Уважаемый господин дурак - Сюсаку Эндо

— Белые женщины? Какого типа у вас есть?

Помешивая оставшуюся в стакане воду, Эндо продолжал тихо говорить.

После того как закрыли кварталы красных фонарей, проституция ушла в подполье и продолжала процветать в частных клубах с общим названием «белые фонари». Однако вне какой-либо связи с ними с давних пор существовали клубы белых женщин для обслуживания иностранных гостей и высокопоставленных японских бизнесменов. Белые стриптизерши, работавшие в кабаре, и джазовые певицы, приезжающие в Японию через Гонконг, устанавливали контакты с этими клубами. Для них это был дополнительный заработок.

Чем дольше Эндо объяснял, тем больше интереса, несмотря на свой первоначальный скептицизм, проявлял его собеседник.

— А это безопасно? Вы возьмете на себя ответственность, если об этом узнает полиция?

— Об этом можно не беспокоиться. Господин Садо как раз работает в этом направлении.

Только тогда их гость заметил, что Гастон трясет головой и мигает глазами.

— С этим иностранцем что-то не в порядке? — спросил он.

— А-а, господин Садо страдает от невралгии лицевых мускулов... Так как же насчет моего предложения? Между прочим, нас ждут две из этих девушек, чтобы вы могли взглянуть на них.

— Что? Вы определенно пришли хорошо подготовленными. Но я не могу использовать их сейчас. До вечера я не смогу найти заинтересованного клиента. Я позвоню вам, когда с моей стороны все будет готово.

— Боюсь, вы ставите меня в затруднительное положение. Дело в том, что эти иностранные женщины о себе очень высокого мнения. Если контракт не будет заключен заранее...

Канаи это подтолкнуло.

— Если так, то, думаю, я могу хотя бы взглянуть на них. Конечно, я могу говорить только по-японски.

Все поднялись из-за стола. Эндо быстро схватил счет и позвал официантку. Затем тихо, но резко прошептал на ухо Гастону:

— Tais-toi, sacre Gas... Не подумай что-нибудь выкинуть.

Чтобы Гастон не смог завязать с Канаи беседу, Эндо занял место между ними и повел их к стройплощадке.

Доверие и сомнение

— Куда мы идем? — остановившись, с подозрением спросил Канаи.

— Здесь совсем недалеко, — с невинным видом ответил Эндо. — Эти женщины не японки, и они не хотят, чтобы их видели посторонние. Я договорился, что они будут ждать в необычном месте.

— Ах, вот как.

Шум стройки за забором становился все громче. Трое свернули с широкой улицы в боковую аллею. Над двумя фигурами возвышалась третья — Гастон.

Надо было идти немного медленнее. Совсем немного. Если бы он ухитрился задержать Эндо и Канаи в кафе всего на пять минут, он, возможно увидел бы через окно, как мимо проходят Томоэ и Осако — они как раз возвращались из здания Никкацу. Как это свойственно всем женщинам, Томоэ останавливалась у каждой витрины.

— Здесь всегда так шумно? — спросила она, когда они проходили мимо строительной площадки, куда только что зашли Гастон и компания.

— Да-да. В последние месяцы на Гиндзе одно за другим строятся новые здания, и никто не учитывает, как они повлияют на красоту города, как делают, например, в Париже. — Как обычно, Осако не мог не сказать какой-нибудь гадости о своей стране.

Когда трое подошли ко входу в подвал, Эндо огляделся, нет ли кого вокруг. Около входа была навалена куча гравия, рядом — большие ящики с песком и мешки с цементом.

— Белые женщины ожидают в таком месте? Это что, шутка? — с беспокойством спросил Канаи. Похоже, он, в конце концов, начал что-то подозревать.

— Нет, это не шутка, Канаи-сан. Эта белая женщина — у вас перед глазами.

— О чем это вы?

— Посмотрите на мое лицо. Ничего не припоминаете? Не похож ли я на кого-нибудь знакомого?.. Этого человека уже нет в живых... Лейтенант ВМС, которого вы убили. Я — его младший брат.

Каная оцепенел от страха. Сделав два-три шага назад, он споткнулся о мешки с цементом и упал на землю. Эндо еще не направил на него револьвер, а Канаи, не пытаясь подняться, уже вытянул правую руку, пытаясь защитить себя, и закричал.

— Я давно искал вас, Канаи-сан.

— Это не я, это не я.

— И у вас еще хватает наглости отрицать?

— Это не я. Во всем виноват Кобаяси.

— Сейчас вы сможете присоединиться к моему брату.

— Подождите, прошу вас, Эндо-кун. Позвольте хотя бы рассказать, как было дело.

Эндо молча смотрел на толстого человека, распластавшегося на цементных мешках. Вся лысина толстяка покрылась каплями пота. Холодная улыбка играла на лице Эндо. Черный металл «кольта», который он вертел в руках, поблескивал всякий раз, когда на него падали прямые лучи солнца. Канаи прижался к мешкам с цементом, не спуская глаз со ствола револьвера.

— Не поступайте безрассудно, — кричал Канаи.

— Вставайте, — тихо приказал Эндо. — Идите в подвал. — И он подбородком показал на темную дыру, из которой несло запахом сырого цемента.

— Эндо-кун, это не я, это не я. Это майор Кобаяси взвалил вину на вашего брата. Дайте мне возможность объяснить.

— В свое время я доберусь и до Кобаяси. А сначала разделаюсь с Канаи. Залезайте в подвал.

— Нет, нет. Простите меня. Простите меня.

— Моего брата, Канаи-сан, бросили в тюремную камеру, которая была холоднее и темнее этого подвала.

Хриплый голос внезапно смолк — киллером овладел приступ кашля. Не выпуская пистолета из правой руки, он прикрыл рот левой. Несколько мгновений его плечи содрогались, и когда кашель прекратился, Эндо сплюнул на цементный мешок. И в этот раз в слюне виднелись полоски крови.

— Канаи-сан, за преступление, которого он не совершил, мой брат...

Канаи что-то громко прокричал, но голос его потонул в шуме строительной площадки.

— Попробуй сделать это еще раз, и я тебя прикончу здесь же.

Эндо поднял ногу и безжалостно опустил ее на вцепившуюся в мешок с цементом руку Канаи, содрав кожу со всех пяти пальцев, из которых стала сочиться кровь.

— О, non, non! — впервые подал голос Гастон. До сих пор он от страха не мог даже рта раскрыть и растеряно наблюдал за действиями японцев.

— Эндо-сан, non, non.

— Гас, ты тоже лезь туда. Если кто-нибудь придет, сделай вид, что мы осматриваем помещение.

— Эндо-сан! — в отчаянии закричал Гастон. — Собака-сан, вы любите. Эндо-сан, дети-сан, вы любите. Эндо-сан, вы любите собака-сан, дети-сан. Я знаю. Я знаю, Эндо-сан любит дети-сан.

Услышав призывы Гастона, Канаи, сложив в мольбе окровавленные руки, запричитал:

— У меня тоже есть жена и дети, двое детей.

Руки Эндо задрожали — без сомнения, сердце его тронула мольба Гастона. Но он подавил в себе все чувства, крепко сжал револьвер и приложил дуло к виску Канаи, по-прежнему распростертого на мешках с цементом. И нажал на спуск.

***

Поблизости прогрохотал поезд, и шум стройки от этого зазвучал еще громче. Приближался полдень.

Кровоточащие пальцы Канаи, вцепившиеся в цементные мешки, задвигались по ним, как гусеницы. Эндо ошеломленно смотрел на свой револьвер, не понимая, что произошло. Он нажал курок второй и третий раз. Его преданный револьвер пусто щелкал. Вместо приятного толчка через ладонь и всю руку к телу всякий раз, когда пламя вырывалось из ствола, сейчас раздавался только пустой, глухой звук от спущенной пружины. В пистолете не было патронов.

— Нет пуль! Нет пуль! Нет пуль! — Эндо казалось, что кто-то с насмешкой твердит ему это. Он повернулся и взглянул на Гастона.

Тот стоял, уткнувшись лицом в руки, как ребенок, которого ругает мать.

— Ты... Ты... — Губы Эндо дрожали от злобы и ненависти. — Ты вынул пули?

Канаи воспользовался этим моментом, вскочил с цементных мешков и, не обращая внимания на свой внешний вид, с громким криком рванулся прочь изо всех сил, насколько это позволяло ему короткое квадратное тело. Эндо не успел выставить руку, чтобы задержать его, и он пробежал вдоль стены, практически вывалился в дыру забора и исчез на улице снаружи.

Гастон и Эндо некоторое время молча стояли друг против друга.

— Ты...

— Да. — На лошадином лице Гастона появилась печальная улыбка — улыбка извинения за то, что он сделал, и страха. — Простите меня. Простите меня.

Внезапно Эндо правой рукой нанес удар по корпусу Гастона, не целясь в какую-либо конкретную часть, а просто так, а затем стал бить его по коленям.

— Ты...

— Мне больно, мне больно.

— Ты не знаешь, сколько я перенес, ожидая сегодняшнего дня.

— Больно, больно.

Эндо продолжал избивать его руками и ногами, и слезы текли из его глаз.

— Вся горечь ожидания...

Наконец силы киллера иссякли и он прислонился к стене с трясущимися плечами.

— Когда ты вытащил пули?

Гастон ничего не ответил.

— Ты что, не собираешься отвечать?

— Некоторое время назад.

— Когда точно?

— Когда Эндо-сан в машине переодевался в европейскую одежду, — всхлипывая, ответил Гастон, вытирая кровь, потекшую из носа.