Пионерский гамбит (СИ) - Саша Фишер

ноздри раздувались. — Мамонов! Выворачивай карманы!

— Анна Сергеевна! — голос Мамонова даже потерял свой всегдашний тембр «у меня жвачка во рту и вертел я вас всех на...» — Да я вообще не подходил даже туда! Я с Еленой Евгеньевной разговаривал. Елена Евгеньевна!

— Может они правда ни при чем? — тихо сказала вожатая и втянула голову в плечи. — Ребята так готовились, старались. Зачем им срывать мероприятие?

— Да потому что... — Анна Сергеевна шумно выдохнула и водрузила очки обратно на нос и медленно обвела нас всех взглядом. — Потому что больше некому, вот почему!

— Римское право рекомендует прежде всего искать, кому выгодно, — раздался слева от меня спокойный голос Чичериной-Цицероны.

— Только вот мы не в Риме, Чичерина! — повысила голос Анна Сергеевна. — А в Советском Союзе. И в нашем лагере произошел вопиющий случай!

— Так чего же вы от нас хотите, Анна Сергеевна? — голос Чичериной не изменился, разве что стал еще равнодушнее. — Чтобы кто-то из нас вышел из строя и признался? Сказал, что это он, даже если он этого не делал? Просто потому что вы предвзято к нам относитесь?

— Слова-то какие выучила... Предвзято! — презрительно фыркнула педагогиня. — Я отношусь к вам так, как вы того заслуживаете! Мамонов! Я что тебе сказала? Выворачивай карманы немедленно! Марчуков! Тебя тоже касается. Мусатов! Помолчи, Чичерина, тебя никто не спрашивал!

Мамонов угрюмо вышел из строя. Сунул руки в карманы и высыпал на стол содержимое своих карманов. Там оказалось несколько плоских камешков, значок в форме компаса с синим ободком и белой стрелкой и надписью «Турист СССР», две мятых пластинки клубничной жвачки и маленький складной ножик с треснувшей накладкой.

— Анна Сергеевна... — начал Марчуков. Но она повернулась к нему и придавила его к полу многотонной плитой своего тяжелого взгляда. Он втянул свою рыжую голову в плечи. К нехитрому богатству Мамонова добавилось несколько разноцветных пластмассовых пробок, три больших металлических пуговицы и колода засаленных карт.

«Сын степей» Мусатов не стал дожидаться дополнительных понуканий и просто вывернул оба кармана. За исключением нескольких крошек в них ничего не оказалось.

— И тебе не стыдно, Марчуков?! — Анна Сергеевна посмотрела на рыжего хохмача поверх очков. — Карты! Мы уже сколько раз об этом говорили? Сколько, да?

— Анна Сергеевна, ну не мог же я картами серную шашку поджечь! — запальчиво выкрикнул Марчуков.

— То есть ты знаешь, что там дымило?!

— Да любой дурак знает, Анна Сергеевна!

— На даче такими штуками теплицу обдымляли...

— А почему карты-то нельзя? Мы же не на деньги играем, а на интерес!

— Потому что есть правила, и им нужно подчиняться, а не устраивать тут балаган!

— Но мы же этого не делали!

— А кто тогда сделал?

— Там еще бомбочка бахнула, из марганцовки и магния...

— Кто это у нас такой подкованный еще?

— Да я ничего! Мне батя рассказывал, они такие делали в экспедиции когда были и деревенский клуб взрывали!

— Нашел, чем хвастаться, Кузин!

— Да я не хвастался, я просто...

— Так, хватит! Тихо всем! — Анна Сергеевна грохнула ладонью по столу. — Сегодня никаких танцев!

— Но за что, Анна Сергеевна? — спросил Прохоров.

— Не заслужили, — отрезала педагогиня. — Проведете время с пользой — подумаете над своим поведением.

Она забрала со стола складишок Мамонова и колоду карт и ушла с веранды в свою комнату. Елена Евгеньевна проводила ее испуганным взглядом, потом посмотрела на нас, а потом бросилась ее догонять.

— Это несправедливо! — Коровина вышла из строя и села на диван. — За что нас вообще наказали?

Отряд рассыпался. Кто-то разбрелся по своим комнатам, кто-то остался на веранде. Все гудели, бухтели, переживали вслух. Кто-то предлагал устроить детективное расследование инцидента и найти настоящего виновного. А кто-то, как и Анна Сергеевна, тоже был уверен, что все устроил кто-то из нас. И то, что в карманах не нашли спичек и упаковки от серных шашек ничего не доказывает.

На самом деле, мне было совершенно наплевать на то, кто это устроил и почему. Я вообще был даже рад этому движняку в клубе, потому что смотреть концерт детской самодеятельности и слушать лекцию о внутренней политике пионерского лагеря мне в тот момент уже осточертело. Если бы я знал, кто это все устроил, я бы ему даже медаль вручил. «За спасение от скуки третьей степени». Или даже сразу первой, что мелочиться-то? Или наоборот, третья степень круче?

Гораздо больше меня волновала совсем другая тема. Когда я слушал тот ночной разговор, в котором скользкий тип Верхолазов ухитрился развести Мамонова на пари, то подумал, что Верхолазов отлично так макнул Мамонова. Потому что, ну, без шансов же! Четырнадцатилетний пацан — и роковой соблазнитель, способный развести девушку старше него на то, чего в этой стране еще нет. «Этсамое, ага», — вспомнил я.

Но видимо, у Мамонова или правда есть какой-никакой опыт, или он просто из тех парней, которые сразу такими родились, что от них девчонки всех возрастов млеют. От трех и до восьмидесяти.

Перед тем, как убежать вслед за Анной Сергеевной, вожатая обменялась взглядами именно с Мамоновым. Будто уже искала у него поддержку.

Елена Евгеньевна снова вышла к нам на веранду. В нерешительности остановилась, потому что никто не обратил на ее появление никакого внимания — все были заняты собственными эмоциями после случившегося.

— Ребята? — неуверенно сказала она.

— Эй, народ, ша! — гаркнул Мамонов, и все тут же заткнулись. — Говорите, Елена Евгеньевна.

— Нам разрешают пойти на дискотеку? — встряла Коровина.

— Ой, да кто там тебя ждет, Коровина? Новый инструктор по плаванью? — Марчуков показал Коровиной язык.

— Да уж точно не тебя, Марчуков!

— Ребята, сегодня после ужина у нас объявляется чистый час, — сказала вожатая. — Наводим порядок рядом с отрядом и в комнатах.

— Да второй день же всего, мы даже намусорить не успели!

— Это нечестно! Девочки точно не виноваты, за что нас-то не пускать?

— Елена Евгеньевна, а вы тоже считаете, что это мы сделали? — Мамонов подошел к вожатой, но остановился на почтительном расстоянии.

— Тот, кто это сделал поступили плохо, и они должны понести наказание.

— Ой, да конечно. Кто-то сделал, а мы отдувайся!

— Если мы все с вами сможем