Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Ну-с, сколько сегодня получили? - спрашивал его обыкновенно Семен Яковлевич.

- Пять, - отвечал Павел.

Пять потом из следующего предмета и из следующего, везде по пяти, так что он выпущен был первым и с золотой медалью.

Павел даже не ожидал, в какой восторг приведет этот успех Семена Яковлевича и супругу его. За обедом, почти с первого блюда, они начали пить за его здоровье и чокаться с ним.

- Дай бог вам преуспевать так же и во всей жизни вашей, как преуспели вы в науках! - говорил Семен Яковлевич.

- И я того же желаю, - подхватила Евлампия Матвеевна, по обыкновению жеманничая.

- Способности, способности, - говорил Семен Яковлевич, растопыривая руки, - этаких я и не видывал!

- Теперь вам только надо выучиться в университете и жениться, сказала, окончательно промодничавши, Евлампия Матвеевна.

- У меня уж есть невеста, - проговорил Павел.

Хорошее расположение духа и выпитые рюмки три наливки вызвали его на откровенность.

Семен Яковлевич только взглянул на него, а Евлампия Матвеевна воскликнула с ударением: "Вот как!" - и при этом как-то лукаво повела бровями; несмотря на сорокалетний возраст, она далеко еще была не чужда некоторого кокетства.

- Кто же это ваша невеста и богата ли? - спрашивал Семен Яковлевич.

- Она мне несколько даже родственница. Вы Еспера Иваныча Имплева знавали, который дядей мне приходится?

- Еще бы, господи, умнейший человек во всей губернии! - подхватил Семен Яковлевич.

- Ну, так у него есть побочная дочь.

- А я так, значит, и невесту знаю! - подхватила радостно Евлампия Матвеевна. - Ведь она у княгини Вестневой воспитывалась?

- Да.

- Ну, так мы очень были вхожи с покойной маменькой в доме княгини, и я еще маленькою видела вашу суженую.

- Вероятно, это она и была, - отвечал Павел, скромно потупляя глаза.

Вечером он распростился с своими хозяевами и уехал в деревню к отцу.

XVI

ДОМАШНИЕ ПУТЫ

Веселенький деревенский домик полковника, освещенный солнцем, кажется, еще более обыкновенного повеселел. Сам Михайло Поликарпыч, с сияющим лицом, в своем домашнем нанковом сюртуке, ходил по зале: к нему вчера только приехал сын его, и теперь, пока тот спал еще, потому что всего было семь часов утра, полковник разговаривал с Ванькой, у которого от последней, вероятно, любви его появилось даже некоторое выражение чувств в лице.

- Ну, так как же? Вы и поживали?.. - спрашивал его полковник добродушно.

- Поживали-с... - отвечал Ванька, переступая с ноги на ногу.

- А что Симонов, - скажи мне? - спросил полковник.

Он всегда интересовался и спрашивал об Симонове.

- Не видал-с я Симонова; что не переехали мы к учителю, - что?.. Человек он эхидный, лукавый, - отвечал Ванька.

Он последнее время стал до глубины души ненавидеть Симонова, потому что тот беспрестанно его ругал за глупость и леность.

Полковник, кажется, некоторое время недоумевал, об чем бы еще поговорить ему с Ванькой.

- А что, к Павлу похаживали товарищи? - спросил он.

- Похаживали-с, дружков много у них было.

- А что, этак пошаливали - выпить когда-нибудь или другое что?

- Нет-с! - отвечал Ванька решительно, хотя, перед тем как переехать Павлу к Крестовникову, к нему собрались все семиклассники и перепились до неистовства; и даже сам Ванька, проводив господ, в сенях шлепнулся и проспал там всю ночь. - Наш барин, - продолжал он, - все более в книжку читал... Что ни есть и я, Михайло Поликарпыч, так грамоте теперь умею; в какую только должность прикажете, пойду!

Ванька не только из грамоты ничему не выучился, но даже, что и знал прежде, забыл; зато - сидеть на лавочке за воротами и играть на балалайке какие угодно песни, когда горничные выбегут в сумерки из домов, - это он умел!

- В конторщики меня один купец звал! - продолжал он врать, - я говорю: "Мне нельзя - у нас молодой барин наш в Москву переезжает учиться и меня с собой берет!"

- Как в Москву? - спросил полковник, встрепенувшись и вскинув на Ваньку свои глаза.

- В Москву-с, так переговаривали, - отвечал тот, потупляясь.

- С кем переговаривали?

- Да с Симоновым-с, - отвечал Ванька, не найдя ни на кого удобнее своротить, как на врага своего, - с ним барин-с все разговаривал: "В Ярославль, говорит, я не хочу, а в Москву!"

- Это что такое еще он выдумал? - произнес полковник, и в старческом воображении его начала рисоваться картина, совершенно извращавшая все составленные им планы: сын теперь хочет уехать в Москву, бог знает сколько там денег будет проживать - сопьется, пожалуй, заболеет.

- Ну, пошел, ступай! - сказал он Ваньке сердитым уже голосом.

Тот пошел было, но потом несколько боязливо остановился.

- Не прикажите, Михайло Поликарпыч, мамоньке жать; а то она говорит: "Ты при барчике живешь, а меня все жать заставляют, - у меня спина не молоденькая!"

- Хорошо, ладно, ступай! - произнес досадно полковник, и, когда Ванька ушел, он остался встревоженный и мрачный.

Павел наконец проснулся и, выйдя из спальни своей растрепанный, но цветущий и здоровый, подошел к отцу и, не глядя ему в лицо, поцеловал у него руку. Полковник почти сурово взглянул на сына.

- Ты в Москву едешь учиться, а не в Демидовское? - спросил он его несколько дрожащим голосом.

- В Москву, - отвечал Павел совершенно покойно и, усевшись на свое место, как бы ничего особенного в начавшемся разговоре не заключалось, обратился к ключнице, разливавшей тут же в комнате чай, и сказал: - Дай мне, пожалуйста, чаю, но только покрепче и погорячей!

Та подала ему. Полковник от нетерпения постукивал уже ногою.

- На что же ты поедешь в Москву?.. У меня нет на то про тебя денег, сказал он сыну.

- Я денег у вас и не прошу, - отвечал Павел прежним покойным тоном, мне теперь дядя Еспер Иваныч дал пятьсот рублей, а там я сам себе буду добывать деньги уроками.

Полковник побледнел даже от гнева.

- Ну да, я знал, что это дяденька все! - произнес он. - Одни ведь у него наставленья-то тебе: отец у тебя - дурак... невежда...

Полковник в самом деле думал, что Еспер Иваныч дает такие наставления сыну.

- Полноте, бог с вами! - воскликнул Павел. - Один ум этого человека не позволит ему того говорить.

- Что же, ты так уж и видаться со мной не будешь, бросишь меня совершенно? - говорил полковник, и у него при этом от гнева и огорченья дрожали даже щеки.

- Отчего же не видаться? Точно так же, как и из Демидовского, я каждую вакацию буду ездить к вам.

- Большая разница!.. Большая!.. - возразил полковник, и щеки его продолжали дрожать. - В Демидовское-то я взял да и послал за тобой своих лошадей, а из Москвы надо деньги, да и большие!

Павел пожал плечами.

- Я вам опять повторяю, - начал он голосом, которым явно хотел показать, что ему скучно даже говорить об этом, - что денег ваших мне нисколько не нужно: оставайтесь с ними и будьте совершенно покойны!

Он знал, что этим ответом сильно уязвит старика.

- Не о деньгах, сударь, тут речь! - воскликнул он.

- А о чем же? - возразил в свою очередь Павел. - Я, кажется, продолжал он грустно-насмешливым голосом, - учился в гимназии, не жалея для этого ни времени, ни здоровья - не за тем, чтобы потом все забыть?

- Что же, в Демидовском так уж разве ничему и учить тебя не будут? возразил полковник с досадой.

- Напротив-с! Там всему будут учить, но вопрос - как? В университете я буду заниматься чем-нибудь определенным и выйду оттуда или медиком, или юристом, или математиком, а из Демидовского - всем и ничем; наконец, в практическом смысле: из лицея я выйду четырнадцатым классом, то есть прапорщиком, а из университета, может быть, десятым, то есть поручиком.

Последнее доказательство, надо полагать, очень поразило полковника, потому что он несколько времени ничего даже не находился возразить против него.

- Но зато ты в Демидовском будешь жить на казне; все-таки под присмотром начальства! - проговорил он наконец.

Отдача сына на казну, без платы, вряд ли не была для полковника одною из довольно важных причин желания его, чтобы тот поступил в Демидовское.

Павел посмотрел несколько времени отцу в лицо.

- Я прожил ребенком без всякого надзора, - начал он неторопливо, - и то, кажется, не сделал ничего дурного, за что бы вы меня могли укорить.

- Я и не говорю, не говорю! - поспешно подхватил полковник.

- Так что же вы говорите, я после этого уж и не понимаю! А знаете ли вы то, что в Демидовском студенты имеют единственное развлечение для себя ходить в Семеновский трактир и пить там? Большая разница Москва-с, где превосходный театр, разнообразное общество, множество библиотек, так что, помимо ученья, самая жизнь будет развивать меня, а потому стеснять вам в этом случае волю мою и лишать меня, может быть, счастья всей моей будущей жизни - безбожно и жестоко с вашей стороны!