Зарождение добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

винтовки, мы ждали тревоги и несколько раз выходили к воротам, ожидая развязки. Наши разведчики рассказывали нам о том, какое смущение и неразбериха царят в казармах запасных полков. Казалось, довольно одной хорошо дисциплинированной части против рабочих и матросов, и все запасные полки станут «держать нейтралитет». Долго тянулась зимняя морозная ночь, но ничего утешительного нам не принесла, истомив физически и морально. Над нами на 2-м этаже помещалась сводная рота телеграфистов. Они прислали нам делегата, прося их не трогать так как они держат нейтралитет.

Наступило утро 29 октября, и около 9 часов казаки потребовали нашего удаления из их казарм. Капитан Парфенов заявил нам, что мы идем «защищать» Николаевское инженерное училище. Сводная рота опять построилась и, щеголяя выправкой, неся винтовки по-гвардейски, двинулась к Инженерному замку. По бокам шли цепочкой бомбометчики и со всех сторон дозоры. Обыватели с удивлением смотрели на нас, вероятно принимая за большевиков, и удивлялись выправке и порядку. Солдаты и рабочие шарахались в сторону, видно чуя неладное. В памяти осталось воспоминание о солнечном морозном утре и напряженном приподнятом настроении. Каждое мгновение ждали нападения и обстрела из окон. Наше появление было столь внезапным, что никто не решался нас тронуть, а многие из красных, видно, просто принимали нас за своих.

Показался наконец и Инженерный замок. Огромные ворота заперты, а из-под занавесок окон смотрят лица. Здесь и на телефонной станции – последние антибольшевики. Нас осторожно впускают и радостно приветствуют. Кадеты целуются со встречающимися однокашниками. В училище оставалось около 150 юнкеров. Одна сводная рота была на телефонной станции, а около половины состава разошлись в отпуск. Рассказывали нам, как ночью захватили бронеавтомобили в Михайловском Манеже. На дворе стояло 2 легких броневых машины и пушечный полутанк «Ахтырец». Опять появилась надежда на отпор красным, но сразу же почувствовалось, что и тут порядку мало. Штабс-капитан с георгиевским оружием, кавказского типа, с сильным акцентом начал нам передавать свои фантастические планы, меняя их через каждые полчаса. Часов до 14 протомились мы в неопределенности.

Любители постреливали с башни по красноармейским патрулям. Собрались на грузовиках ехать «освобождать Павлонов». На углу Инженерной и Садовой улиц грузовик испортился. Не исправлен был и сопровождавший нас броневик. Мы спешились и на руках покатили наши машины обратно, но на Садовой показалась какая-то часть. Мы рассыпались в густую цепь по городскому саду и стоя с руки открыли огонь по идущим. Это автомобильная рота вела арестованных офицеров в Петропавловскую крепость. Товарищи разбежались, на мостовой осталось несколько раненых. Арестованные офицеры подбежали к нам, жали руки и благодарили. К нам подходили обыватели: «Вы за Керенского?» Нам было противно это имя, и мы отвечали: «За порядок – против большевиков». И эти жали нам руки и благодарили.

Еще раза три или четыре мы выходили за ворота Замка, рассыпались в цепь и открывали огонь по окружающим училище матросам и рабочим. Положение создавалось глупое: мы лежали открыто на мостовой, а красные стреляли из окон Электротехнической офицерской школы и из ближайших домов. У нас появились раненые: помню, что был ранен в руку михайлон[80] юнкер Михайлов, позднее погибший среди наших подрывников, и какой-то владимировец. Броневики ушли к телефонной станции и поодиночке погибли в разных кварталах города, так как эти машины были предназначены для ремонта. Уже дома я услышал рассказ горничной, бывшей очевидицей, о том, как на Исаакиевской площади машина одного из них испортилась и толпа вытащила одного офицера и двух юнкеров и, убивши, поволокла и бросила в Неву.

Офицеры и юнкера, оставшиеся в училище, держались отдельно от нас и не принимали участия в вылазках. Около 17 часов в сумерках мы столпились во дворе училища, ожидая приказаний. Офицеров с нами не было. Неожиданно появился наш фельдфебель владимировец и взволнованно передал «приказание распыляться», так как сопротивление бесполезно. Наш командир и офицеры, переодевшись в штатское, уже скрылись. Проклиная всех и вся, бросая винтовки и гранаты, мы поодиночке начали выходить из училища. Немногим счастливчикам удалось благополучно выбраться. Большинство попало в Петропавловскую крепость и участки, натерпевшись много издевательств и оскорблений. Позднее говорили, что среди них были и расстрелянные. Мне и юнкеру нашего училища Жилину[81] удалось благополучно выбраться в боковую калитку, и, пробираясь от стены к стене, мы встретили группу солдат с винтовками, заявивших нам с добавлением ругани: «Чего бродите здесь, товарищи. Тут юнкарей ловят».

Проходя по Синему мосту, мы издали видели и слышали, как отбивались залпами юнкера Инженерного училища на Городской телефонной станции. Это было последнее сопротивление совершившемуся перевороту. Забегав по дороге успокоить родителей, только к 22 часам добрались мы до училища и еле держались на ногах от усталости, не обращая внимания на суматоху и волнение, царившие кругом, завалились спать. Около 23 часов меня разбудили и передали приказание начальника училища: «Всем юнкерам расходиться по домам во избежание излишних эксцессов, впредь до вызова». Остались только те, кому некуда было ехать. Перед уходом мы с полубатарейным штабс-капитаном Радзиевским вынули стреляющие приспособления из замков орудий.

Два дня отдыхал дома, а 1 ноября ко мне пришли однокашники юнкера Янишевский и Бахмурин[82] и сообщили, что К. А. у. находится под домашним арестом и, вероятно, на днях будет расформировано. Мы решили вернуться в училище и разделить участь последних юнкеров и офицеров. Действительно, в вестибюле и у дверей стоял караул большевиков и не выпускал никого из училища без «мандата» от красного комиссара, какого-то прапорщика. Однако юнкера, свободно входя через парадные двери, уходили вечером через забор, окружавший сад училища, карабкаясь на него по деревьям.

Училище доживало последние дни. Юнкера несли все внутренние наряды и уборку лошадей. Производилась сменная езда. Солдаты ничего не делали, митинговали и формировали батарею для посылки в Москву, где еще дрались. Наконец перед фронтом училища генералом Бутыркиным был прочитан декрет Совнаркома о расформировании училища. Причем юнкера, достигшие призывного возраста, должны были направляться в части, а остальные по домам. Генерал Бутыркин со слезами благодарил нас и говорил, что мы с честью держались до конца. Бесконечно грустно и тяжело было на душе.

В училище юнкер Янишевский сообщил мне, что идет запись юнкеров и офицеров для отправки в Новочеркасск, где генерал Алексеев будет вместе с атаманом Калединым формировать добровольческие части или вливать добровольцев в казачьи полки, и что формирование явится кадром для восстановления армии.

Запись и выдачу денег производил юнкер Мино[83]. Мы немедленно же записались, получив деньги и удостоверения, что мы казаки Донской области,