Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич

До порта Ашдод оставалось миль 20, когда в радиорубку по каким-то второстепенным делам заглянул второй помощник Александр Вишняков — приятный тридцатилетний парень, тоже увлекавшийся радиоделом. Зорькин мастерил какую-то плату, рядом на столе дымил паяльник.

— Кофе не желаешь? — предложил радист.

— Не откажусь. — Александр присел рядом и принялся наблюдать за работой.

Зорькин соорудил две чашки растворимого кофе. И с улыбкой поделился:

— Представляешь, часа два назад меня пытались завербовать израильтяне.

— Как это «завербовать»? — насторожился второй помощник.

— Вызвала Контрольная станция и давай запрашивать все данные: кто, откуда, с какой целью, состав команды. Да еще таким вкрадчивым голосом!..

— Так это же обычное дело.

— Нет, Александр, ты не понимаешь! — настаивал молодой радист. — Их МОССАД не дремлет. У них же каждая девушка перед сном ставит у изголовья кровати заряженную винтовку М-16. Выложил бы я им ту информацию, а в Ашдоде явятся ко мне агенты еврейской разведки, и кранты — придется работать на них. Поэтому, Саша, я им ничего не стал говорить.

Тот побледнел, отставил чашку с кофе и, максимально убрав шумоподавление в приемнике, услышал настойчивые запросы на английском языке:

— Говорит Контрольная станция. Какое судно следует курсом 95 градусов на удалении 20 миль от береговой черты? Немедленно ответьте, в противном случае нам придется поднять в воздух боевые самолеты…

Заслышав подобную угрозу, заволновался и Зорькин.

А Вишняков, стараясь перекричать 20 морских миль, четко отрапортовал данные судна и экипажа. И через полминуты диспетчер уже спокойным голосом разрешил вход в территориальные воды Израиля.

Понимая, что сморозил глупость, Зорькин растерянно хлопал длинными ресницами:

— Прости, я не знал…

А Вишняков великодушно выдал:

— Запомни это на будущее. Ф-фух… вот теперь можно спокойно испить кофейку…

* * *

Севченко в форменных брюках и тельняшке дремал в своей каюте, когда в дверь кто-то громко и настойчиво постучал.

— Да, — недовольно отозвался капитан.

В каюту влетел взволнованный Зорькин:

— Товарищ капитан, Петров только что закрылся в радиорубке!

Сон мгновенно слетел. Вскочив, Валентин Григорьевич бросился к телефонному аппарату:

— Машинное!

— Да, машинное слушает.

— Немедленно отключите питание!

Свет в каютах и коридорах погас.

Буквально через минуту Севченко с Зорькиным, вооружившись двумя фонарями, подбежали к радиорубке. Сюда же прибыли вызванные Цимбалистый и Тихонов.

— Андрей Николаевич! — трижды стукнув кулаком по двери, позвал Валентин Григорьевич.

— Слушаю вас, капитан, — послышалось из рубки.

— Чего вам там понадобилось?

— Передачу хочу прослушать, — колдовал у рации Петров. — По Би-би-си.

— Какую еще передачу?!

— Про рок-н-ролл.

Зорькин негромко напомнил:

— Отключения главной сети недостаточно — рация может работать от резервного источника.

— А где он находится?

— Здесь же — в радиорубке.

— Черт… — выругался Севченко и повернулся к Тихонову: — Неси топор. Быстро!

Рулевой побежал выполнять приказание, а новый капитан приблизился к двери и приглушенным голосом выдал конфиденциальную информацию:

— Андрей Николаевич, послушай… Я уже докладывал в Ленинград о нашем критическом положении. Там все знают, и нам остается только ждать.

— Они ответили? — поинтересовался тот.

— Нет. Видимо, согласовывают. И как всегда коллекционируют подписи…

Петров заканчивал подготовку радиостанции к работе.

— Ну, пойми: повторишь ты еще раз то же самое, — уговаривал его Валентин Григорьевич. — Ничего же не изменится!

— Я же не в Ленинград радиограмму строчу… Я в эфир выйду, чтоб иностранцы услышали.

— Зачем?! — после короткой паузы донеслось из коридора.

— Они любят писать про то, как у нас все плохо. А тут такая цветастая сенсация! Судно терпит бедствие, а Советы и не думают его спасать. Представляете, какая шумиха поднимется!..

Обернувшись на присутствующих, Севченко зашипел:

— Где топор, мать вашу?!

Андрей закончил настройку частот и приготовился к передаче…

* * *

Тихонов был полностью на стороне Петрова, а потому не спешил с поиском топора. Но, сняв его с ближайшего пожарного щита, все же вернулся к радиорубке.

Следом за ним в коридоре показались встревоженные шумом Банник с Еремеевым.

Валентин Григорьевич схватил топор и, не раздумывая, бухнул по дверному полотну. Затем второй раз, третий…

Дверь не поддавалась.

Тогда капитан знаком приказал присутствующим отступить подальше. Затем как следует размахнулся и…

Дверь открылась сама, да так резко, что Севченко едва успел остановить занесенное орудие.

На пороге стоял Петров.

— Я не успел, — сказал он, демонстрируя сложенный вдвое лист бумаги. — Из Ленинграда пришла радиограмма. Нам разрешили выход в эфир и выслали спасательную экспедицию. На ледоколе «Новороссийск».

Отбросив в сторону топор, Севченко не удержался и ударил бывшего капитана кулаком в лицо. Тот упал.

Издав звериный рык, Валентин Григорьевич прыгнул на него сверху. Завязалась борьба.

Зорькин, Тихонов и Банник принялись их разнимать. Еремеев стоял чуть поодаль и равнодушно взирал на драку. Цимбалистый унимал гавкающую рядом Фросю.

Наконец капитанов удалось растащить в разные стороны.

— Под замок его! — тяжело дыша, приказал Севченко. — До конца плавания!

Поглаживая собаку, Цимбалистый не спешил выполнять команду.

— Боцман, вы еще и оглохли?! — наседал капитан.

Тот выпрямился и демонстративно сложил на груди руки.

Выручил Петров.

— Пошли, Виталя, — похлопал он боцмана по плечу. — Изолятором будет моя каюта. Если товарищ капитан не возражает.

Все расступились, освобождая им дорогу…

* * *

Тимур на камбузе раскладывал по тарелкам еду; порции получались маленькими. Когда на раздаче скопилось множество тарелок, он вышел в столовую и принялся разносить их по столам.

— И это все? — разочарованно посмотрел на порцию матрос Тихонов.

Кок виновато пожал плечами и выдал с акцентом:

— Что я могу поделать? Напряженка…

Когда все тарелки перекочевали на столы, Тимур заметил сиротливо сидящую в сторонке Фросю.

— Иди сюда, — позвал он и поставил перед собакой миску с едой.

Та понюхала предложенное блюдо и, недовольно гавкнув, отошла.

Кавказец взвился:

— Какие деловые все стали! Хозяина своего учи готовить!..

Хозяин сидел напротив пилота Кукушкина, с невероятным трудом поедавшего предложенную пищу и с отвращением запивавшего ее простой водой из кружки.

Оглянувшись по сторонам, Цимбалистый достал из-за пазухи фляжку со спиртом, отвинтил пробку и плеснул в кружку пилота.

Тот удивленно глянул на боцмана, понюхал содержимое.

«Давай-давай!» — подбодрил тот взглядом.

Кукушкин выпил разбавленный спирт, занюхал рукавом. И заговорщицким шепотом поинтересовался:

— А похавать ничего нормального нет? Не могу я больше эту баланду жрать!

— Откуда?! — развел руками Цимбалистый и кивнул на фляжку: — В моем хозяйстве есть только это.

— Жаль… Скорее бы уж «Новороссийск» до нас дошел…

— Ты на «Владик» сильно не надейся, — услышал Михаил голос Тихонова.

— Это почему?

Сидящие рядом с интересом посмотрели на рулевого.

— Ходил я на этом корыте, когда батрачил в Дальневосточном пароходстве, — сказал он, ковыряясь ложкой в непонятном месиве. — Старый он и слабый. Не факт, что сможет прорваться через сороковые широты. Там сейчас болтает так, что мама не горюй. А «Семен Семеныч» по борту скоро заскребет…

Прикончив свою порцию, Тихонов тщательно облизал ложку, отнес пустую тарелку на раздачу и покинул столовую. За общим столом воцарилась гнетущая тишина. Кукушкин вообще сник и едва не плакал.