Семь дней в мае - Флетчер Нибел

Я глубоко уверен, повторяю, что мы вступаем в крайне опасный период и можем оказаться перед лицом совершенно непредвиденных обстоятельств. Мне дорога наша система, все мы хотим ее сохранить, но некоторые присущие ей особенности делают ее уязвимой. Не сомневаюсь, что никто из нас не хочет видеть, как нашу систему превращают в орудие разрушения всего того, что она нам дает. Таким образом, если мы признаем, что перед нами могут возникнуть новые, неожиданные проблемы, то нужно признать и другое: опасность, угрожающая нашей стране, усилилась.

Скотт умолк, его пальцы выпустили край стола, и руки упали на колени.

Сенатор Реймонд Кларк разгладил лежавшие перед ним бумаги. «Не речь, а прямо-таки духовное завещание, — подумал он. — Интересно только, правильно ли мы поняли вас, генерал?»

Прентис даже не пытался скрыть своего удовлетворения. Он широко и горделиво улыбался.

— Генерал, я полагаю, что выражу общее мнение всех членов комиссии, если скажу: жаль, чрезвычайно жаль, что мы не запротоколировали ваше замечательное заявление. Мне бы хотелось, чтобы его могли услышать все американцы… Ну а теперь, возможно, у членов комиссии есть вопросы. Попрошу как можно короче, нам еще предстоит заслушать доклад адмирала Палмера.

Прентис кивнул Кларку — второму по старшинству после него демократу. «Ну что ж, — подумал Кларк, — это будет не очень-то созвучно твоей декламации, да уж ничего не поделаешь».

— Генерал, — начал он, — я могу только присоединиться к заявлению председателя. Кроме того, я хотел бы задать один маленький вопрос, хотя, возможно, вы уже касались его на пропущенном мною заседании. Что вы намерены предпринять для охраны наших систем связи, телефонных линий дальней связи, телевизионных станций, средств радиовещания и так далее?

Прентис удивленно взглянул на Скотта, но тот был по-прежнему невозмутим.

— Не входя в детальное обсуждение вопроса, сенатор, — сказал он, — я могу, как мне кажется, заверить вас, что мы предусмотрели все необходимые меры. Средства связи всегда были жизненно важны для каждого военного объекта, тем более важны они сегодня. Мы все понимаем и действуем, как требует обстановка.

— Я был бы вам признателен, если бы вы осветили вопрос несколько подробнее, — сказал Кларк.

Скотт улыбнулся, и на его лице появилось чуть ли не извиняющееся выражение.

— Видите ли, сенатор, вы коснулись довольно деликатной темы, и я не уверен, что сейчас время и место…

— Комиссия просто не располагает временем, — вмешался Прентис. — Сегодня мы не можем вдаваться в подробное обсуждение вопросов. Скоро перерыв, сенатор Кларк, а нам нужно еще выслушать адмирала Палмера.

— Я обратил внимание, господин председатель, — спокойно ответил Кларк, — что вы, например, нашли время, чтобы — уже в который раз — поднять вопрос о договоре. Буду очень признателен членам комиссии, если они, хотя бы ненадолго, проявят ко мне снисходительность.

— Большая часть информации, касающейся систем связи, носит совершенно секретный характер, — резко бросил Прентис. — У генерала сегодня нет времени разбираться, что можно сообщить комиссии, а что нельзя.

— Позвольте, позвольте, господин председатель! — холодно возразил Кларк, по-прежнему сутулясь на своем стуле. — На моей памяти нет ни одного случая утечки информации из нашей комиссии. Наоборот, существует давняя традиция, в силу которой у военного ведомства нет никаких секретов от комиссии — так повелось, если я правильно информирован, с сорок пятого года. Еще за несколько месяцев до применения первой атомной бомбы комиссии были тогда сообщены все детали работы над ней.

Пока Кларк говорил, Мердок наклонился к Скотту и что-то ему шепнул. Генерал одобрительно кивнул и сделал знак Прентису.

— Позвольте одно замечание, господин председатель. — Комиссии известно, что несколько недель назад мы провели учение по проверке боевой готовности. Однако комиссия не знает, что, по нашему мнению, учебная тревога прошла не совсем удовлетворительно, и в частности были обнаружены неполадки именно с некоторыми системами связи. Сейчас они устраняются, и я предпочел бы подождать несколько недель — ну, скажем, до окончания каникул конгресса, — а потом подробно доложить комиссии обо всем, включая и те изменения, которые, возможно, будут сделаны.

Прентис расплылся в широкой, довольной улыбке.

— Теперь вы удовлетворены? — спросил он у Кларка.

— Нет, не удовлетворен. По-моему, мы имеем право кое-что услышать уже сейчас. Кроме того, я вовсе не хочу, чтобы создалось впечатление, будто я не считаю возможным доверять кому-либо из членов нашей комиссии секретную информацию.

— Да и я этого не хочу! — запротестовал Скотт. — Откровенно говоря, это очень сложный вопрос, и я согласен, что комиссия имеет право получить полный и подробный доклад. Но сегодня мы просто не подготовлены.

Прентис постучал своим председательским молотком.

— Могу лично заверить уважаемого сенатора, — он подчеркнул слово «уважаемого», — что наши средства связи находятся в безопасности. Ну а теперь, если сенатор не вынудит нас поставить вопрос на голосование, мы продолжим наше заседание. Коль скоро вопросов к генералу Скотту больше нет, заслушаем адмирала Палмера.

Прентис взглянул на других сенаторов, но все промолчали, и он опять постучал молотком.

— Возражений нет. Слово имеет адмирал Палмер.

Доклад адмирала занял полчаса. Когда был объявлен перерыв, Кларк заглянул ненадолго в свой кабинет, а затем вышел на улицу, собираясь где-нибудь перекусить. Над городом низко висели тяжелые тучи. Серая пелена дождя почти скрывала очертания купола Капитолия, хотя до него было рукой подать.

У тротуара стоял лимузин Скотта с четырьмя генеральскими звездами на планке, прикрепленной к бамперу. Скотт придерживал открытую дверцу машины, и Кларк увидел позади него массивную фигуру Прентиса. Они уселись на задние места, и автомобиль помчался по мокрому асфальту.

Как только лимузин Скотта скрылся из виду, вслед за ним скользнул серенький «седан», стоявший поодаль. Когда машина поравнялась с Кларком, он сразу узнал водителя — сенатор видел его сотни раз. Это был Арт Корвин.

«Значит, ты всех нас уже заставил работать, Джорди, — подумал Кларк. — Давно пора, мой мальчик янки. Нам многое предстоит узнать, а времени-то, возможно, в обрез… Боже, как хочется выпить!»

Кларк в нерешительности постоял на тротуаре и уже хотел было вернуться в свой кабинет, но потом решительно сунул руки в карманы плаща и, сойдя с тротуара, направился в облюбованный ранее ресторан. Заведение находилось всего на расстоянии квартала, готовили в нем хорошо, и принадлежало оно методистской церкви.

Вторник, после полудня

Минут за двадцать до совещания, когда президент Лимен находился в кабинете, Эстер Таунсенд принесла ему большой серый конверт.

— Хоть вы и не просили, губернатор, — заметила она, — однако Арт Корвин считает, что перед заседанием это может вам понадобиться. Не спрашивайте меня, как ему удалось это раздобыть.

Лимен разрезал конверт и достал тонкую папку в твердой обложке; сбоку был наклеен ярлык с надписью чернилами: «Кейси, Мартин Джером». Это было личное дело полковника Кейси; Лимен внезапно подумал, что хоть он и верховный главнокомандующий всех вооруженных сил, однако до сих пор не видел ни одного офицерского личного дела. Президент перелистал страницы, внимательно прочитал биографию, ознакомился с аттестациями, результатами медицинских осмотров и благодарностями. «Хороший офицер, — подумал он, — и храбрый человек». Несколько бумаг в конце дела привлекли его внимание, и он тщательно прочитал их.

Потом Лимен поднялся на третий этаж, пересек холл и по небольшой лестнице поднялся в солярий. Кристофер Тодд уже пришел и теперь сидел в одном из массивных кожаных кресел. Джордан Лимен не часто бывал в этом помещении, но оно нравилось ему. Пристройку сделали по указанию Гарри Трумэна во время капитального ремонта Белого дома в 1951 году. Помещение с низким потолком, все из зеркального стекла и стали, с пластмассовым паркетом, отличалось отсутствием всякой отделки и совершенно не походило на все другие комнаты президентского особняка. Эйзенхауэр использовал его для игры в бридж. Кеннеди убрали отсюда плетеную мебель, сделали нечто вроде алькова с двумя низкими умывальниками и устроили детскую для Каролины и Джона-младшего. Фрейзиеры использовали помещение в качестве детской для своих внуков, а Дорис Лимен превратила комнату в укромный уголок для своего супруга. Лимен оставил здесь только одно напоминание о том времени, когда тут играла Каролина: синюю пластмассовую утку, лукаво присевшую, на подоконнике.

С утра на улице шумел настоящий ливень, днем он перешел в моросящий дождь, а теперь все покрылось густым туманом, оседавшим капельками влаги на стеклах пятистворчатого окна; это делало комнату похожей на мостик корабля в туманном море.