Сын Портоса - Александр Дюма

— Успокойтесь! — с нетерпением прервал его Жоэль. — Дело не в нашем росте, а в наших зубах, которые, как будто, одинаковой длины. Если перед нами не поставят какую-нибудь пищу, то нам придется взяться за кинжалы и шпаги, ибо мы будем вынуждены съесть друг друга заживо, даже не содрав кожу. Кроме того, — добавил он, сравнив баранью ногу, которую принес в столовую Бистоке, с фигурой Фрике, — я никогда не поверю, что вы в состоянии съесть в одиночку ногу такой величины.

— А почему бы и нет?

— Потому что существует одно правило.

— Какое?

— Способность совершить подвиг должна быть заметна внешне.

Трактирщик потирал руки, оценив шутку, а Бистоке не удержался от смеха.

Фрике вскочил, треснув шпорами, как бойцовый петух, и шагнул вперед, выхватывая шпагу:

— Вы оскорбили меня! Маленький у меня рост или нет, я никому не позволю делать замечания на этот счет. Будь я проклят, если вы не заплатите за оскорбление!

— Трактирщик может записать это в счет. Но подумайте, если мы повредим друг другу шкуру…

— Вы заботитесь о своей?

— Разумеется. Я ведь не привез запасную из Бретани.

— Все дело в том, что вы боитесь.

— Боюсь? Мне неизвестны все слова парижского жаргона, поэтому я не знаю, что вы имеете в виду.

Слушая этот ответ улыбающегося Жоэля, Бонларрон испытывал глубокое удовлетворение. Слуга дернул его за рукав.

— Боже милостивый! — прошептал он. — Неужели они в самом деле собираются перерезать друг другу горло?

— Похоже на то, — ответил хозяин, сияя от радости, — и если нам повезет и один из них будет убит, то мы сможем возродить обычай завтраков перед дуэлями и обедов после них, которому я обязан былым процветанием этого заведения.

— Но существуют эдикты, запрещающие поединки, хозяин.

— Эдикты! — фыркнул отставной солдат, с жалостью глядя на своего слугу. — Всегда существуют эдикты против развлечений знати и народа. Если бы эдиктов не было, то исчезла бы забава их нарушать. Лучше скажи, на кого из них ты бы поставил? — Он задумчиво посмотрел на мужчин, словно снимавших друг с друга мерку взглядами, — бретонца, спокойного, добродушного, насмешливого, и парижанина, нервного, возбужденного и доведшего себя до бешенства.

— Оба храбрецы, но один беспокойный, как кот, а другой хладнокровен, словно полярный медведь. На кого бы ты поставил пистоль?

— Хозяин, нельзя им позволить драться. Вы должны вмешаться и использовать вашу власть.

— Я должен использовать мою шпагу! — Быстро заперев входную дверь, чтобы не побеспокоили зеваки, трактирщик потребовал рапиру и стал снимать с себя белый фартук.

— Ты думаешь, парень, что я намерен стоять, сложа руки, покуда эти господа будут ими работать?

— Вы хотите сказать, что тоже собираетесь драться?

— Смерть всем чертям! Разумеется, собираюсь!

— С кем же — с самым лучшим?

— С самым худшим — с тобой, болван!

— Со мной? — переспросил пришедший в ужас Бистоке.

— Мы будем секундантами этих двух господ, согласно кодексу чести! Ты будешь сражаться на стороне одного из них, а я — на стороне другого, так что получится драка в добром старом стиле!

— Но у меня нет шпаги, хозяин!

— Ты можешь использовать этот большой посеребренный вертел.

— О Боже!

— Конечно, он длиннее моей рапиры, но уступаю тебе это преимущество.

Тем временем Жоэль обнажил шпагу, но сделал последний призыв к примирению.

— Послушайте, давайте сначала поужинаем — у нас хватит времени скрестить шпаги после этого.

— Нет-нет! — запротестовал Фрике. — Будь я проклят! Начнем сейчас же! — И подняв шпагу, он сделал угрожающий выпад так быстро, что у бретонца едва хватило времени стать в защитную позицию.

Рассерженный парижанин бросился в бой с такой стремительностью, что шпаги скрестились почти у самых рукояток. К счастью, сын Портоса был столь же хладнокровен в обращении с обнаженной сталью, сколь и с рапирой с защитным наконечником. Высвободив клинок, он шагнул назад.

— Ага! — воскликнул маленький человечек. — Голиаф[31] отступает!

— Я не отступаю, а освобождаю клинок. Во всех странах, где фехтование — наука, это правило игры, а не отступление.

Читая лекцию, бретонец быстро и многообразно парировал удары и выпады парижанина, не предпринимая однако ответного нападения.

— Клянусь рогами дьявола! Вы, по-моему, просто валяете дурака! — прорычал Фрике.

— Несомненно, сударь, — спокойно ответил Жоэль. — Если бы я начал сражаться всерьез, то насадил бы вас на вертел, как баранью ногу.

В доказательство этого взбешенный Фрике почувствовал укол в бок, но такой легкий, как будто его нанесла не длинная шпага, а учебная рапира.

— Пора кончать! — воскликнул он.

— Совершенно с вами согласен, — заметил наш герой. — Не желаю ничего другого, ибо я голоден до безумия.

Сделав ложный выпад, который его противник парировал круговым движением, он подцепил шпагу парижанина и резким движением отбросил ее в дальний конец комнаты.

— Прикончите меня на месте, раз вы меня обезоружили! — взвизгнул маленький человечек вне себя от стыда, гнева и унижения.

Но сын Портоса спокойно вложил свою шпагу в ножны.

— Видите ли, — промолвил он, — если бы я убил вас, то мы не смогли бы вместе пообедать. — Отойдя в угол, Жоэль подобрал упавшую шпагу и с поклоном возвратил ее владельцу. — Надеюсь, вы не откажетесь от трапезы, за которую так храбро сражались?

На подобное добродушие невозможно было сердиться.

— Эй, трактирщик, накрывайте стол на двоих или на троих — на всех, кто хочет! Приглашаю вас присоединиться ко мне и нашему герою!

Дрожащий и побагровевший Фрике еще не пришел в себя после поражения. Но побежденный благородством противника, он шагнул к нему и взволнованно произнес:

— Сударь, я был неправ. Я вел себя, как последний грубиян, затеяв с вами эту ссору. Во всем виноват мой карликовый рост, который постоянно причиняет мне беспокойство. Видит Бог, я хотел бы вырасти только для того, чтобы избавиться от проклятой вспыльчивости. Я стыжусь своего поведения, так как, будучи парижанином, обязан быть самым цивилизованным существом на свете, а кроме того, мне стыдно перед вами — вне всякого сомнения, истинным дворянином. Согласитесь ли вы предать все забвению и стать моим другом?

— С величайшим удовольствием, — ответил Жоэль, подражая манере разговора Фрике. — Вот вам моя рука — будем друзьями на всю жизнь, покуда смерть не разлучит нас. Теперь давайте устремим наши помыслы к пище, — весело добавил он, — ибо фехтование в четырех стенах чудесным образом возбуждает аппетит. Выпьем за продолжение нашего знакомства.