Кровь богов (сборник) - Иггульден Конн

– Что вдруг показалось тебе таким важным, раз ты беспокоишь меня в моем доме? – спросил он Октавиана. – Ты думаешь, что имя Цезарь обладает такой силой?

– Оно привело тебя сюда, – ответил тот.

Марк Антоний продолжил разговор после короткой паузы. Письмо сената разрешало ему отправиться в Брундизий в сопровождении нескольких слуг, но на самом деле он увозил с собой всех, включая жену и детей. Консул не знал, когда вернется, и мыслями пребывал в лабиринте политики сената. Думать о мальчишке, который именовал себя Цезарем, он теперь хотел меньше всего.

– Наверное, ты не обратил внимания, что я занят, – сказал он раздраженно. – Приходи ко мне, когда я вернусь в Рим.

– Консул, люди говорят о тебе как о друге Цезаря. Я прочел запись твоей речи, и она… это была честная речь, независимо от того, что произошло потом. Однако сенат не утвердил его завещание и не утвердит без твоей поддержки. Когда граждане Рима получат причитающиеся им деньги?

– Сожалею. Сенат уже проголосовал. Они выплатят деньги после восстановления города. Какое-то время меня в Риме не будет, по приказу сената. Ничего больше я сделать не могу.

Октавиан пристально смотрел на Марка Антония, не в силах поверить услышанному.

– Я пришел к тебе с миром, потому что думал, что ты поддержишь меня, – вздохнул он.

– Что ты думал, меня не касается, – отрезал Марк и повернулся направо, к невидимому с улицы человеку. – Закрой дверь!

И она начала закрываться, но Октавиан уперся в нее рукой.

– Консул! Я добьюсь справедливости, с тобой или без тебя, – пообещал молодой человек. – Я увижу убийц Цезаря поверженными, как бы они себя ни называли и где бы они ни прятались! Неужели ты встанешь рядом с ними, поправ честь своего друга?

Он услышал, как фыркнул Марк Антоний, уходя в глубину двора. Давление на дверь усилилось: слуга навалился на нее всем телом. Она захлопнулась перед самым носом Октавиана, и тот в ярости забарабанил по ней кулаком.

– Консул! Выбери, с кем ты! Если с ними, я…

– Ради богов, хватай его! – вырвалось у Мецената.

Они с Агриппой схватили своего товарища за плечи и оттащили от консульской двери.

– Более глупой идеи у тебя еще не возникало, – мрачно бросил Меценат, когда они уводили Октавиана с холма. – Почему бы тебе не поделиться с сенатом всеми своими планами?

Тот стряхнул его руку и, кипя от ярости, оглянулся на дверь, словно намеревался вышибить ее одним лишь злобным взглядом.

– С ним следовало поговорить. Если у него есть разум, он должен понимать, что я его естественный союзник. Если б он не был таким слепцом!

– А ты думал, он примет тебя с распростертыми объятьями? – спросил Цильний. – Он консул Рима!

– А я приемный сын Цезаря и его наследник. Это ключ ко всем замкам, что с Марком Антонием, что без него.

Меценат отвернулся, встревоженный настырностью своего друга.

– Уже поздно, – напомнил Агриппа. – Как насчет того, чтобы вернуться в тот дом на Эсквилинском холме?

Октавиан зевнул от одной только мысли о сне. Речь шла о доме, который он унаследовал этим утром, получив документы от аргентариев.

– Без закона, принятого сенатом, я еще не являюсь официальным наследником Цезаря. – Тут ему в голову пришла новая мысль, и он остановился как вкопанный, а вместе с ним замерли и остальные. – Но тысячи людей слышали, как верховная жрица зачитывала завещание. Для аргентариев этого вполне хватило. Закон не принят, но что с того? Люди знают.

– У людей нет власти, – возразил Агриппа. – Они могут устраивать погромы, но все равно бессильны.

– Это правда, – кивнул Октавиан, – но жрицу слушали и солдаты. Легионы на Марсовом поле знают, что я Цезарь. И это сила, которой хватит на все!

* * *

К наступлению ночи консул и его кортеж отъехали от Рима лишь на три мили, направляясь на восток. Марк Антоний сделал короткую остановку у стен города: спешился, чтобы зажечь и поставить жаровню с благовониями перед статуей Януса. Бог начал и ворот представлялся подходящим патроном для всего, чего он намеревался добиться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Более сотни мужчин и женщин отправились с ним в эту поездку. В центре кортежа находилась его жена, Фульвия, с двумя их сыновьями, Антиллом и Павлом[9], и дочерью Клодией от ее первого брака. Их окружали многочисленные секретари, охранники и рабы, как пешие, так и конные. Поводья лошади Антоний привязал к колеснице, в которой находилась Фульвия, укрытая от вульгарных взглядов. Он слышал, как за деревянными стенками ссорятся мальчишки, по-прежнему недовольные тем, что он не позволил им ехать верхом рядом с ним. Только жена знала обо всех его планах, но консул не сомневался, что она никому ничего не скажет. Он спрыгнул на дорогу и зашагал рядом с колесницей, разминая ноги перед долгой скачкой.

Легионы в Брундизии хранили верность Юлию, хранили до такой степени, что отказались выполнять приказы сената, считая, все его члены замараны связью с Освободителями. Консулу это открылось как раз во время злобной речи Бибула. Антоний не планировал возглавить тех, кто любил Юлия Цезаря, но мог выступить и в этой роли. Легионы Брундизия, конечно, последовали бы за ним, если бы он попросил их именем Цезаря.

Когда он шагал рядом с каретой, перед его мысленным взором возникло лицо Октавиана, и Марк Антоний застонал от раздражения. Этот мальчишка отвлек его в тот момент, когда не мог он себе позволить отвлекаться. Шесть легионов ждали на берегу, несомненно страшась гнева сената. Они еще не подняли мятеж, по крайней мере формально. Если он найдет слова, которые они услышат, тогда они ему подчинятся. Именно такой маневр предпринял бы Юлий, и эта мысль согрела сердце консула.

С энергией молодого человека Марк Антоний поставил ногу на подножку и запрыгнул в карету, протиснувшись в узкую дверь. Фульвия и ее дочь играли с длинной ниткой, накидывая ее на пальцы. Они смеялись, но, когда глава семьи появился в карете, смех резко оборвался. Антоний кивнул сыновьям и приемной дочери и потрепал Антилла по волосам, шагнув мимо него.

Фульвия, переступив порог тридцатилетия, раздалась в бедрах и талии, но ее кожа и черные волосы оставались такими же роскошными. Клодия отодвинулась, уступая Антонию место, и Фульвия протянула руки к мужу. Нога консула за что-то зацепилась, и он чуть не упал на жену, но удержался и плюхнулся рядом с ней на скамью. Павл вскрикнул, и Клодия шлепнула его по ноге, отчего мальчик злобно глянул на нее. Марк наклонился к Фульвии и зашептал ей на ухо:

– Думаю, я всю жизнь ждал такого шанса.

Он улыбнулся, а она, с обожанием глядя на мужа, поцеловала его в шею.

– Предзнаменования хороши. Мой прорицатель потрясен знаками, явившимися этим утром.

От этих слов настроение у Марка не улучшились, но он кивнул, довольный тем, что супруга счастлива. Если он что-то уяснил для себя за годы, проведенные рядом с Цезарем, так только одно: знаки и внутренности животных имели куда меньшее значение, чем быстрый ум и сила.

– Я поеду вперед. Увидимся в Брундизии, и надеюсь, за моей спиной будут стоять не только охранники.

Жена подмигнула ему, улыбнулась, а сыновья тут же пожелали знать, о чем речь. Марк Антоний с любовью потрепал их по волосам, на прощание поцеловал Клодию и Фульвию, открыл дверцу и спрыгнул на дорогу, оставив супругу отвечать на бесконечные вопросы детей.

Через несколько секунд он запрыгнул в седло и стал отвязывать поводья своего жеребца. Его личные охранники уже ждали его – им не терпелось тронуться в путь. На римских дорогах они не опасались рытвин и колдобин и до зари могли проскакать двадцать миль.

* * *

Слабый свет восходящего солнца с трудом проникал через пустотелое стекло окон под потолком. Меценат сидел, наслаждаясь ощущением полного расслабления, какое можно получить только в бане частного дома. Пар заполнял его легкие при каждом вдохе, и он едва различал своих спутников.