Тьма после рассвета - Александра Маринина

этим двум милиционерам, почему она вообще рассматривала незнакомых мужиков в темной подворотне!

Разин ее не торопил. Пусть подумает, прикинет, что к чему. Лишь бы в конце концов сказала что-то полезное. Молчала Катерина слишком долго, и Николай, теряя терпение, решил ей немного помочь.

— Вот вы так уверенно сказали, что никто ничего не продает. А разве эти двое мужчин не могли быть продавцом и покупателем? Товар громоздкий, лежит в багажнике машины. Магнитофон, например, или импортный телевизор, в общем, габаритная техника. Не похоже было?

— Нет, — уверенно ответила Катерина и в очередной раз выдохнула дым.

— Почему?

— Когда продают-покупают, всегда стоят лицом друг к другу. Смотрят товар, обсуждают, торгуются. А эти стояли рядом и тихонько разговаривали, смотрели на улицу, как будто ждали кого-то. Они что, этих детей ждали, что ли? — вдруг забеспокоилась она.

— Если они стояли рядом и смотрели на улицу, значит, вы видели их в лицо, так? Что-нибудь бросилось в глаза?

— Усы! У одного были усы.

— А волосы какие? Понятно, что темно, но форму головы видно. Вспоминайте, Катерина. Вы же в парикмахерской работаете, и даже если сами не стрижете, все равно наверняка разбираетесь и сразу оцениваете профессиональным взглядом.

Разин пытался польстить, но ничего не вышло.

— Не обратила внимания. Но оба, кажется, были в головных уборах.

— Меховые шапки? — быстро подсказал участ­ковый.

— Да какие шапки, вы что! — презрительно протянула Катерина. — До зимы еще далеко, сейчас дожди сплошные, кто будет мех портить? Скорее, кепки, модные такие, с ушами и пуговицами.

— Что еще из одежды вспомните? Во что они были одеты? Пальто, куртки?

— Или полупальто, или длинные куртки. В общем, что-то короткое, до середины бедра примерно.

— А возраст?

— Где-то от тридцати до сорока. Ну, мне так показалось по одежде. Если бы лицо при дневном свете показали, я бы по состоянию кожи сказала точно, плюс-минут пара лет. А так… Один вроде покрепче, плотный такой, другой более худой.

— Усы у кого из них? У крепкого или у худого?

Катерина задумалась, словно вызывала в памяти картинку.

— У худого, — наконец ответила она. — Я еще тогда подумала, что тощие субтильные мужички чаще отращивают усы, чем крепкие здоровяки. Наверное, пытаются хоть таким способом придать своему виду мужественность.

Ну что ж, утро прошло не впустую. Старший лейтенант Разин отпустил участкового и помчался в родное РУВД. Дальше нужно подключать коллег из ОБХСС. В принципе, Николай и сам справился бы, но времени потратит куда больше.

***

Расчет Николая Разина оказался верным, ребята, специализирующиеся на борьбе со спекуляцией, в ситуацию вникли и помогли, нашли нужных людей, задали им правильные вопросы, и к обеду у Разина уже был результат: некий «жучок» по имени Жека Батарейка давно облюбовал ту самую подворотню для своих мелких торговых сделок; вечером в среду он радостно притопал туда вместе с покупателем. Клиент хотел приобрести солидную партию, но был весьма осторожен и возжелал своими глазами рассмотреть каждый экземпляр во избежание мошенничества и туфты. Даже фонарик с собой принес. Видно, обжегся однажды. Только приступили — засветились фары: в подворотню задним ходом заезжал автомобиль. Дельцы рванули в глубь двора, Жека быстренько попрятал товарчик, рассовал по нашитым на подкладку пальто карманам, покупатель разворчался, занервничал. В принципе, ничего страшного-то не произошло, ну не в подворотне произвести осмотр и обмен, а в другом месте, где-нибудь поблизости — это же не критично, правда? Но покупатель отчего-то ужасно перепугался, заявил, что если это милицейская облава, то ему таких приключений не надо, и вообще ему ничего уже не надо, он передумал, спасибо, до свидания. Жека не волновался ни одной минуты: богатый жизненный опыт подсказывал, что в случае облавы менты сразу выскочили бы из машины и кинулись догонять тех, кого пытались отловить. Кроме того, они всегда заезжают передним ходом, да еще и с визгом. Если в течение пяти секунд дверцы не хлопают и никто не бежит, значит, тревога ложная. Он попытался объяснить это боязливому клиенту, но тот не захотел ничего слушать и смотался. Жека огорчился, ведь представилась шикарная возможность скинуть всю партию одним махом и спокойно идти развлекаться. Попытался заглушить огорчение сигареткой, постоял, покурил, потом зашел в один из выходящих во двор подъездов справить малую нужду. Двор не проходной, не сквозной, выйти из него можно только на Грузинскую, а для этого придется пройти мимо машины. Огорчение растаяло, как Жека и надеялся, но накатила внезапная злость. Пока шли от планетария, он уже всю программу на вечер вымечтал: кому позвонит, куда пойдет, с кем выпьет-закусит, с кем ночь проведет… И тут ка­кие-то козлы поломали ему всю малину!

В состоянии злости Жека Батарейка нередко совершал глупости. Ну, если совсем по-честному, то не нередко, а всегда. Словно вертлявый бес вселялся в его голову и начинал разбойничать. Направляясь к выходу на улицу и проходя мимо «Москвича», Жека со всей пролетарской ненавистью пнул ботинком по колесу. Стекло со стороны переднего пассажирского сиденья опустилось, и на Жеку уставились мрачные холодные глаза. Обладатель этих глаз ничего не сказал, ни одного слова, но Батарейке вдруг стало так страшно, как не было никогда в жизни.

— Из-звини, командир, — пролепетал он, запинаясь. — Качнуло… Не удержался на ногах…

Стекло поднялось, и Жека постарался поскорее унести ноги. Через пару минут пришел в себя, отдышался, подумал, что ему померещилось. Ну какие уж такие особенные глаза он мог увидеть в темноте-то? «Нервы сдают, — недовольно подумал он. — Надо срочно выпить».

***

Татьяна Муляр сидела в уголке и слушала, как ее муж отвечает на вопросы оперативников. Сегодня их было трое: тот лысый крепыш, который приходил накануне, и с ним еще двое других, незнакомых. Она уже все рассказала, стараясь как можно точнее припомнить все свои передвижения и действия начиная с первого ноября. Куда ходила, кого видела, с кем разговаривала, не заметила ли случайно какого-нибудь человека, который попадался ей на глаза больше одного раза. Оперативники объяснили, что если дети не сбежали, то их, вероятнее всего, похитили, и преступники должны были заранее выяснить весь уклад жизни семьи, ее, так сказать, график. О том, для чего нужно похищать двенадцатилетнюю девочку, Татьяне даже думать было страшно, но она сразу поверила. Сколько раз в детстве и юности она в переполненном транспорте чувствовала, как чья-то рука заползает ей под юбку, а однажды, когда Таня стояла в магазине у прилавка, опустив руки, ей в ладонь ткнулось что-то непонятное, но противное. Она обернулась и успела увидеть мужчину, который запахнул плащ и быстро выбрался из толпы покупателей, нервно толкающихся в ожидании, когда продавец выпишет чек. Так что о существовании психопатов-педофилов Татьяна знала отнюдь не понаслышке. Родителям рассказывать стеснялась, но когда обсуждала это с подружками, то выяснялось, что подобное хотя бы раз происходило почти с каждой из них.

Конечно, она понимала, что вряд ли вспомнила все точно, ведь очень многое люди делают привычно, автоматически, и такие действия не всегда оставляют след в памяти. Например, закончила глажку — выдернула шнур от утюга из розетки, пошла на кухню готовить еду и вдруг начинаешь беспокоиться: а выключила