Принцесса и мальчишки - Януш Домагалик

«Сейчас небось вернется. Ведь должен же он мне что-то сказать», — думал Витек.

Усевшись в первом ряду, он стал ждать. Однако Росяк не возвращался.

Вдруг от двери его окликнул Сикора:

— Окунь! Иди в канцелярию, твой отец звонит!

— Отец? Зачем?

— Может, проверяет, здесь ли ты.

Они оба вошли в канцелярию. Сикора запер дверь изнутри. У окна стояли председатель дружины и Пустецкий. Телефонная трубка лежала на рычаге, и Витек понял: телефон был просто предлогом, его хотели вызвать из зала.

— Что происходит? — спросил он. — Тайное собрание?

— Тайное, — подтвердил председатель. — Садись. И вы тоже. Спрашиваешь, что происходит? Именно это мы и хотим тебя спросить!

— Не понимаю…

— Витек! Скажи честно: ты знаешь, откуда у Росяка эта гитара?

— Нет! Понятия не имею.

— Но он же твой друг. Неужели ничего не говорил? — удивился Сикора. — Не верю.

— Отвяжись! Друг! Ну и что с того? Говорю — не знаю, значит, не знаю… Сами его спросите!

— Спокойно… Зря не горячись! — сказал председатель. — Откуда тебе известно, что Магда не придет? Ты с ней говорил?

Окуньский помолчал немного.

— Нет.

— Откуда же ты знаешь? — спросил Пустецкий.

— От него, от Росяка.

— Час от часу не легче… — проворчал Сикора. — Круг замкнулся, а мы ничего не знаем… Может, все же позвать сюда Росяка?

— Но в чем дело? Чего вы, собственно, хотите? Зачем к Росяку цепляетесь? — выспрашивал Витек. — Скажете наконец?

— Скажем, коль не знаешь. Пустецкий узнал эту гитару. Это Магдина гитара!

— Ты что, рехнулся? — Витек вскочил со стула. — Быть не может!

— Головой ручаюсь! — сказал Пустецкий. — Это Магдина гитара. У нее сбоку такая заметная царапина. Я как-то одалживал у Магды эту рухлядь для моего брата. Как только Росяк начал там, в зале, настраивать гитару, она показалась мне знакомой. И я специально подошел поближе. Даю слово, это гитара Новицкой.

— Чушь! Не убил же он Магду, в самом деле, чтобы отобрать у нее гитару! А может… Послушайте! А может, она ему одолжила?

— Одолжила! Чтобы он заменил ее в спектакле! Магда одолжила ему гитару, чтобы он пел вместо нее. Втайне от всей дружины! — И Сикора посмотрел на Окуньского как на ненормального. — Ты же сам в это не веришь. Просто защищаешь его, поскольку он твой сердечный друг.

Витек смолчал.

— Там небось зрители сходиться начинают… Сейчас ничего уж не выяснишь. А после представления поговорим с Росяком. Все, кто здесь, плюс Сосновская, Млынарчикувна и Котлярек. Весь совет дружины, идет? — предложил председатель. — А пока что молчок. Тайна!

Сикора и Пустецкий кивнули:

— Идет.

Окуньский не сказал ни слова. Он подошел к двери, повернул ключ и первым вышел из канцелярии. Ему даже в голову не пришло пойти на балкон, проверить, сумеет ли он справиться с прожектором. Он вообще не думал сейчас о представлении. Он искал Росяка.

Гостей в зале все прибывало, становилось шумно. Улыбающиеся распорядители показывали места. Все выглядело празднично.

Витек нашел Росяка в комнате, где Котлярек и его тетка с телевидения гримировали волнующихся артистов.

— Выйди-ка на минутку… — сказал он спокойно.

— Зачем? — вскипел Росяк. — Сейчас приспичило? С гитарой?

— Гитару можешь оставить. Да, сейчас.

Росяк вышел, но гитары не оставил. «Он, похоже, вообще не снимал ее, — подумал Витек. — Выходит, прав Пустецкий».

— Чего тебе? — спросил Росяк. — Обиделся, что из-за меня в глупое положение попал, сказав про Магду? Но это ж ерунда…

— Я не обиделся. Пустяки… Послушай! Это Магдина гитара?

Росяк, захваченный врасплох, растерялся.

Отступил на шаг, взглянул на гитару, на Витека.

— Узнал? Каким образом?

— Узнал. Откуда она у тебя?

— Ну не украл же я. Ты ведь не думаешь, что я украл?

— Разумеется, нет… Так откуда она у тебя?

— Купил. За триста злотых… Ящик весь в царапинах.

— Именно, в царапинах. Но ты по дешевке купил. И когда же?

— Вчера вечером. Магда сама ко мне пришла. Предложила купить — ей деньги нужны… Чего так смотришь? Я не вру!

— Магды не было в школе ни вчера, ни сегодня. Ей понадобились деньги, ты говоришь… Что у нее случилось?

— Я же сказал, у нее дома неприятности.

— Какие неприятности? Она говорила?

Росяк мгновение колебался.

— Говорила… Но тебе-то что за дело? Ведь ты сам сказал перед всей дружиной: у Магды отец с матерью есть, пусть они и беспокоятся. Сказал, нет? Чего тогда цепляешься?

— Да, сказал. Ты меня в это втравил, но теперь я хочу знать, в чем дело. Так какие же неприятности, Росяк? Скажешь или нет?

— «Росяк, Росяк»! Что это ты официальный такой?

Они молча смотрели друг на друга, и Росяк увидел в лице Витека нечто странное… И струхнул. Они столько лет знали друг друга, дружили, порой случались меж ними стычки, ссоры, но это было в порядке вещей. Теперь же Витек смотрел на него как-то совсем иначе.

«Лучше сказать ему, и дело с концом, — думал Росяк. — А то еще обидится, что таю от него. Побежит и растреплет всем про эту гитару. Глупо… Перед самым представлением… Вот завтра пусть бы говорил что угодно! Мне-то что! Не украл же я, в самом деле… Скажу, пожалуй. Друг все же. А может, не говорить?»

Витек первый прервал молчание. Он говорил спокойно, тихо, с расстановкой, словно устал уже от всего этого:

— Послушай, Росяк. Магда продала тебе гитару. Магда! В голове не умещается. Ты знаешь, что значит для нее гитара? Она всему классу рассказывала, что, когда получила ее от отца в подарок, разревелась от радости. Помнишь, как она об этом рассказывала? Ну вот. И все знают, что Магда скорее последние туфли продала бы, чем гитару. И все же она продала гитару. Знаешь почему? Потому что туфель никто бы не купил. А на гитару нашелся любитель. Уж верно позарез ей деньги были нужны… В последний раз тебя спрашиваю: на что ей нужны были деньги? Скажешь, и я уйду, оставлю тебя в покое.

Росяк решился. Выбора не было.

— Отец Магды — водитель, на междугородных грузовых автобусах ездит. Он в аварию попал. Под Кошалином. Лежит в больнице. Мама Новицкой вчера к нему поехала. Магда осталась дома с младшим братом. Потому и не пришла в школу.

— Так… Ясно! Теперь все ясно, — сказал Окуньский, повернулся и вышел.

— Но меня-то в чем ты обвиняешь? — крикнул вслед ему Росяк. — Я же заплатил ей. Она сама предложила купить!

Зал был уже почти полон, гости занимали места. Витек без труда отыскал председателя дружины, который беседовал с директором и с родителями. Извинившись, Витек попросил его выйти на минутку.

— По очень важному делу, товарищ председатель! — доложил он официально. — По очень важному!

— Ну конечно. Идите! Не обращайте на нас внимания! — сказал председатель родительского комитета.

Они вышли на лестницу.

— Ну? — спросил председатель. — Что случилось?

— Генек… одолжи мне мотоцикл, дай ключики.

— Ты что, с ума сошел?

— Я хорошо вожу, ты же знаешь, давал мне ездить в лагере.

— Но здесь город. У тебя прав нету… Да и вообще, ты что, рехнулся? Куда ты хочешь ехать?

— К Магде Новицкой.

— Что?

Окуньский пересказал свой разговор с Росяком.

— Зачем ты говорил с ним? Мы же условились — все уладим после представления…

— А нечего будет улаживать. Росяк считает, что все в порядке: заплатил, купил — и привет. Не украл.

— Черт побери! — разволновался председатель. — Хорошенькое дело! Куплей-продажей занялся! Не мог девчонке просто одолжить немного денег? Воспользовался случаем, по дешевке приобрел, бизнесмен несчастный! И это называется в порядке!

— Не кричи так громко. На нас смотрят. И не агитируй меня. Ну как? Даешь мотоцикл?

— Час назад я сам хотел к ней ехать. А кто удержал меня? Ты.

— Знаю. Потому я и поеду. Нельзя Магду одну оставлять. Она должна знать, что мы о ней помним.

— Вот именно, что мы о ней помним, слушая, как Росяк поет под ее гитару нашу песню о дружбе! — И председатель снова выругался: — Черт побери!

В этот момент по лестнице взбежал озабоченный Котлярек.

— Генек, не ругайся! Детвора услышит, — крикнул он. — Через пять минут начинаем. Окуньский, шпарь на балкон к прожектору!

— Верно, тебе уж давно пора там быть, — уяснил вдруг себе председатель. — Без тебя представление будет испорчено. А я сейчас здесь совершенно без надобности. Я к Магде поеду. Хотя нет! За Магдой!

— А братишка ее маленький? — спросил Витек.

— Не знаю. Соображу на месте. Мчись на балкон!

Вбегая в зал, Витек услышал еще, как председатель крикнул:

— Сикора! Давай-ка сюда мой шлем, быстро.

Представление началось. Все шло хорошо: у Доманского даже занавес не заело в порядке исключения, артисты говорили текст лучше, вернее, громче, чем на репетициях, — от волнения, должно быть. Пустецкий, правда, включил прожектор несколько преждевременно, не погасив еще верхний свет, но все подумали, что так и надо.