Наедине с Боссом. Часть 2 (СИ) - Давыдова Ирина

— Привет, Крам. Извини, что так поздно, но у меня есть кое-какая информация.

— Давай. Привет, друг, — протянул ему руку для пожатия, после чего мы присели в кресла.

— Как Мия?

— Ничем обрадовать не могу.

— Понятно. Наверное, просто мало времени прошло.

— Может быть. Все же срок был большой, и… Сам понимаешь, малыш пинался. Там был человечек. Уже даже не зародыш, а полноценный малыш. Да на седьмом месяце рожают, а нам оставалось меньше двух месяцев проходить.

— Могу только представить, как вам больно, — покачал головой Макс, и я знал, что он искренен. Вечно веселый друг, который при любых проблемах шутит, сейчас был хмур как никогда.

— На себя мне плевать, а вот за свою женщину, за ее боль, я готов на многое.

— Что любовь творит с людьми, — задумчиво произнес Оболонский и, вздохнув, протянул папку.

— Что там?

— Интересная информация. Как знаешь, камеры видеонаблюдения ничего не дали. А точнее мы четко увидели, что в кадре была именно Виталина.

— Бл*дь, Макс, да я до сих пор не понимаю, как такое возможно! Ну не имею я права думать на нее, не имею. Даже несмотря на то, что она на видео.

— Я тебя прекрасно понимаю. Но есть некие нестыковки.

— Ты о чем?

Я открыл синюю папку, сразу же заприметив прикрепленную скрепкой фотографию своей сестры. Но вчитываться не стал, перевел взгляд на Кукурузника.

— Мы делали запросы во все учреждения для того, чтобы именно по фото определить имя девушки. И из всех, из всех, Никит, а ты понимаешь, сколько таких заведений в Харькове, нам ответили лишь из одного.

— И?

— Не знаю, поймешь ли ты меня.

— Не томи, и так не легко, — не терпелось услышать правду, чтобы скорее наказать обидчика.

— Да, прости. Так вот, нам ответили из детдома. На фото — Миронюк Виктория Степановна. Девчонке шестнадцать лет.

Если честно, мне это имя ни о чем не сказало, разве удивило, с какой стати Виталина оказалась Викторией.

— Не понимаю. Виталина — это Виктория? Что за бред?

— Тебя только имя смутило? — удивленно спросил друг, смотря на меня неуверенным взглядом.

— Просто я не понимаю, сестра всегда была Виталиной, и вовсе не Миронюк.

— Ну естественно! Странно было бы, если бы ее звали Виктория, не правда ли?

И только сейчас до меня дошло. Макс же не знает того, что знаю я.

— Макс, ты, конечно, извини, я сейчас скажу то, что ты услышишь впервые, но… у меня были на то причины.

— Мне начинать бояться? Принести щит, чтобы ты меня не пырнул?

— Бля, да прекрати ты, совсем не до шуток.

— Ладно, вещай.

Я отбросил папку в соседнее кресло. Поднялся и, пальцами проведя по волосам, подошел к окну, устало смотря вдаль. Не должен был я этого делать, но раз Оболонский мне помогает, я просто не имею права скрывать этот факт. Надеюсь, мама меня поймет.

— На самом деле Витлина… ее изначальная фамилия Озолина. Озолина Виталина Игоревна.

— Не понимаю.

— Друг, только я тебя умоляю, ни слова Лине, иначе мне родители не простят.

— Хорошо. Давай говори, что за секреты?

— Виталинка детдомовская, — сказал и словно в воду прыгнул. Впервые вообще позволил себе думать об этом.

— Чего? Ты серьезно? — ошарашенно уточнил Макс, подскакивая с кресла.

— Да. У нас в семье об этом не говорится. С первого дня, как только родители ее забрали домой, она стала родной. За семейным советом было принято, что малышка никогда не узнает, что мы ей не родные. Мама в ней души не чаяла. Виталинка была крошечным ангелочком с красивыми карими глазами. Она уже не могла быть чужой.

— Я поражен, Никит. Правда.

— Я действительно запретил себе думать, что она детдомовская, и когда Мия мне рассказывала свою историю, я так болезненно переживал это. Просто выслушать — это уже большой труд.

— Ты знаешь, как Виталина оказалась в детском доме?

— Знаю. Но я ни разу этого не вспоминал. Ты хочешь услышать?

— Да.

— Мы говорим об этом в первый и последний раз. Поверь, и одного раза много будет.

Для меня действительно было больной темой говорить о том, что Виталинка из детдома. Собственно, как и моя любимая. А все потому, что я сам рос в любви и заботе и искренне не понимал, как родители могут предать своего ребенка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ее мать алкоголичка. Бухала, как мужики не бухают. Естественно не работала, и потому надо было искать деньги на бутылку. А где их искать, кто даст ей денег? Дураков не много. И у этой чокнутой, по всей видимости от недостачи алкоголя в ее организме, пошел сдвиг мозга. Она взяла месячную малышку и пошла в переход.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что ты имеешь в виду?

— Она пошла продавать ее.

— Е*ать, ты серьезно?

— Макс, время шуток закончилось.

— Прости. Но млять, как это возможно?

— Для таких сук нет ничего святого. За бутылку и родину продадут, слышал такое? — обернулся к другу, и когда тот кивнул, я добавил: — Вот и эта за бутылку ребенка продала.

— Неужели есть такие идиоты, которые купили ребенка? Но это же не колбасу на рынке менять!

— Знаешь, над малышкой Ангел-Хранитель летал, наверное. Мужик, вернее дед, он, когда увидел эту ненормальную со свертком, тихо поинтересовался у нее, что та продает. А когда узнал, понял, что у женщины крыша поехала. Этот бедный пенсионер за свои деньги купил бутылку, и обменял на ребенка, — я замолчал, сам переваривая всю выданную информацию. Кто-то бы подумал, что такого в жизни не бывает, и все это выдумки шизофреника. Но нет, к великому сожалению, это правда. — Дед отнес малую в детдом, а там уже по разбирательству и следствию, ее перевезли в дом малютки.

— Пи*дец! А дед? Что с ним? Наверняка же полиция и его тягала на допросы.

— Конечно! Но наши родители его отмазали.

— Каким образом Виталина у вас оказалась? Откуда вы о ней узнали?

— У мамы подруга в доме малютки работала. Пришла к нам одним вечером, и маме за чаепитием обо все поведала. Ну мама и уснуть больше не могла, пока не забрали крошку домой.

— Я так понимаю, дед решил спасти таким образом ребенка.

— Конечно. Благо, разумный оказался. Ну а что, если бы продать не получилось, не приведи Господь, чего хуже удумала бы. Он же понимал, что малышу счастья не будет. Да и вообще, адекватная мать станет продавать ребенка? Ответ очевиден. А он спас ей жизнь. И отец через друзей смог повлиять на органы власти, так деду еще и премию дали.

— Ты сейчас удивишься, друг, но я впервые в шоке. Нет, я в а*уе! Ну как, как мать, девять месяцев носившая ребенка под сердцем, может так просто ради бутылки его продать? Да это в голове не укладывается!

— Я тогда хоть и мал был, но думал, что Виталинка первый раз выбрала не тех родителей. Не тех, кто предназначался ей свыше. Ведь когда мама с папой привезли ее домой, она тут же стала родной. Знаешь, словно всегда была с нами. Она наша и точка.

— Слушай, а ведь сколько таких тварей по свету ходит. Таких вот, как ее этот биологический сосуд.

— Уйма, Макс. И их бы всех стоило наказать. Знаешь, я надеюсь, что матрешек Мии и Лины Бог уже наказал. Я бы хотел в это верить.

— Да уж, вас стоит поблагодарить за девочку. За блеск в ее глазах.

— Черт, Макс, я ведь только сейчас понял, как хорошо, что Виталина не знает об истории своего рождения. Ты даже не представляешь, какая это травма. Мими, она же знает. Ее матрешка выкинула в мусорный бак. Бл*дь, я вспоминаю ее рассказ, и сердце сжимается от боли. Просто представь, какого жить девушке с этими знаниями? Знаешь, как Мия мне говорила? Она считает, что ее выбросили как очистки от картошки. Просто вынесли в мусор как отходы. Моя нежная, хрупкая девочка всю жизнь живет с этой мыслью. И слава Богу, что Виталина не знает, как ее продали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— У меня сейчас мозг взорвется от обилия информации, друг. Это же ни в какие ворота не лезет.

— Такие люди не должны страдать в будущем. А что в итоге? За что им еще страдания? За что Мии эта боль? Кто решил, что ей не хватит? Кто решил, что она должна страдать еще больше? При том, что никогда не делала больно другим. Только ей. Разве тем, что ее предала мать, она не заплатила за свое счастье? За что ей эта потеря сейчас? Ладно я, бабник конченый, любитель таскаться по телкам в свое время. Но она? Она всегда хотела искренности, любви и заботы. Не богатств, не роскошной жизни. Она хотела семью.