Лесной фронт. Задача - выжить - Алексей Замковой

— А что принесли-то, окромя себя самих? — выкрикнул кто-то из толпы.

Вот из леса вышли уже десять бойцов, включая командира, и из-за деревьев в поле моего зрения въехала груженая повозка. За ней еще одна, в которой сидели два каких-то мужика со связанными за спиной руками. За время моего пребывания в отряде, никакого транспорта, включая лошадей, я не замечал. Значит лошадей и повозки группе удалось раздобыть во время выхода. Теперь понятно почему бойцы так гордо вышагивают!

— Товарищ капитан, — приблизившись и искоса окинув взглядом наши трофеи, лейтенант встал 'смирно'. — Задание выполнено. В ходе операции захвачены две телеги с продовольствием, уничтожены четыре бойца противника, двое — захвачены в плен. Потери группы — один раненый.

— Молодец, Трофимов. — капитан огляделся и, повинуясь гласу народа, выраженному в гуле толпы, улыбнулся. — Рассказывай как сходили?

Лейтенант принял более расслабленную позу и начал рассказ:

— Когда группа подошла к поселку, разведка доложила, что там какие-то вооруженные люди в штатском отбирают у людей продовольствие. Приняв их за бандитов, я приказал скрытно окружить площадь перед сельсоветом, у которого награбленное грузилось в телеги, и уничтожить банду. В ходе перестрелки двое бандитов сдались, а остальные были уничтожены. После боя, — здесь лейтенант, видимо для пущего эффекта, сделал паузу и оглядел собравшихся. — местные рассказали, что те бандиты оказались перешедшими на сторону немцев местными жителями и называли себя 'полицаями'. Я принял решение привести их в отряд для допроса.

— Почему не вернули продовольствие местным жителям? — после небольшой паузы строго спросил капитан.

— Товарищ капитан, мы предлагали, но местные согласились забрать только половину. Только то, что, как они сказали, быстро не испортится и можно спрятать. Говорят, что все равно приедут другие и отберут то что мы вернем. Поэтому остальное отдали нам добровольно.

— Ладно. Продукты отнести на склад и описать. Вечером опись захваченных оружия и продуктов ко мне. А сейчас, — капитан кивнул в сторону пленных. — давайте сюда этих 'полицаев'.

Пленные были быстро сняты с телеги и поставлены перед командиром. Я заметил, что исполнять приказ капитана по поводу трофеев никто не спешит — всем было интересно присутствовать при допросе. Каждый хотел знать, что же это за 'полицаи' такие, как они решились перейти на службу врагу. Десятки пар глаз впились взглядами в стоящих перед командиром предателей и под этими взглядами пленные, будто сжимаясь, казалось, становились даже ниже ростом.

Первый полицай, среднего роста бородатый мужик в засаленном пиджаке, вытертых и вытянувшихся на коленях штанах и, на удивление новых, сапогах, затравленно косился на окружающих его партизан. Нечесаные, с сединой, волосы спадали до маленьких и каких-то колючих глаз. Губы, еле видные в густых зарослях усов и бороды, то упрямо сжимались, то начинали шевелится, вроде тот что-то шептал про себя. Стоявший рядом с ним парень был гораздо моложе. Эдакий здоровенный детина, которого самое место у сохи. Он сильно сутулил плечи, то ли от рождения, то ли проникшись серьезностью своего положения. У него были густые черные волосы, которые венчали какое-то безучастное, будто у дауна, лицо. Он был одет в простую полотняную рубаху, подпоясанную кожаным ремнем без пряги, который был кое-как завязан на узел. Такие же полотняные штаны пестрели разноцветными заплатами.

— Ну что, голуби, — капитан внимательно, казалось врезая увиденное себе в память, осмотрел пленных полицаев. — Рассказывайте кто вы, что делали в поселке и как вообще оказались на службе у фашистов.

В лагере повисла тишина. Молчали партизаны, боясь пропустить хоть слово. Молчали пленные — лишь еще больше поникли. Даже трофейные лошади, так и оставшиеся стоять неподалеку, казалось, перестали фыркать и переступать ногами. Молчание затянулось на несколько минут, показавшихся мне, как минимум, часом.

— Отвечать! — неожиданно рявкнул, отчего пленные аж присели, так и не дождавшийся ответа капитан.

— Товарищ… — начал было тот из пленных, который постарше, но снова замялся и продолжил только через несколько секунд. — Прохором звать… Из Городища мы…

— Так шо это вы за полицаи такие? — задал наводящий вопрос Митрофаныч, заслужив косой взгляд капитана.

— Немец когда пришел, ну в Городище… — продолжал Прохор. — Поначалу они все съестное из хат выгребли, да вообще обыск учинили — все красных, ваших то есть, искали. А потом собрали всех на площади и начали говорить, шо советы, мол, уже войну проиграли да звать записываться в полицию. Ну, что б порядок от нарушений всяких охранять и бандитов ловить…

— А бандиты — это мы, значит? — перебил капитан.

— Ну, это… — полицай помялся, придумывая ответ. — Господин офицер сказали, шо кто с оружием, да не в их армии — тот и есть бандит…

— Ясно. И как же ты на службу к врагу пошел?

— Так они ж заставили! — вдруг выпрямился пленный. — Насильно нас к немцам… не хотели мы…

— И как же вас заставили насильно? — усмехнулся капитан. — Били, стреляли?

— И били тоже. А еще ж сказали на довольствие поставят. Немец все съестное шо было выгреб, а у меня жена да дети есть хотят!

— За хлеб, значит, Родину продал?

— Так дети ж есть хотят… и жена, вот… — Прохор снова опустил плечи. — Не с голоду ж помирать…

— И чем вы там в полиции занимались?

— Да как… Я вот по улицам, в большинстве, все ходил. Порядок охранял. Ну, от вора всякого и прочих злыдней…

— А в том поселке, когда вас в плен взяли, ты что делал?

— А то немцы послали нас продовольствие… это… ревизировать!

— Реквизировать, говоришь? — глаза у капитана зло блеснули. — Как у тебя всю еду отобрали, так ты о своих жене и детях вспомнил. А как самому идти отбирать — у тех баб, которых ты в поселке грабил, детей нет что ли?

— Так я ж что… У меня ж дети…

Дальше полицай продолжал что-то мямлить, время от времени замолкая, а потом принимаясь вновь поминать свою семью. Еще несколько минут мы вслушивались в его бормотание, а потом, поняв, что больше ничего от него не добьешься, капитан переключи внимание на второго.

— Ну а ты что скажешь?

— Дак а я шо? — тощий парень, лет двадцати пяти, одетый в простую латаную рубаху, такие же старые штаны и потертые сапоги, снял с головы и начал мять кепку. — Мне ж батька сказал шоб я к немцу пошел. Он, говорит, немец-то, хлеба нам будет давать в достатке. Жить, говорит, как люди будем…

— То есть, ты предал Родину по указке отца?

— Я? Родину? — полицай совсем смутился. — Неее… Я ж Родину не предал. Мне ж батька говорит…

— Как это не предал? — капитан даже удивился. — Твоя Родина воюет с фашистами, а ты в это время идешь на службу к врагу. И кто ты есть после этого?

Полицай замолчал и только, пошмыгивая носом, смотрел в землю. В кругу партизан начали раздаваться шепотки. Кто-то предлагал тут же пустить предателей в расход, а кто-то перешептывался о немецких порядках — надо же, из местных начали себе помощников, мол, набирать.

— Сколько немцев в Городище? — прервал молчание капитан.

— Нету немца там. — оживился Прохор. — Как поставили старосту да полицию, с неделю назад, ушли они все. Токо телефоном приказы присылают.

— Где вы еще были, какие части немцев видели?

— Так не были мы нигде боле. Токо в Городище, да там где в плен к вам попали…

— Трофимов! — после некоторого размышления поняв, что ничего полезного у полицаев он больше не узнает, выкрикнул капитан.

— Я! — из строя вышел тот самый лейтенант, который командовал группой, захватившей пленных.

— Предателей увести и расстрелять.

Трофимов махнул рукой и из строя выбежали четверо бойцов. Полицаи тут же были подхвачены под руки и их потащили от шалаша. Младший все так же продолжал безучастно смотреть в землю, будто все это происходило не с ним и расстреливать сейчас будут кого-то другого. Второй пленный, тот самый Прохор, пошедший в полицаи за обещанным немцами довольствием, вдруг выпрямился и зло сверкнул глазами.

— Сука ты большевистская! — бросил он капитану. — Мало я вас в двадцатом резал! Всех вас сволочей перестреляют!

Крики становились все тише и тише по мере того, как предателей уводили дальше в лес. Один раз голос полицая запнулся — видимо один из конвоиров, не выдержав, врезал ему под ребра. В конце концов они стали практически не слышны вовсе, а после двух хлопков, прозвучавших практически слитно, и вовсе прервались.

На следующее утро я проснулся с первыми лучами солнца. Вообще-то я люблю поспать, но, поскольку вчера проспал весь день, проснувшись, чувствовал себя бодрым и полностью отдохнувшим. Большинство населения лагеря тоже уже проснулось. Партизаны сновали туда-сюда по хозяйственным делам, к которым меня так никто пока и не подключал — сказалось влияние моей дефицитной здесь специализации подрывника и ореол вечной занятости, созданный Треповым. Я немного посидел на своей импровизированной постели из набитой листьями мешковины, наблюдая за жизнью лагеря и пытаясь выбрать наиболее важную из двух насущных проблем — сначала позавтракать или помыться? В итоге победило желание привести себя в порядок. Нормально не мылся я уже очень давно — не считать же мытьем обливание водой из ведра? — и тело время от времени начинало чесаться. О запахе лучше промолчу.