Смерть в губернском театре - Игорь Евдокимов

писал!

– Писали, – покачал головой коллежский регистратор. – Только не ей. Эти записки адресовались Татьяне Георгиевне Филимоновой. Поначалу она их просто выбрасывала. Затем, насколько я понимаю, начала сжигать. Но первые записки спасла из мусора Марья.

– Зачем ей это? – удивился Сурин.

– А вы не заметили? – спросил его вместо ответа Черкасов. – Марья влюблена в вас, истово, но, увы, безответно.

– Марьюшка, это правда? – повернулась к дочери Аграфена Игоревна. Но девушка продолжала хранить молчание.

– Думаю, в фантазиях Марьи эти записки были адресованы ей. Но, к сожалению, безответная любовь очень часто уступает место гораздо более темному чувству. И если ненавидеть Родиона она не могла, то вот к Татьяне это не относилось…

– Но ведь Таня же отвергла меня? – воскликнул Сурин.

– Для Марьи важно то, что вы любили Татьяну, а уж отвергла или нет… – пожал плечами Черкасов. – Хотя, возможно, это лишь подстегнуло ее ненависть. «Как она посмела отвергнуть такого человека?» В результате, чем больше вы, Родион Герасимович, распалялись, тем больше за вас беспокоилась Марья. В ее голове созрел план – чтобы спасти вас и добиться вашей любви, соперница должна умереть…

– Да неужели? – снова вступила в разговор Аграфена Игоревна. – А как, в таком случае, вы объясните смерть Григория Никифоровича?! Он тоже претендовал на господина Сурина?!

Она искусственно расхохоталась. Константин, однако, сохранял каменное спокойствие. Он был абсолютно уверен в себе и своих выводах.

– Действительно, убийство Селезнева еще больше запутало расследование. Но одновременно оно стало главной ошибкой Марьи. Ведь время смерти актера позволило снять подозрения и с Вайса, и с Сурина, и с Безуцкого. А значит, круг сузился до вас с Елизаветой Михайловной. К сожалению, мы с самого начала неправильно предположили мотив. Нам казалось, что убийца расправился с Григорием Никифоровичем испугавшись, что на допросе он может случайно навести полицию на истинного преступника. Однако, все оказалось намного проще. Для Марьи новость о том, что Селезнев стрелялся с Родионом и мог даже убить любимого человека стала настоящим ударом. И если Татьяна заслужила смерть лишь за то, что завладела сердцем ее ненаглядного, то чего уж говорить о негодяе, который чуть не отнял его жизнь? Стоило Селезневу выписаться из больницы, как Марья приехала к нему. Должно быть, Григорий Никифорович несколько удивился ее визиту, но впустил в квартиру. А в ней девушка уже схватила нож и ударяла им Селезнева, пока оружие не застряло между ребер.

– Но постойте! – подал голос Прянишников. – Ведь дворник сказал, что посторонних в тот день не видел!

– Именно! – подтвердил Константин. – Это абсолютно верное замечание! «Посторонних»! Митрофан Федорович, сами того не подозревая, вы помогли мне с этой загадкой, сказав, что у вас имеется опыт привлекать прислугу. И это же окончательно пролило свет на то, как Марья смогла получить яд для первого убийства.

– Да, вот с этого места поподробнее, пожалуйста! – ворчливо попросил пристав Богородицкий. Его здорово задевало, что молодой подчасок получает всю славу от раскрытия преступления, однако поделать ничего не мог.

– Видите ли, Осип Эдмундович служил режиссером еще в старом, снесенном театре. Там он и познакомился с Аграфеной Игоревной. Когда она перестала блистать в главных ролях, а ее муж скончался, их с дочерью финансовое положение стало бедственным. Осип Эдмундович, как мог, помогал им, но просто жить на подачки Остаповы не могли. Поэтому Марья раз в неделю работала приходящей служанкой в доме Вайса. А когда Митрофан Юрьевич начал готовить постановку в новом театре, то Осип Эдмундович предложил взять на соответствующие роли Аграфену Игоревну и Марью. После этого Вайс отказался от услуг девушки, так как у нее появился другой источник дохода. Но Марья продолжила подрабатывать. Причем, благодаря театру она нашла еще одного работодателя.

– И им оказался Селезнев?! – охнул Павел.

– Конечно! Убираться в комнатах самостоятельно он считал ниже своей артистической натуры, а денег нанять полноценный штат у него не было. Поэтому он с радостью свалил хлопоты по дому на Марью, платя ей сущие копейки. Когда я повторно допросил дворника, упирая уже не на «посторонних», а просто сказал упомянуть всех, кто входил в тот день в здание, он вспомнил про девушку, которая дважды в неделю приходила убираться. Это стало настолько привычным явлением, что старик просто не придал ее визиту значения. Ну, а объяснять происхождение яда, думаю, совсем уж излишне. Его действительно приобрел Вайс, но использовала в своих целях Марья, ведь у девицы осталась копия ключа дома режиссера.

– Но это же домыслы! – возмущенно вскричала Аграфена Игоревна, закрывая собой дочь. – Как вы можете это доказать?

– Очень просто. Вы сказали, что ваш сторожевой пес недавно умер. Вроде бы, от старости. К счастью для нас, мышьяк – яд очень интересный. Он накапливается и довольно долго сохраняется в человеческих ногтях и волосах. С собачей шерстью та же история. Когда вы уехали в ресторан, городовые выкопали бедного пса, а доктор Покровский провел соответствующий анализ, показавший, что животное было отравлено.

– Какой ужас! – зажала рот руками Бетси.

– Увы, любовь требует жертв, по крайней мере в глазах Марьи. Но вернемся к убийству Селезнева. Итак, на ней окровавленное платье. Его надо спрятать. На месте преступления это сделать нельзя, на улице тоже не раздеться, а дом на окраине города. Зато рядом есть театр. Она накидывает на себя плащ и спешит сюда. Ведь Марье, как и всем актерам, известно, что Митрофан Федорович выкупил костюмы из старого театра, но при этом пока ими никто не пользуется. Марья проникает в театр, оставляет кровавое платье и надевает на себя подержанное из гардероба. Юрий Софронович, извольте. Это также было найдено при повторном обыске дома. В первый раз оно не привлекло внимания. Но после обнаружения окровавленной одежды мы искали уже куда пристальнее.

Гороховский извлек из-под мышки бумажный сверток и протянул его Прянишникову. Пока хозяин театра разворачивал его, все сидящие в ресторане завороженно вытянули шеи, пытаясь разглядеть содержимое. Внутри оказалось старомодное коричневое платье.

– Митрофан Федорович, вы, давеча, сказали, что нашивали на костюмы бирки, чтобы пометить принадлежность вашему театру, – обратился к антрепренёру Константин. – Будьте любезны, проверьте.

Прянишников кивнул, вывернул платье наизнанку и продемонстрировал бирку. На ней явственно читалось: «Театр М.Ф.П.»

– Решение, по-своему, гениальное! Спрятать платье среди сотен других! Подождать пару месяцев – и никто уже не вспомнит, что это платье принадлежало Марье. Все подумают, что засохшая кровь бутафорская, необходимая для какого-то образа. Но столкновение с Елизаветой Михайловной и предложение Митрофана Федоровича повергло Марью в ужас. Ведь пока память свежа, они могут опознать ее платье. Воспользовавшись перерывом, она следует