Физрук-4: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров

так, словно, обнес чью-то квартиру, тем более, что у меня во внутреннем кармане лежала сберкнижка на предъявителя, с суммой, равной стоимости четырех новеньких «Волг». Спасибо дяде, что подвез. А то меня мог бы первый попавшийся мент тормознуть. Пока разобрались бы, что к чему, всей операции каюк.

— Слава богу, что ты пришел! — выдохнула Оля. — Голоден?

— Нет, я был у дяди своего в гостях. Так что — сыт, пьян и нос в табаке…

— Вижу, — кивнула майор. — Что ж, так даже лучше… Пошли на кухню, получишь последние инструкции.

На кухне чаевничали знакомые мне Игорек и толстый Петя. Увидев меня, кивнули. «Квартирная хозяйка» усадила меня за стол и, не спрашивая, набуровила полную кружку чаю. Я благодарно кивнул, потому что в глотке у меня пересохло. Оказывается, я волнуюсь перед ночным свиданием.

— Слушай, Саша, — заговорила Телегина. — Я понимаю, ты парень крутой, тебя нахрапом не возьмешь, но надо сделать так, чтобы Пакет оказался в руках Королевы и она при этом ничего не заподозрила. Тем не менее оставлять тебя безоружным было бы неправильно. Поэтом возьми это, — и она выложила на стол портсигар.

— Спасибо, я не курю.

— Это — пистолет, — сказал Сергиевский, беря в руки серебристую коробочку. — Держишь вот так… Нажимаешь вот на эту пимпочку… Нажимать нужно плавно, но сильно.

— В идеале, лучше обойтись без стрельбы, — напомнила Оля.

— Понял, — сказал я, отнимая у Игорька секретное шпионское оружие.

— Вот Пакет, — продолжала майор, и теперь на столе появился сверток. — Наши спецы поработали над его начинкой, так что теперь самое сложное — передать.

— Я готов!

— Тогда пошли, — сказала она, поднимаясь.

Дохлебав чай, я взял сверток, сунул в карман «портсигар», последовал за «квартирной хозяйкой» и остальными гэбэшниками. Телегина взяла рацию сказала в нее:

— Всем внимание! Начинаем операцию. Доложите готовность!

Послышались хрюкающие ответы.

— Идем со мною, — сказал мне Сергиевский, когда мы вышли на лестничную клетку.

Мы спустились с ним на нижний этаж, но вышли не через парадный подъезд, а через черный ход. И оказались во внутреннем дворе. Там стоял потрепанный «Москвичонок». Игорек сел за руль. Я — рядом. Машина выкатила на улицу и поехала по спящей Москве. На Солянке Сергиевский меня высадил. И перед тем, как отъехать в сторонку, сказал:

— Наружка доложила, Королева уже в развалинах. Будь начеку. Наверняка, она попытается напасть сзади.

— Справлюсь, — буркнул я.

За кого они меня принимают? С бабой не справлюсь, даже если она маньячка с ножичком. Я двинулся в сторону полуразрушенной церкви, что стоит в переулке Николая Островского, стараясь держаться под самыми стенами домов, чтобы не пересекать световые пятна от фонарей. Не знаю, удался ли мне этот трюк, но во всяком случае я добрался до самого храма, нигде не «засветившись». Возле самых руин фонари не горели. Ну и правильно, незачем освещать этот позор. Подойдя к развалинам вплотную, я тихонько свистнул и сказал негромко:

— Дорогая, я здесь! Отзовись!

В ответ ни звука. Затаилась, сучка!

— Неужто не пришла?.. — пробормотал я нарочно расстроено. — Вот и верь после этого бабам… Что мне теперь, дрочить?..

Представляю, как сейчас давятся от смеха парни, которые сейчас наблюдают за мной и слушают с помощью специальных микрофонов. Ну и хрен с ними!.. Я в роль вживаюсь.

Слух мой уловил шорох. Видать, моя последняя фраза подействовала. И все-таки Эсмирка не отозвалась. Я потоптался на месте, словно и впрямь решил уходить, но потом решительно шагнул к руинам. И здесь выдержка оставила «королеву постельных клопов». Послушался хруст битого кирпича под ногами. Я инстинктивно пригнулся и тут, на несколько миллиметров выше моей макушки, что-то со звоном воткнулось в кладку. Не разгибаясь, я ударил ногой. Раздался всхлип и шлепающий звук. Не давая противнику шанса подняться, я тут же кинулся на него. В рассеянном свете, падающем из окон дома напротив, увидел испуганное, плаксиво сморщенное личико Кривошеиной. Схватив за воротник идиотского старушечьего салопа, я поставил ее на ноги и поволок под своды центральной части храма.

— Что, гадина, убить меня хотела? — спросил я шепотом, не отпуская воротника.

— Прости-прости-прости, Саша, — запищала Эсмеральда. — Бес попутал! Я принесла деньги, они у меня там, за алтарем спрятаны.

— Тебе твои заокеанские хозяева и так заплатят, до конца жизни хватит, — ответил я. — А ты мне какие-то жалкие три штуки баксов пожалела, дрянь! Я тебя здесь сейчас уделаю, денежки заберу и свалю. Мусора из-за такой швали, как ты, жопу рвать не будут…

И для острастки, я ее слегка придушил.

— Сашенька, милый, прости, — засипела она. — Хочешь, я тебе… Все сделаю, как ты захочешь, можешь меня по любому отыметь… Только не убивай!

— Нужна ты мне, прошмандовка, — хмыкнул я, отпуская ее горло. — Ты, небось, пернатая… Хотя… Денежки неси, а там посмотрим…

— Я сейчас, Сашенька, милый… — придушенно отозвалась «королева постельных клопов». — Ты не представляешь, как я тебя хочу… С первой же минуты, как увидела в спортзале… Это все Сильва… Он меня заставлял шпионить за тобой… Он со всех деловых в Литейске взятки берет, а за это закрывает глаза на их махинации… А неугодных им, сажает. Там у них целая мафия…

Произнося все это, Эсмирка отступала к алтарю. Вернее — к тому, что от него осталось. Я следовал за нею по пятам. Наверняка, у нее еще какой-то пакостный сюрприз припасен. Наконец, она наклонилась и подняла битком набитую сумку. Шагнула ко мне, поставила.

— Открой! — велел я.

Она подчинилась. Кроме городской засветки, иного освещения в разоренной церкви не было и потому, когда вжикнула молния, в полумраке стали видны какие-то прямоугольные бумажки, упакованные в пачки. Это могли быть подлинные банкноты, могла быть «кукла», но мне следовало проявить жадность, при этом не рискуя ни головою, ни успехом операции.

— А ну ка, детка, достань пачечку— другую! — распорядился я. — Да не сверху бери, а с донышка!

Глава 11

Кривошеина вытащила несколько пачек и протянула их мне. Я сорвал банковскую упаковку с одной из них, прошерстил наскоро и убедился, что на ощупь — это подлинные советские банкноты, а не резаная бумага, и бросил их обратно в сумку.

— Закрой! — велел я