За все надо платить - Александра Маринина

– Понимаешь, ко мне обратился Эдуард Петрович Денисов…

– Какой Денисов? – встрепенулся Юра. – Тот самый?

– Тот самый. Он посылает в Москву какого-то частного детектива и просит, чтобы я ему помогала. А я, естественно, боюсь, что он меня втемную хочет использовать в каких-то грязных делах.

– А отказать нельзя? Ты разве ему чем-то обязана?

– В том-то и дело. Помнишь прошлогоднюю историю с убийством милиционера Кости Малушкина?

– Помню. И что?

– У меня был единственный свидетель, который видел Костю вместе с убийцей. Но этот свидетель не хотел давать показания, он хотел сам убить этого парня, Ерохина, который застрелил Костю. У него к Ерохину был свой счет, очень давний. Короче, я боялась, что он действительно убьет Ерохина вместо того, чтобы дать на него показания и позволить арестовать. И попросила одного человека ходить за этим свидетелем по пятам и не дать ему совершить убийство. Ерохин, правда, оказался проворнее и убил обоих – и свидетеля, и моего человека, который его оберегал. Так вот, этот человек был внебрачным сыном Денисова.

– Ох ты! Почему ты мне ничего не рассказывала? Аська, ты что, не понимаешь, что влипла на веки вечные?

– Да понимаю я!

От напряжения она даже повысила голос, сама того не замечая.

– Все я понимаю прекрасно. И что мне теперь прикажешь делать? Волосы на голове рвать? Что сделано – то сделано, Колобок меня заранее предупреждал, когда я только собиралась обратиться к Денисову за помощью, а я, дура, не послушалась. Теперь поздно. Потому я и сказала – без советов и комментариев. Если бы из этой ситуации был выход, Колобок бы мне еще год назад сказал, как и что нужно сделать, чтобы меня не смогли использовать. А теперь что? Прямо хоть увольняйся к чертовой матери из органов.

– Это тоже не выход, старушка, – резонно заметил Коротков. – Если ты будешь нужна, тебя все равно достанут. Заставят, уговорят. Есть железное правило: не подставляйся. А подставилась – все, жди неприятностей в любую минуту, хоть ты офицер милиции, хоть дворник.

– Вот я и дождалась, – удрученно констатировала Настя. – На свою голову.

Коротков ушел к себе, а она снова погрузилась в тупое оцепенение. Тарадин позвонил ровно в десять, и разговаривала Настя с ним сухо и сдержанно.

– Откуда вы звоните?

– Из гостиницы.

– Спуститесь к портье и попросите разрешения воспользоваться факсом. Я хочу сначала увидеть список, а потом решу, как мы с вами будем работать.

– Зачем? – В голосе Тарадина зазвучало насмешливое недоумение. – Вас просили помочь мне, если понадобится, а не возглавлять мое расследование и не руководить мной. Или вы чего-то не поняли?

– Судя по всему, я вообще ничего не поняла, – холодно ответила Настя. – Ваша фамилия Денисов?

– Нет, моя фамилия Тарадин. Владимир Антонович. Разве вам не сказали?

– Сказали. И поскольку ваша фамилия не Денисов, то диктовать свои условия вы мне не будете. На это есть право только у Эдуарда Петровича, но никак не у вас. Это понятно?

– Более или менее. Так что вы хотите, чтобы я сделал?

– Я хочу, чтобы вы передали мне по факсу ваш список и заодно вашу лицензию на частную сыскную деятельность. Хорошо бы еще и разрешение на оружие, если у вас есть. Запишите номер.

Она продиктовала ему номер факса, который стоял в секретариате. Не нравился ей этот Тарадин, впрочем, она отдавала себе отчет, что эта неприязнь мало связана с личностными качествами Владимира Антоновича. Ей не нравилась ситуация, в которой она оказалась, поэтому присланный Денисовым частный детектив раздражал ее уже заочно. А голос! Слушая низкий, глубокий, хорошо поставленный голос, Настя представляла себе рослого, крупного, вальяжного мужика, взирающего на окружающих с презрительным пренебрежением. О господи, век бы его не видеть, Тарадина этого!

Она позвонила в секретариат.

– Любаша? Это Каменская. Рыбочка, прими для меня факс потихонечку, ладно? Там должен быть какой-то список и лицензия частного сыщика. Может быть, будет и третий листочек – разрешение на оружие. Сделаешь? Только тихонько.

Забрав в секретариате документы, она поднялась в свой кабинет, чувствуя, как в ней нарастает злость. Ну черт знает что! Свалился на ее голову этот Тарадин со своим списком. Дурочку из нее хочет сделать? Посмотрим, как у него это получится.

Бросив бумаги на стол, она снова села за телефон и уже через несколько минут разговаривала с одним из руководителей линейного отдела милиции в аэропорту Шереметьево.

– Жорочка, ты меня сразу убивать будешь или погодишь малость, пока я подарок привезу?

– О-о-о, Настасья, пропащая душа! – расхохотался Георгий. – А мы тебя ждали, ждали, я народ целый час к столу не пускал, думал, ты вот-вот подвалишь, а ты, поганая, так и не появилась. Чем оправдываться будешь?

– Любовью, Жорик, чем же еще. Вечной моей любовью к тебе. Я, честно, собиралась приехать, подарок купила, он до сих пор у меня в сейфе булькает. Но не сложилось. Ты же знаешь нашу жизнь суматошную.

– Знаю, знаю. – Георгий и не думал обижаться, он прекрасно знал, что оперативник своему времени не хозяин. – Чего звонишь-то? В любви объясняться?

– Просьбу просить. Неприличную.

– Это интересно. Валяй, проси свою просьбу.

– Жора, я тебе перекину по факсу списочек, а ты проверь рейсы на Вену с 10 по 13 сентября. Меня интересует, сколько фамилий из моего списка улетело этими рейсами.

– Рейсы только на Вену или через Вену тоже?

– Тоже, конечно.

– И как скоро?

– Это и есть самая неприличная часть моей просьбы.

– Ну, ты пога-аная, – протянул Георгий. Это было любимое его словечко, он заменял им массу других существующих в русском языке прилагательных и произносил как-то по-особому, с фрикативным «г» и долгим выразительным «а», из-за чего звучало оно ласково и вовсе не сердито.

Договорившись с Георгием, Настя сделала еще несколько звонков и, воспользовавшись дружескими связями, попросила проверить лицензию Тарадина и его разрешение на хранение и ношение оружия. «Вот так, Владимир Антонович, – сказала она сама себе. – И я не буду с вами встречаться раньше, чем получу ответы на мои запросы».

Ребята из лицензионно-разрешительной службы отзвонились первыми и сообщили, что все в порядке: лицензия и разрешение на оружие подлинные, оба документа выданы в феврале 1995 года в УВД того города, где живет Денисов. Георгий из Шереметьева прорезался, когда было уже почти восемь вечера.

– Ну что, Жорочка? – с нетерпением спросила Настя.

– Похоже, они все улетели. Тю-тю.

– Точно? Все до единого?

– Точно. Разными рейсами, в разные дни, но улетели все. Во всяком случае в твоем списке нет ни одной фамилии, которая не попалась бы мне в списке пассажиров. Имена и годы рождения совпадают.

– Спасибо тебе. Ты меня порадовал.

– Да ну? А я думал, ты огорчишься, что они все свалили. Ну, бывай, Настасья, подарок мой никому не наливай, я днями сам заскочу, оказия будет.

Повесив трубку, Настя почувствовала, что напряжение немного отпустило ее. Пока все укладывается в ту легенду, которую ей выдал Денисов. Частный детектив Тарадин и в самом деле собирается проверять людей, вылетавших в определенный период в Вену. Но нельзя быть такой легковерной. А вдруг в Вену, как в былые времена на подмосковную дачу, съезжались какие-то авторитеты и воротилы? Вдруг они решили провести сходку-совещание-разборку-дележку в комфортабельных европейских гостиницах? Надо проверить список еще раз. Пусть его окинут опытным взглядом ребята из управления по борьбе с организованной преступностью. И если не скажут, что все имена в этом списке им знакомы, тогда все в порядке. Тогда, может быть, и вправду все дело в женщине, которую любил Денисов и которую убили в Австрии.

Глава 6

Помещение кафедры не было приспособлено для проведения заседаний, поэтому те, кто хотел провести время в более или менее комфортных условиях, приходили пораньше и занимали удобные места. Удобными считались стулья рядом со столами, где можно было вытащить бумаги и потихоньку заниматься какой-то своей работой, делая вид, что внимательно слушаешь. Если сесть за стол не удавалось, приходилось сидеть, как говорил Юрий Оборин, с голыми коленками. Ни книжку положить, ни газету, ни тем более рукопись, над которой нужно поработать. Многие преподаватели кафедры уголовного права во время таких заседаний проверяли курсовые или дипломные работы – чего зря время терять.

Оборин пришел за двадцать минут до начала и успел занять самый лучший стол у окна в углу. Он был аспирантом третьего года обучения и на кафедре появлялся только в дни заседаний или когда назначалась встреча с научным руководителем. Третий год аспирантуры был самым свободным. Если на первом году нужно было три раза в неделю ходить на обязательные занятия по философии, иностранному языку, социологии и еще целому ряду предметов, а на втором на него сваливали самые «трудные» группы, в которых нужно было вести семинарские и практические занятия, поскольку аспиранту полагалось отработать педагогическую практику, то третий год целиком посвящался написанию диссертации. Дергать аспирантов-третьегодков по пустякам считалось неприличным.