Всемирный следопыт, 1929 № 10 - Александр Беляев

— Где же лисы? — спросил я картавого сторожа.

— Пелевели на новую толлитолию, — ответил он.

Я толкнулся в дверь павильона хищников. Но и тут неудача. На двери висела надпись: «Павильон закрыт».

Мне захотелось увидеть моего приятеля-марала. Он лежал на горе, в углу загона, за грудой камней. Виднелась только его голова с ветвистыми рогами.

— Марал! Маральчик! — неуверенно позвал я.

Но мой друг даже не повернул ко мне головы.

Около белых медведей — густая толпа народа. Протиснувшись вперед, я увидел своих старых знакомцев. Они похудели, но были так же веселы и подвижны, как и зимой. Лето принесло им новое удовольствие. Ров был наполнен водой, и мишки с наслаждением купались. Самец то-и-дело выскакивал на берег и бросался в воду вниз головой. Делал он это не хуже самого искусного пловца.

Я направился к «острову зверей». Помещение белых медвежат было пусто.

— Продали мишек в Германию, — сообщил мне сторож.

Попугаи сдружились…

Меня заинтересовало совместное купанье бурого и белого медведей. Бурый плавал тяжело, стараясь держать голову повыше, чтобы не замочить ее. Так плавают обыкновенно неумелые люди. Белый все время нырял под него с таким расчетом, чтобы подбросить приятеля вверх и погрузить его с головой, в воду. Под смех зрителей бурый спасся наконец на берег.

Почти все звери зоопарка линяли и имели далеко не презентабельный вид. Песцы, например, ходили наполовину покрытые шерстью, наполовину голые. Исключение составляли северные олени. Вместо огрызков карандашей на голове их красовались ветвистые рога, как будто обтянутые сукном. Глаза казались обведенными черным бархатом, и не было видно красных белков. Олени заметно пополнели и бродили по парку, пощипывая траву.

На обратном пути я снова зашел на старую территорию. Недалеко от грифов увидел сидевшую на песке посреди клетки небольшую рыжую суку с глазами навыкате. Около нее бродили щенки, ростом и видом напоминавшие лохматых фоксов. Какой-то фотограф снимал рыжую суку. А потом вместе со сторожем зашел внутрь и долго нацеливался аппаратом на суку и ее щенят. Видимо его интересовал семейный портрет. Щенята разбегались, а сторож подталкивал их к суке. Только тогда я сообразил, что передо мною молодые тигрята и их кормилица. Мне показалось, что сука не особенно охотно подпускала к себе тигрят, по крайней мере она как-то конфузливо отворачивала от них голову.

Оттого ли, что парк теперь был совсем не похож на зимний, или оттого, что для зверей я стал совсем чужой, мне стало немного грустно. На площади, у главного входа толпились все новые и новые посетители. «Чепуха! Сентиментальная чепуха! — подумал я. — Роль зверей теперь гораздо почетней и значительней. Они обслуживают не меня одного, а массового зрителя».

Полярные трагедии:

Смерть боцмана Бегичева.

Очерки Ал. Смирнова.

I. За песцами.

Осенью 1926 года Бегичев стал собираться в устье Пясины на промысел за песцами. Исследуя побережье Полярного моря во время поисков норвежцев, он обратил внимание на изобилие в прибрежной тундре полярных мышей — верный признак того, что там должны были водиться песцы. Полярная мышь составляет главную пищу этого драгоценного зверька. Ехать надо было на всю зиму, и требовались хорошие товарищи, У Бегичева были на примете несколько видавших виды охотников, но вышло так, что в нужную минуту под рукой их не оказалось, и артель пришлось составить из случайных людей. В нее вошли Натальченко, Семенов, Горинов, Сапожников и долган[31] Береговой Орды Николай. Бегичеву очень хотелось захватить с собой своего друга Егора Кузнецова, совершавшего с ним поход к Таймыру, но тот, ссылаясь на плохое здоровье, отказался ехать. Он и Бегичеву не советовал связываться с этими людьми.

— Кроме долгана среди них нет ни одного надежного человека, они будут выезжать на твоих плечах.

— Морозы заставят их работать, приспособятся, — возражал Бегичев. — Когда я в первый раз пошел в экспедицию с Толем, я тоже не имел понятия о том, что значит зима во льдах.

— Ты — дело другое, а этих людей я вижу насквозь: им только бы из добычи свою часть получить. А вот Натальченко уж совсем тебе не ко двору, ты с ним держи ухо востро.

— Ну, кто-кто, а Натальченко беспокоит меня меньше всего, он парень дубовый, для него зимовка будет пустяк.

— Зимовку он выдержит, это верно, а все-таки было бы лучше, если бы он с тобой не ехал…

— Это почему? — удивился Бегичев.

— Неподходящий он для тебя человек, — уклонился от прямого ответа старый охотник, — У таких людей, как он в голове совсем не то, что на языке.

Бегичев знал, что Натальченко вообще не пользовался расположением Егора, а потому и не придал его словам особого значения. Честный и прямой, он всегда старался видеть в людях только хорошее, и ему не казались странными ни дружба, которой Натальченко вдруг воспылал к его дому, ни настойчивость, с какой тот добивался попасть к нему в артель. Дело в том, что во время формирования артели Натальченко где-то отсутствовал. Артель первоначально была составлена из пяти человек, включая сюда и ее начальника, и это было то число, превышать которое Бегичев считал нецелесообразным, так как для шестого человека потребовалось бы брать лишнюю упряжку собак. Поэтому, когда Натальченко, вернувшись в Дудинки, заявил о своем желании вступить в артель, ему было сначала отказано. Но не таков был парень, чтобы отступать от задуманного предприятия. Он не отставал от Бегичева до тех пор, пока тот не согласился его принять.

Но скептическое отношение Егора к Натальченке было вызвано не только его антипатией к этому человеку с хитрыми бегающими глазами. Для неприязни имелись у него и другие причины. О них старый охотник не решался прямо сказать своему другу, но в Дудинках ни для кого не было секретом, что Натальченко во время отлучек Бегичева слишком часто посещает его жену. И кое-кто утверждал, что это им делалось не из-за одних прекрасных глаз жены боцмана. Его ухаживание за ней началось после возвращения Бегичева из Таймырской экспедиции, именно тогда, когда стало известно, что в скором времени Бегичев будет богатым человеком: получив от норвежского правительства за розыск матросов с судна «Мод» прекрасные золотые часы, он должен был получить еще и крупную денежную награду. Официальное сообщение об этом уже было получено в Дудинках.

— Боцману уже шестьдесят лет, а жена у него молодая. Натальченко хочет прибрать к рукам боцманшу, чтобы она не досталась другому, когда овдовеет, — говорили досужие языки.

Совать сбой нос в чужие дела — занятие не очень похвальное, но в этом случае было бы пожалуй лучше, если бы Егор, предостерегая боцмана в отношении Натальченки, прямо сказал в чем дело. Но разве он мог думать, что этот поход для его друга будет последним?

II. Зимовье в устье Пясины.

Переход из Дудинок в устье Пясины был совершен на собаках, которые для промысла более пригодны чем олени. Упряжка в пять-шесть собак может везти груз в пятьсот кило, то-есть столько же, сколько и упряжка оленей; но с оленями больше хлопот, так как за ними требуется присмотр, когда они пасутся в тундре. Иногда, спасаясь от снежных бурь, они убегают от мест своих пастбищ на сотни километров.

Прибыв на место, охотники прежде всего приступили к устройству зимовья, и это была не легкая работа. Леса плавника на побережье было вполне достаточно, но его надо было вырубать и выкапывать из-под снега и льда. С первых же шагов этой работы Бегичев убедился, насколько был прав Егор, говоря, что артель будет выезжать на нем. Спутники боцмана оказались менее пригодными для суровой жизни в полярной пустыне, чем это можно было предполагать. Кроме долгана никто из них не знал, как взяться за дело, во всем требовалась опытная рука боцмана. Но, работая изо всех сил, Бегичев не жаловался и даже ни разу не упрекнул товарищей в их непригодности для дела, за которое они взялись.

Наконец после упорных трудов боцмана, жилье было готово. Бревенчатые стены, заваленные снаружи снегом, могли противостоять самым яростным напорам бурь, которые уже время от времени гуляли по снежной пустыне, а очаг из камней дал возможность охотникам в первый раз после долгих дней снять с себя верхнюю одежду. Затем немало труда потребовало устройство хранилища для съестных припасов и ожидаемой добычи. Оно было необходимо, потому, что хозяева полярной страны — белые медведи — любят посещать стоянки человека и присваивать все, что плохо лежит. А когда с кладовой было покончено, начали подготовляться к промыслу.

Промысел песца — один из выгоднейших промыслов крайнего Севера. Песцовая шкурка расценивается в среднем в пятьдесят рублей, но попадаются экземпляры, оценивающиеся в несколько сотен, — это так называемые голубые песцы. Таким образом даже обыкновенный песец уже является некоторым капиталом, но добыть его не так-то просто. Кроме труда, который к этому надо приложить, нужно знать характер, повадки и образ жизни зверька. Бегичеву и в этом деле принадлежало первое место — некоторые участники артели охотились за песцами впервые.