что она не болит. Рана навсегда оставит рубцы, но ее можно излечить. — Он подался вперед. — Здесь ты быть не хочешь, а где хотел бы?

— С Эмили, — не колеблясь, выпалил Крис.

— Умереть.

— Нет. Да.

Крис отвел взгляд и уставился на вторую дверь, которую не заметил раньше. Она не выходила в приемную, откуда он пришел. Скорее всего, догадался Крис, выйдет он через эту дверь. Второй выход, чтобы никто и никогда не узнал, что он был у психиатра.

Он посмотрел на доктора Фейнштейна и решил: если человек печется о чужой конфиденциальности, значит, он не так уж плох.

— Я бы хотел вернуться на несколько месяцев назад, — негромко признался Крис.

Как только разъехались двери лифта, Гас заметалась вокруг сына, обняла его за талию, зашагала с ним в ногу и начала беспрестанно болтать, поспешно уводя Криса из больницы, где находился кабинет доктора Фейнштейна.

— Ну, — поинтересовалась Гас, как только они оказались в машине, — как все прошло?

Ответа не последовало. Крис сидел, отвернувшись.

— Прежде всего, скажи, он тебе понравился? — спросила она.

— Это что, свидание вслепую? — проворчал Крис.

Гас выехала со стоянки, мысленно придумывая оправдания для сына.

— Он хороший психиатр? — не отставала она.

Крис смотрел в окно.

— Если с кем сравнивать? — спросил он.

— Ну… тебе лучше?

Он медленно повернулся к матери и уставился на нее.

— Если с чем сравнивать?

Джеймс был воспитан в семье бостонских нетитулованных аристократов, которые возвели стоицизм Новой Англии в ранг искусства. За все восемнадцать лет, прожитых в родительском доме, он лишь однажды видел, чтобы родители поцеловались на людях. Да и поцелуй был таким мимолетным, что Джеймс начал верить, что это просто ему почудилось. В их семье порицалось выказывать боль, печаль, бурную радость. Однажды в подростковом возрасте Джеймс расплакался, когда умерла его любимая собака, и родители повели себя так, словно он совершил харакири прямо на мраморном полу вестибюля. С неприятностями и остальными событиями, затрагивающими чувства, они поступали так: оставляли шокирующую ситуацию в прошлом и продолжали жить, как будто ничего не произошло.

К тому времени, когда Джеймс познакомился с Гас, он уже мастерски овладел техникой хладнокровия… и решительно от нее отказался. Но в тот вечер, находясь в подвале, в одиночестве, он отчаянно пытался вернуться к этой блаженной, намеренной слепоте.

Он стоял перед сейфом с оружием. Ключи до сих пор торчали в замке: он ошибочно полагал, что его дети уже достаточно взрослые, чтобы проявлять чрезмерную осторожность, как он делал это много лет назад. Он повернул ключ и открыл дверцу — внутри, словно спички в коробке, лежали ружья и дробовики. Бросалось в глаза отсутствие кольта, который конфисковала полиция.

Джеймс коснулся ствола двадцать второго калибра — первого оружия, из которого он дал Крису пострелять.

Неужели это он виноват?

Если бы Джеймс не увлекался охотой и дети не могли бы добраться до оружия, удалось бы избежать этой трагедии? Если бы они наглотались таблеток или отравились угарным газом, были бы результаты менее катастрофичными?

Он отогнал от себя эти мысли. Подобное самобичевание ни к чему не приведет. Нужно продолжать жить, работать, строить планы на будущее.

Как будто неожиданно раскрыв тайну вселенной, Джеймс стал тяжело подниматься по ступенькам подвала. Он обнаружил Гас и Криса в гостиной. Они подняли головы, когда он внезапно появился на пороге.