Зарождение добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

окончившие агитаторские курсы. Удостоверения были на бланках Союза казачьих войск. Последние дни в училище проходили в сборах и приготовлениях к отъезду, записалось около

150 юнкеров. С увлечением рвались красные плакаты на лампасы, и вечером 10 ноября наша партия, 20 юнкеров, выехала с Николаевского вокзала, имея льготные билеты до Новочеркасска и словесное приказание явиться на Барочную улицу, номер 54.

Как мы ехали на Дон[84]

10 ноября 1917 года наша семья в последний раз собралась вместе. Две недели уже прошло, как большевики захватили власть в городе, но по инерции жизнь шла по старому пути.

После позднего обеда в кругу близких я должен был ехать на Николаевский вокзал, откуда группа юнкеров константиновцев-артиллеристов отправлялась на Дон в надежде найти там организованное сопротивление красным.

Старший брат находился на фронте, и я чувствовал, что пришел и мой черед исполнить свой долг перед родиной. Большой нравственной поддержкой для меня были слова отца: «На твоем месте я поступил бы так же». Бесконечно жаль было плачущую мать, и сердце сжималось при мысли, что семья остается «на произвол врага». Наконец, простившись с родными, я поехал на вокзал вместе с провожавшими меня сестрами.

Свежевыпавший пушистый снег и сумерки скрывали грязь и запущенность города, и хотя пустынный и плохо освещенный, он в последний раз был для меня все тем же любимым, родным и прекрасным Санкт-Петербургом. На вокзале уже ждали нас приехавшие раньше две подруги сестер. Моих друзей-юнкеров также провожали сестры, и присутствие таких провожатых мало соответствовало нашей маскировке «под революционных казаков». Несмотря на большую толпу отъезжавших солдат, мы благополучно заняли места в вагоне 3-го класса скорого поезда Петроград – Ростов, и набитый до отказа поезд тронулся по расписанию.

Мои друзья заняли верхние места и улеглись спать. Я же расположился внизу, присматриваясь к соседям. Большинство из них казались безобидными, и разговор шел о том, что «теперь войне конец и все вернутся по домам».

К несчастью, среди солдат оказался субъект лет сорока, имевший вид рабочего. Одетый в черное пальто, с испитым озлобленным лицом, он вытащил кипу прокламаций и, предложив солдатам послушать, начал, запинаясь на чужеземных словах, читать трескучую пропаганду о необходимости углублять революцию. Изредка он злобно поглядывал на меня и, очевидно заметив иронию на моем лице, обратился ко мне со следующим:

– Товарищ, здесь плохое освещение, мне трудно читать, а у вас глаза молодые – вот вы и почитайте нам про всю правду, здесь написанную.

Еле сдерживаясь от смеха, я ответил:

– Да я, товарищ, неграмотный,

Агитатор, казалось, хотел убить меня своим взглядом, но ничего не ответил. Я же притворился спящим. Через несколько времени один из солдат, посматривая на наши лампасы, сказал, что много казаков нынче едет. Рабочий злобно возразил:

– Много юнкарей и прочей гидры к Каледину пробирается. Вот приедем в Москву, там разберут – кому куда.

Когда все заснули, я вызвал друзей на площадку и сообщил им о сказанном. Мы решили в Москве перейти в другой вагон.

Утром наш поезд медленно проходил через Москву и остановился на Южном вокзале. Здесь произошло что-то неописуемое. Огромная толпа солдат, поджидавшая поезд, бросилась штурмовать окна и двери.

Прикладами ружей били стекла закрытых окон и лезли внутрь, подсаживая друг друга. Часть прибывших лезли через окна из вагонов на перрон. Конечно, никакой проверки в этой свалке быть не могло. Мой «разоблачитель» исчез, и состав ехавших с нами солдат переменился.

Ехать в вагоне с выбитыми окнами было неуютно, и в Харькове, где многие покинули поезд, мы вышли на платформу. К нашей радости, мы увидели двух наших юнкеров в очереди за кипятком. Они пригласили нас к себе. Оказалось, что за взятку кондуктору они втроем ехали в отдельном купе 1-го класса, запертом на ключ. На дверях и в окне была вывеска: «Делегация революционного фронтового комитета». Находившийся в купе юнкер открыл нам окно, и мы, забравшись внутрь, отлично выспавшись, доехали до Таганрога. Здесь «товарищи», ехавшие в коридоре и на площадках, покинули вагон, и проводник открыл наше купе.

Чудесная теплая осенняя погода позволила нам из открытых окон наблюдать спокойную жизнь на станциях Донской области. На платформах бабы продавали всякую снедь. И отсутствие толпы солдат напоминало дореволюционные времена.

После Ростова в почти пустой вагон вошел казачий патруль, проверяющий документы. Один из наших юнкеров находился в коридоре, и мы услышали громкий спор его с казаками. Старший казак, заглянув в наше купе, спросил:

– Кто вы такие, братцы? Тут ваш товарищ заврался. Называет себя приписным казаком с 16-го года, а во время войны приписки не было.

Оценив обстановку, мы объяснили, что мы юнкера из Петербурга и что Союз казачьих войск послал нас к атаману. Казаки рассмеялись и сказали:

– Давно бы так, а то дурить вам нас нечего. Мы коммунистов задерживаем, а вы поезжайте себе спокойно. Видно, что вы и впрямь юнкера.

К вечеру мы прибыли в красочный Новочеркасск и направились на Барочную улицу, куда имели словесное приказание явиться к полковнику Баркалову[85].

С. Толубинцев[86]

На Тихий Дон

(Из старых воспоминаний)[87]

Согласно приказу штаба армейского корпуса полк 11-й кавалерийской дивизии[88] расположился в окрестностях города Летичева. Волны большевистской революции приближались к фронту, и повсюду распространялись слухи о разгоне Временного правительства и бегстве Керенского. Солдаты собирались группами и таинственно шептались между собою, поглядывая с нескрываемым озлоблением на офицеров. Все реже они отдавали честь начальству и все больше расшатывалась в кавалерии воинская дисциплина. В это тревожное время командир полка полковник Балихов[89] вызвал меня в кабинет и таинственно сообщил политическую обстановку данного момента.

Ему было уже известно об убийстве большевиками последнего Верховного Главнокомандующего русской армии генерала Духонина. Я немедленно должен был отправиться со взводом в штаб дивизии для несения службы летучей почты.

– Корнет Голубинцев, с минуты на минуту из штаба дивизии могут прийти самые неожиданные, а может быть, и трагические известия! Наш полк должен там иметь верных людей, и потому, переговорив с адъютантом корнетом Кигн, я решил возложить на вас эту ответственную задачу».

Пожав мне на прощанье руку, Балихов еще раз просил немедленно сообщать о всех новостях, как хороших, так и плохих, хотя на хорошие больше никто уже не надеялся. Поговорив по телефону с эскадронным командиром относительно полученного приказания, я остался в офицерском собрании ожидать прибытие взвода. Настроение у офицеров было неважное, никто из них не ожидал перемены