Маркус и Сигмунд - Клаус Хагерюп

— Я не знаю, получится ли у меня еще.

— Просто оторвись, как сегодня, а я разберусь с остальным.

— Тогда это будут и твои тексты, — медленно сказал Маркус.

— Наши тексты, — поправил его Сигмунд.

Маркус вытащил пробку из раковины.

— А мы не можем сказать, что это твои тексты?

— Зачем?

— Потому что мне как-то неудобно, — сказал Маркус и уставился на пену, оставшуюся в раковине после мытья.

Сигмунд положил руку ему на плечо.

— Мне так не кажется, — сказал он.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Хотя Сигмунд переехал к себе домой на следующий день, они продолжали репетировать в гостиной Маркуса. Каждый вечер он усаживался за ударные и пытался оторваться, а Сигмунд записывал вырывавшиеся из него слова. Они были очень недурными, хотя Маркус был недоволен, и Сигмунд вынужден был согласиться, что они не такие «до ужаса искренние», как в первый раз. А когда Сигмунд начинал их исполнять по бумажке, они к тому же теряли какую-то часть своей спонтанности, которая все равно присутствовала в исполнении Маркуса. Игра на барабанах становилась тоже все слабее. Тем не менее все было не так уж плохо, в том числе благодаря Эллен Кристине и Муне, которые приходили на все репетиции. Они вопили и кричали изо всех сил, пока «Мэкакус М» репетировал. Через несколько дней к ним присоединился Монс, которому даже нравилось, что его сын начал играть на барабанах. В юности он сам играл в группе. Группа называлась «The Protestants». Монс нашел фиолетово-зеленую вязаную шапочку, которую он надевал, когда играл на гитаре в старой группе. В этой шапочке он по-настоящему отрывался на репетициях. В течение недели Маркус услышал, как он четырнадцать раз крикнул «уо» и один раз «мазафака».

Сигмунд полностью вошел в свою новую роль рэпера и выходил в публичные места исключительно в рэперских штанах, футболке и шапке, которую он время от времени снимал, чтобы продемонстрировать сохранность прически. Маркус, наоборот, отказывался идти в школу в своих рэперских штанах и в «кенгурушке». Он надевал старую одежду и по большей части спокойно находился в тени своего фронтмена.

Бенту они видели очень редко. Ее каждый раз после уроков забирала машина, но, когда Маркус стоял у велосипедной стойки вместе с Сигмундом, хвастающимся своей прической паре восхищенных учеников из восьмого класса, она к ним подошла.

— Привет, ребята, — сказала она. — Жизнь прекрасна?

— Yo, — ответил Сигмунд и провел ладонью по петушиному гребню. — Long time. No see.[7]

Бента засмеялась:

— Нет, Сигги. Short time по see.[8] Вообще-то, всего несколько дней. Мы в студии каждый вечер.

— Да, — сказал Сигмунд. — Мне ли не знать. Мы тоже занимаемся.

— Репетируете перед концертом?

— Да, — ответил Сигмунд и кивнул восхищенным ученикам. — Я поговорю со своим парикмахером, парни.

Они ушли. Сигмунд опять повернулся к Бенте.

— Ты же знаешь, каково это, — сказал он обреченно.

— Да, — ответила она. — Но вы очень милые.

В Маркусе что-то оборвалось. Какое еще количество людей Бента считала милыми?

— Мы репетируем у меня дома, — сказал он, чтобы что-то сказать.

— Да, — подтвердил Сигмунд. — Мы организовали у Мэкакуса маленькую студию.

— Круто. Офигительные волосы, Сигги.

Сигмунд еще раз провел рукой по гребешку.

— Да нет, — сказал он. — У меня просто сумасшедший парикмахер.

Бента засмеялась и встретилась взглядом с Маркусом, который сразу уставился в землю и подумал о своем нормальном парикмахере. Его прическа ничем не выделялась. На секунду он пожалел, что не надел «кенгурушку». Капюшон ей бы наверняка понравился больше, чем этот куст, который он носил на голове. Ну-ну, на концерте она увидит его с другой стороны. Нет, этого-то он и не хотел! Ему казалось, она им больше не интересуется, и слава богу. Кроме того, он не был уверен, что она придет на концерт, но все-таки надеялся. Ради Сигмунда. А то какой смысл было вообще затевать «Мэкакус М»? Он снова поднял взгляд. Она все еще на него смотрела.

— О чем ты задумался, Мэкакус? — спросила она.

Он провел рукой по волосам и зацепился за неожиданный колтун:

— Просто подумал, придешь ли ты на концерт.

— Конечно, я приду на концерт.

Теперь она улыбалась им обоим.

— Очень приятно, — сказал Сигмунд. — Мы раздобудем тебе пару VIP-билетов, если хочешь. А остальные «Берты» придут?

— Берит не может, — ответила Бента. — А Беата придет. Со своим парнем.

— Не знал, что у нее кто-то есть, — сказал Сигмунд.

— А разве не у всех кто-нибудь есть? — удивилась Бента.

— У меня нет, — сказал Маркус.

Она посмотрела на него. Теперь взгляд ее опять стал мрачным.

— И у меня нет, — сказала она.

* * *

Сигмунд пришел к Маркусу вечером в отличном настроении.

— Сегодня я сам написал текст, — объявил он.

— Прекрасно, — сказал Маркус. — Я не уверен, что у меня сегодня что-нибудь получится.

— Скажи только, что ты думаешь, — попросил Сигмунд и дал ему листок.

— Да.

— До ужаса искренний.

— Ну да.

— Я не про тебя, я про текст. Он до ужаса искренний.

— Отлично, — сказал Маркус. — Тогда я, наверно…

— Это она меня вдохновила.

— В самом деле?

— Да. Ее слова. Ты уже прочитал текст?

— Нет, — сказал Маркус. — Я только собирался.

— Мне не терпится узнать, что ты думаешь, — сказал Сигмунд и посмотрел Маркусу через плечо, пока тот пытался читать. — Ну и как?

— Я еще не прочитал.

— А как тебе начало?

— По-моему, прекрасное, — ответил Маркус и прочитал текст Сигмунда под двумя прожекторами автора:

— У тебя нет никого, но он появится вдруг.Я ведь тоже один, и мне тоскливо, мой друг.Да, я чувствую то же, что ты, — я люблю.Так что просто скажи мне, а то я уйду.Yo!

Дочитав, Маркус отдал текст Сигмунду, перетаптывающемуся с ноги на ногу за его спиной.

— Ну и как?

— Да, да…

— Когда она сказала, что у нее никого нет, это меня вдохновило.

— Понимаю.

— Она смотрела на тебя, но сказала это мне. Понимаешь?

— Нет, — сказал Маркус.

Сигмунд не расслышал.

— Так тебе понравился текст?

— Конечно. Очень понравился.

— Мне самому больше всего нравится последняя строчка: «Так что просто скажи мне, а то я уйду». Прекрасная строка, да?

— Да, она вполне…

— Потому что тогда она поймет, что надо поторопиться, если она хочет быть со мной.

— Потому что ты уйдешь?

— Нет, потому что я не уверен, что любовь может ждать. Понимаешь?

— Да, — кивнул Маркус. — Я понимаю, о чем ты.

— «Так что просто скажи мне, а то я уйду», это очень хорошо сказано, честно признаюсь, — сказал Сигмунд. — Ты согласен?

— Да, — ответил Маркус.

Он не видел причин ответить как-то иначе. Если он скажет, что думает на самом деле, Сигмунд очень огорчится. Может быть, он даже немного разуверится в себе, вовсе перестанет писать тексты и предоставит это барабанщику. В этом Маркус не был заинтересован.

— По-моему, тоже, хорошо сказано, — согласился он. — Не понимаю, как это у тебя получилось.

Последнее он мог, наверно, не говорить, но сказанного не воротишь, и Сигмунд принял похвалу за правду.

— И я не понимаю, — сказал он задумчиво. — Я просто расслабился и дал чувствам как-то перевернуться. Понимаешь?

— Конечно, — сказал Маркус.

В этот момент из спальни вышел Монс. В серых брюках с подтяжками, белой рубашке и маленькой вязаной шапочке на голове.

— Привет, парни, — сказал он. — Собираетесь репетировать?

— Да, — ответил Сигмунд и указал на кресло. — VIP-место забронировано. Мы ждем только остальную публику.

Когда пришли Эллен Кристина и Муна и сели, как обычно, на диван, Маркус забрался за ударную установку. Сигмунд вышел на середину комнаты, немного покачал задом и начал:

— У тебя нет никого, но он появится вдруг…

Его голос был высоким и чистым, может быть, даже слишком чистым, подумал Маркус, четко, но без особого вдохновения отбивая ритм на самом маленьком барабане.

— Я ведь тоже один, и мне тоскливо, мой друг, — продолжал довольный собой Сигмунд, глядя на публику.

— Здорово! — крикнула Муна и помахала ему.

— Хорошо, — сказала Эллен Кристина.

— Да, я чувствую то же, что ты — я люблю, — объявил Сигмунд. Казалось, он был в очень хорошем настроении.

— Ура! — крикнул Монс.

— Так что просто скажи мне, а то я уйду, — закончил Сигмунд торжествующе, но немного слишком пронзительно.

— Yo, — добавил Маркус и сыграл осторожное короткое соло.

Пару секунд было тихо.

— А что дальше? — спросил Монс.