Лента Mru - Алексей Смирнов

Центр Хирама и Святогора, Инь и Янь, пункт стратегического управления мировыми событиями, сверкал электрическими огнями, отраженными от стен, которые были убраны ладно подогнанными стальными панелями. Не решаясь выйти на середину круглого, как шайба, помещения размером с небольшой стадион, перемешавшаяся агентура предпочла красться по его периметру. Осторожно ступая, незваные гости щупали стену; та же, через каждые десять шагов, реагировала услужливым разъятием: одна за другой открывались двери, разверзались люки, за которыми чернели незнакомые коридоры («Восемнадцать штук», – вспомнил Голлюбика рассказ генерала Точняка). В каких-то ходах стояли локомотивы; в трех коридорах струились воды и покачивались лодки, готовые к отплытию в неведомое; однажды им даже встретился скучный ослик, впряженный в тележку; ослик спал; муляж кавказца-возницы тоже клевал носом – мешковатая, небритая кукла на сдохших батарейках, с дремотным орлиным профилем.

– Сто дорог, – отметил Ярослав. – Выбирай любую.

– Давай, выбирай, – подначил его Обмылок. – Приедешь, братка, прямиком на консервный завод, станешь завтраком для собак и туристов.

– Нам выбирать не из чего, – усмехнулась Вера. – Нам нужен лифт. Путь наверх, к свету – он самый верный. Я ни за что не доверюсь этим коридорам.

– Вау, – гавкнула Лайка, все прочнее подпадавшая под влияние Вериного авторитета.

– А если мы не найдем лифта? – спросил Наждак, запрокинул голову и сощурился на гладкий потолок, растекавшийся куполом-шапито.

– Тогда ты почитаешь брошюру, и все образуется, – съязвил подлый Зевок. Ему, не испытывавшему никакой любви к слову, приходилось мириться с этой страстью Наждака, которая кипела в нем как бы независимо и жгла огнем.

…Двери множились. Круг был пройден впустую: им открывались ходы – весьма вероятно, что спасительные, но не явилось ничего, способного вознести или низвергнуть. Поэтому, когда периметр был изучен и найден неутешительным, им не осталось иного выхода, как двинуться к центру окружности, куда они и так бы пошли при любом стечении обстоятельств. Изучение единственного и, по всей видимости, главного сооружения пустынной арены откладывалось на сладкое – или на горькое, как уточнил Обмылок, отравленный пессимизмом. Этим сооружением был огромный штурвал, закрепленный посреди зала: двуцветное, черное с белым, рулевое колесо, перенесенное, казалось, со старинной бригантины, отвоеванное у флибустьеров.

– Порулим, – бодро высказался Голлюбика и медленно двинулся к колесу.

– Поаккуратнее, – предостерег его Обмылок. – Может быть, там бомба?

– Что с того? – усмехнулся Ярослав. – Тебе-то какая беда? Выполню за тебя задание…

О том, что такое же задание висело над ним самим, Ярослав счел за лучшее не вспоминать до поры.

Штурвал был изготовлен под дерево, неизвестный мастер сымитировал даже трещины и отверстия, проточенные жучками. Настал неизбежный момент, когда его взяли в кольцо; оробели даже самые отчаянные, то есть все, и никто не решался первым дотронуться до колеса истории – в том, что это было именно оно, мало кто сомневался. Окружившие штурвал подступали к нему мелкими шажками, каждый по очереди, и боязливо возвращались в круг отчуждения.

– Интересно, что находится над нами, – задумчиво молвила Вера Светова, пожирая глазами руль. – Там, на поверхности.

– Горы, – уверенно сказал Ярослав. – Уральский хребет. Мы находимся в точке «ноль», в солнечном сплетении. С одного бока – Европа, с другого – Азия.

– А может быть, мы под Красной площадью, – Зевок, видя, что его никто не собирается убивать за вынужденную незаконорожденность, освоился и даже, будто имел право на размышление, почесал давно заросший подбородок. – Там стоит километровый столб номер один! – И он гордо посмотрел на своих товарищей, думая, что отличился.

– Формалист из формалина, – оборвал его Наждак. – Столб – деревяшка, где скажут, там и воткнут. А суть, ядро, всегда на одном месте.

Голлюбика присел на корточки, пригляделся.

– Видите? – спросил он заинтересованно и легко, не деля собравшихся на своих и чужих в угоду глобальному примирению и согласию. – Ось, а в ней – кнопка. Прямо под заводским клеймом, закрашенная.

Он выпрямился, отважно подошел к штурвалу и, по-прежнему, не касаясь его руками, осмотрел с обратной стороны.

– И здесь есть кнопка, – сообщил он.

Лайка ударила себя по лбу:

– Точно! – крикнула она. – Две штуки! Для ваших и наших!

– Не думаю, – снисходительно возразила светофорова. – Я совершенно уверена, что наше начальство не подозревает о присутствии противника.

– Что ты хочешь этим сказать? – оторопел Наждак. – Разве это не сговор?

– Скорее всего, нет – всего лишь незнакомство двух рук, правой и левой. Одна не ведает, что творит другая. В этот Центр приходят рулить то наши, то ихние. И рулят себе, как наметили. Это общий Центр для мирного сосуществования.

– Но стороны об этом не знают, – подхватил Голлюбика и с восхищением уставился на светофорову. Наждак крякнул, выставил большой палец. Обмылок, разумея, что все надежнее уравнивается в правах с прототипами, сделал то же, но выбрал, по неотработанности жестов, палец другой, неправильный – он вообразил, будто нет никакой разницы, но ему сделали замечание.

Ярослав Голлюбика перекрестился. Никто не успел остановить его, только Вера выдохнула: «Берегись!» – а он уже, взявшись левой рукой за верхний край колеса и ощутив потаенный сверхпрочный сплав, истинную текстуру изделия, воспользовался теперь уже указательным пальцем и утопил сердцевинную кнопку. Оба отряда попадали на пол, зажимая уши, потому что по залу прокатился грозный, невразумительный ропот. Что-то гулко лопнуло: это пришли в движение скрытые барабаны и шестерни. Где-то под полом ударил колокол; тяжкое эхо набата прокатилось по Центру, сметая редкую пыль. Верхняя половина купола, отслоившись и разделив помещение надвое, начала поворачиваться. Последовал оглушительный щелчок: какая-то деталь встала на свое место, взлетел шатун, заработали ходовые части. Купол разломился, панели разъехались. Ярослав Голлюбика, который первым справился с паникой и подсматривал за движением одним глазом, увидел, как в поднебесье обнажается огромная карта мира – нарочито выпуклая, благодаря чему создавалось впечатление, будто их родина, составлявшая пусть и значительную, но все же часть общей, выдается вперед, подминая и оставляя позади все прочие народы и государства. По телу родины бежала сыпь красных и синих огоньков – опорные пункты влияния, сообразил Ярослав. Красные огоньки наступали, тесня синие, но в следующую секунду картина менялась, и синие начинали одерживать верх.

– Как же так, – выдавил из себя Наждак. Глаза его так и бегали, повинуясь огонькам. – Как же они не пересеклись? не встретились здесь, наши с ихними? – Он, не обращаясь ни к кому конкретно, кивнул на группу «Надир», неотличимую в наготе от «Зенита»: ломброзеанская разница сгладилась под действием тягот путешествия, то есть внешней среды.

Вера Светова досадливо отмахнулась:

– Нашел проблему! Первые приходят днем, вторые – ночью. Раздельное существование, понимаешь? Солнце и Луна, Свет и Тьма, полдень и полночь. Им не встретиться. Это Центр – как место стыка двух полюсов магнита. Рука руку не знает, но рука руку моет и бьет.

– Но эти времена прошли, – угрожающе вымолвил Голлюбика, и все увидели, что он крепко сжимает штурвал. – Сейчас рулит Правда. Потом я застопорю колесо намертво…

Он не закончил, сбитый с ног Обмылком, который, воспользовавшись общим притуплением бдительности, взвился в воздух и обрушился на своего самонадеянного двойника.

– Руль!… – хрипел Обмылок в исступлении, раздирая вражескую бороду и не умея уберечь своей, тоже подросшей. – Верни руль! А! – вскрикнул он и ослабил хватку, ужаленный программным требованием, которое немилосердно включилось в нем в ответ на желание не взрывать, а лично рулить в Неправую сторону. – Взорвать! Взорвать! – жалобно застонал Обмылок, повинуясь. Сила вернулась, он снова навалился на Голлюбику, твердя одно: – Взорвать!… – Тупая программа, напрочь лишенная гибкости, хотела одного, не сообразуясь с выгодностью альтернативы.

Светофорова присела, сгруппировалась, распрямилась пружиной и пала на Обмылка, возившегося поверх Ярослава. Зевок и Лайка рванулись на помощь, но их остановил Наждак, в руках у которого неизвестно откуда объявились ножи. На лице Зевка, досматривавшего Наждака, написалось такое недоумение, что тот свирепо захохотал:

– Солобоны! С кем потягаться затеяли, а?

Вера Светова размахнулась и ударила Обмылка по шее хитрым крученым ударом, от которого у того сразу повисли руки. Ярослав высвободился, плюнул, вскочил на ноги и запрыгал, как боксер на ринге, ища себе грушу.

Карта мира продолжала мерцать, приглашая к участию в глобальных событиях. Светофорова отлепилась от Обмылка и обратилась к приплясывавшему Голлюбике с упреком: