Кровь богов (сборник) - Иггульден Конн

Сердце консула радостно забилось, когда он увидел, как поднялся Бибул, чтобы ответить ему. Встал и Светоний. Марк Антоний глубоко вдохнул, понимая, что на карту поставлено его будущее. Первым он дал слово Бибулу, а сам сел, пока тот говорил.

– Прискорбно слышать, что полномочия сената обсуждаются подобным образом, – отчеканил Бибул, и его сторонники одобрительно загудели. – Имея на то полное право, мы обсуждаем легионы, которые отказались выполнить приказ в момент государственного кризиса… и консул просит нас простить их, не назначив никакого наказания? Это невероятно. Вместо этого я предлагаю, чтобы один из консулов взял на себя исполнение воли сената и лично проследил за тем, чтобы виновные понесли наказание. Я предлагаю отправить консула Марка Антония в Брундизий, чтобы под его надзором в шести легионах был казнен каждый десятый. Публичная казнь нескольких тысяч солдат сделает для поднятия нашего авторитета гораздо больше, чем любые пламенные речи. И оставит такую зарубку в памяти легионов, что в будущем у нас еще долго не будет никаких мятежей. «Вспомните Брундизий», – будут говорить они, и любой мятеж умрет, еще не родившись.

Под торжествующие крики Бибул вскинул руки, призывая к тишине.

– При последних погромах мало кто из нас оказался таким же удачливым, как консул, – продолжил он. – В отличие от него, мы потеряли собственность и рабов из-за пожаров и грабежей. Возможно, если бы он пострадал так же, как мы, он бы лучше понимал, что поставлено на карту.

Гром аплодисментов заполнил зал. Лицо Марка Антония оставалось бесстрастным. Действительно, его собственность осталась нетронутой, тогда как дома многих сенаторов подверглись полному разгрому. Он был другом Юлия Цезаря. Все помнили о знаменательной речи у тела Цезаря, в которой он, по сути, призвал толпу отомстить за убийство правителя. В сенаторах горожане видели тех, кто убил Юлия, и поквитались с ними.

Когда Бибул сел, Антоний поднялся, рассудив, что нужный момент настал и незачем давать слово еще и Светонию, которого он давно терпеть не мог.

– Я слуга Рима, о чем прекрасно известно сенатору Бибулу, – заговорил он. – Если таково решение сената, я отвезу ваш приказ в Брундизий. Я это сделаю. Но пусть и мои возражения будут записаны. Такое действие может рассматриваться исключительно как месть в тот самый момент, когда нам надо объединяться. Я ставлю вопрос на голосование.

Голосование много времени не заняло, и театр вновь наполнился торжествующим ревом. Бибул сидел, довольный собой. Друзья хлопали его по спине. Они показали, что думали о фаворите Цезаря.

Марк Антоний продолжал играть свою роль. Он подождал, пока будут произнесены еще какие-то речи и пройдет обсуждение остальных дел. Наконец сенаторы закончили заседание. Консул молча посмотрел, как уходит торжествующий Бибул, окруженный сторонниками, и покачал головой. Юлий никогда не рассказывал о произошедшем между ними разладе, но Марк навел справки по своим каналам и узнал, что Цезарь забрал группу детей-рабов из дома бывшего консула, после чего распределил их по бездетным семьям. Бибул заменил их взрослыми и с того дня не покупал ни одного ребенка. Сложить два и два не составляло труда, и теперь Марк Антоний гадал, не вернулся ли Бибул к прежним забавам, раз уж Цезаря больше нет. Он решил, что за ним необходимо установить слежку. Один раз его карьера рухнула. Почему бы не повторить?

Выйдя из театра Помпея, Марк Антоний посмотрел на Марсово поле, виднеющееся вдали, огромный плац в черте города. Сейчас его скрывали от глаз палатки верных ему легионов, и сомнения охватили его. Устанавливая контроль над армией в Брундизии, он бросал вызов сенату. Легионы, которые он видел перед собой, могли получить приказ выступить против него. Когда вокруг собрались ликторы, Антоний вскинул подбородок. Он прошел длинный путь, поднялся очень высоко, и негоже ему вновь плюхаться в море людей, заявляющих, что они правят Римом. Нет, он последует примеру Цезаря. Такие люди, как Бибул и Светоний, не смогут остановить его. Впервые за многие годы консул подумал, что чуть лучше понимает Цезаря. Он чувствовал, что готов принять вызовы, которые бросает ему будущее. Чтобы править Римом, ему требовались легионы Брундизия. Когда они станут под его команду, сенат ничего не сможет с ним поделать. Ради этого стоило и рискнуть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глава 8

Вечер уже ложился на Рим серыми тенями, когда Октавиан добрался до нужной ему улицы на Авентинском холме, где проживал консул. Он зевнул, подавляя усталость. С самой зари, когда Квинтина зачитала завещание Цезаря, он не останавливался ни на минуту. Ему пришлось посетить три разных дома в Риме, полных рабов и прислуги, которые теперь принадлежали ему. Голова шла кругом. Гай Октавиан прибыл в Рим без гроша за душой, но завещание великого родственника разительным образом переменило его судьбу. При жизни предсказать решения Юлия Цезаря не представлялось возможным – он игнорировал законы и правила, если видел кратчайший путь к достижению поставленной цели. Октавиан учился у него. Прояви он нерешительность, враги могли собраться с силами и отнять у него едва обретенную власть и богатство.

Его удивило, что собственность консула осталась в целости и сохранности. На соседних улицах он проходил мимо пожарищ и видел такое, чего на семи холмах не случалось уже добрую сотню лет, а то и больше. Но строители уже работали, и их усилия оплачивались богатыми хозяевами превращенных в руины домов. Октавиан точно знал, что город в самом ближайшем будущем залижет раны. А дома Марка Антония и вовсе остались нетронутыми – такую награду он получил за речь, воспламенившую толпу.

– Мы с Меценатом думаем, что это ужасная идея, – попытался остановить его Агриппа, когда они поднимались на холм.

Гракх шел вместе с ними, да и вообще весь день пытался принести им какую-то пользу. Мотив для его внезапной верности сомнений не вызывал, и Цильний Меценат при каждом удобном случае упражнялся по этому поводу в остроумии, но лишний меч еще никому не мешал, и Октавиан не отсылал легионера прочь.

Наследник Цезаря не ответил, и они вчетвером подошли к массивной дубовой двери, встроенной в стену, которая тянулась вдоль вымощенной камнями улицы. Агриппа наклонился к маленькой железной решетке, заглянул в нее, и от увиденного во дворе его брови взлетели вверх. Там царила суета – больше десятка рабов бегали туда-сюда, загружали телеги, выводили из конюшни лошадей и запрягали их.

– Похоже, ты выбрал не самое удачное время. У консула дел по горло. Я бы не отвлекал его, Октавиан, – вновь взялся за свое Агриппа.

– А я считаю, его надо отвлечь. И тебе пора привыкать к моему новому имени. Я имею на это право, по родству и усыновлению, – упрямо стоял на своем приемный сын Цезаря.

Его рассудительный друг пожал плечами:

– Постараюсь запомнить, Юлий. О боги, пока язык не поворачивается так тебя называть!

– Со временем станет легче. Повторение – мать учения.

Во дворе один из суетящихся рабов заметил человека, приникшего к решетке, и подошел к двери, размахивая руками.

– Чего бы ты ни хотел, консул занят, – заявил он. – Если ты пришел по официальному делу, обратись к своему сенатору.

– Скажи ему, что пришел Цезарь, – подал голос Октавиан. – Думаю, он выйдет ко мне.

Глаза слуги широко раскрылись.

– Да, господин. Я дам ему знать. – Раб ушел, оглядываясь через каждые несколько шагов, пока не скрылся в доме.

– Ты здесь ничего не добьешься, знаешь ли. – Меценат покачал головой. – Даже твой новый пес это знает, ведь так, Гракх? – Легионер молча смотрел на Октавиана. – Разве что разозлишь влиятельного человека.

Марк Антоний вышел во двор, раздраженный и раскрасневшийся. Он отдавал на ходу приказы, и все новые люди выбегали во двор, сгибаясь под сундуками и тюками, перевязанными кожаными ремнями.

Консул дал знак человеку, охранявшему дверь изнутри. Послышался скрежет выдвигаемых засовов, дверь бесшумно повернулась на смазанных петлях, и хозяин появился в проеме. На лице его читалось недовольство. Он обратил внимание, что явившиеся к нему четверо мужчин вооружены, и его губы сжались в узкую полоску.